"Вот удивится Ваня! Уж никак он меня не ждет!"

Катя вспомнила о записке Ивана, которую она однажды обнаружила в еумке для передач, возвращенной ей в предварилке надзирателем, и втайне вздохнула: "Ваня будет торопиться. Может случиться так, что и поговорить по-настоящему не сумеем".

— А вот, барышня, мы и прибыли, — натягивая вожжи и сдерживая коня, сказал извозчик, через плечо косясь на девушку.

Пролетка остановилась напротив одноэтажного деревянного дома на кирпичном фундаменте, уже изрядно накренившегося и вросшего в землю. Под окнами палисадник — черемуха, рябина, акация, шиповник. Окна заслонены ветками кустов, прикрыты белыми занавесками.

Катя рассчиталась с извозчиком, взяла чемодан, направилась к воротам. Слева от калитки висела вывеска!

"Варшавский мастер Бронислав Насимович. Верхние дамские наряды. Изготовление высшего качества".

Толкнув ногой калитку, Катя вошла в пустой двор, который в летнее время использовался как огород. И сейчас еще там и тут торчали бодылья подсолнухов, кучками лежали картофельная ботва, капустные листья.

Нарочно громко Катя пристукивала каблучками об узкий дощатый тротуарчик, проложенный от калитки к крыльцу. Она дышала чаще, чем обычно, хотя и старалась сдержать волнение перед решающей встречей.

На Катин стук отозвались не сразу, открывали не спеша. Какой-то неведомый запор погромыхивал и упорно сопротивлялся. Кате казалось — все это тянется вечность, на самом же деле время измерялось секундами.

Дверь наконец распахнулась, и Катя увидела перед собой высокого пожилого мужчину с крупным носом, седыми вояееами, стриженными "под ежик", и с клеенчатым аршином, висевшим на шее. Одетый в серые брюки и длиенополый сюртук, в ослепительно белой сорочке с бантиком на шее, в начищенных ботинках с круглыми носками, портной производил впечатление "нездешнего", что и совпадало с вывеской "Варшавский мастер".

Для Кати особенно был важен клеенчатый аршин.

Именно эта деталь была первым признаком того, что она встретилась с человеком, который ее ждал.

— Добрый день, пан Насимович, — сказала Катя, все еще немного задыхаясь. — Надеюсь, это вы?

— Доброе утро, пани. Чем могу служить вам?

— Срочно нуждаюсь в пошивке костюма. Английская пара. В деловом стиле. Материал — манчестерская шерсть.

Портной на шхицага отступил от порога и откровенным взглядом опытного мастера окинул высокую стройную фигуру девушки. Он почему-то не торопился произнести те фризы, без которых встреча могла считаться несостоявшейся.

— Пройдите, пажи. Я, правда, завален заказами, но мне трудно отказать вам. Английский дамский костюм — это мое амплуа. В этом бог наградил меня талантом. Самые шикарные модницы Варшавы шили у Меня.

Теперь уже сомневаться не приходилось. Сказано 0ыло то, что ждала она.

— Здравствуйте еще раз, пан Насимович, и спасибо вам за вашу любезность.

Катя произнесла эти слова нараспев, не сдерживая своего сочного голоса и с такой внутренней радостью, какая становится очевидной без каких-либо особых пояснений. "Сейчас войду в дом, и вдруг передо мной Ваня", промелькнуло в уме Кати, и она чуть вскинула голову, чтоб поскорее увидеть его через плечо портного.

Миновав сени, Катя шагнула в раскрытую дверь.

Перед ней была просторная комната, в которой постоянно работал мастер. Возле одного окна стояла швейная машина с ножным приводом, около второго окна размещался стол, заваленный лоскутьями, выкройками, ножвицами. В углу, плотно прижатый к стене, стоял грубый верстак, на котором, по-видимому, мастер раскраивал материалы и отглаживал готовые наряды. В простенке между окнами находилось большое трюмо из отличного зеркального стекла, а рядом — сдвинутая гармошкой ширма. Не Ваню Акимова, а именно себя и увидела в зеркале Катя. Длинная дорога из Петрограда в душном вагоне утомила ее. Катя похудела, ее смуглая кожа на лице покрылась желтоватым оттенком, под темными, густо-карими глазами легли тени, волосы расплелись, выбились из-под шляпы, локоны опустились на лоб. "На модницу не похожа", — с укором подумала о себе Катя.

— Ну, раздевайтесь, паничка. Пройдем в соседнюю половину дома. Жена напоит вас чаем, отдохнете, и тогда уж все взвесим, — сказал Насимович, протянув руки, чтобы принять Катину жакетку, опушенную серым беличьим мехом.

"Все взвесим. Значит, что-то не получилось, иначе зачем бы потребовалось все взвешивать?" — подумала Катя. Ей не терпелось заговорить с Насимовичем о самом главном, но начинать первой не рисковала. Дверь в соседнюю комнату была приоткрытой, и там под чьими-то тяжелыми шагами поскрипывали половицы. Возможно, Насимович не спешил с разговором потому, что кого-то опасался?

Пока Катя снимала шляпу и жакетку, пока они, войдя снова в сени, переходили во вторую половину дома, Катя о многом подумала. И думы ее были тревожные, сжимавшие сердце. "Где же Ваня? Неужели побег провалился? Не придется ли мне возвращаться ни с чем?"

Вторая половина дома Насимовича, как и первая, состояла из двух комнат: одной — большой, заставленной шкафами, кроватями, комодами, и другой продолговатой, с книжной полкой, круглым столиком и железной койкой, застланной клетчатым стеганым одеялом.

Вероятно, эта маленькая комната была предназначена для товарищей, когда требовалось приютить их на короткое время.

Портной провел Катю в эту комнату, приветливо сказал:

— Ну, располагайтесь здесь, паничка. — Он вышел, но в тот же миг вернулся. — На всякий случай знайте: имя ваше Зося, племянница моя по сестре, приехали погостить из Петрограда. Кстати, с месяц тому назад была здесь ваша младшая сестра Женя. Это в самом деле…

Ну, переодевайтесь и к столу.

Он торопливо удалился из комнаты, и Катя услышала его разговор с женой, которая вошла в большую комнату.

— Девушку встретил, Стася. Она сейчас выйдет.

Придется ей погостить у нас вместо Зоей.

— Вдруг и та приедет? — понизив голос, с беспокойством сказала женщина. Портной что-то ответил жене, но, какие слова он произнес, Катя не поняла.

Одно ей стало совершенно очевидно: Ивана нет, он в Томск пока не прибыл.

— Катя открыла чемодан, достала из сумки зеркальце, пудру, духи и быстро-быстро привела себя в порядок.

— Это, Зося, ваша тетя Стася, — усмехнувшись в седые, обвислые усы, сказал Насимович и посмотрел вначале на жену, а затем на Катю. Высокая полная женщина, одетая в легкое домашнее платье и мягкие тапочки, окинула Катю лучистыми, под цвет августовского неба, глазами, сдержанно улыбнулась и, подойдя к девушке, полуобняла ее.

— Садитесь за стол, Зосенька. Самовар у меня давно готов, и мы с Брониславом еще не завтракали.

— Спасибо вам, тетя Стася. Я с удовольствием.

Катя села за стол, не испытывая и намека на стеснение. В облике Насимовича и его жены было что-то неуловимо располагающее, приветливое.

— Гранит должен был приехать три дня тому назад, место на пароходе заранее мы подготовили, — сказал Насимович, когда тетя Стася подала гостье и ему чашки с чаем.

— А не могли его снять где-нибудь по дороге? — размешивая сахар в чашке, спросила Катя, взглянув на портного тревожными глазами.

— Наш связной с парохода не подтверждает это, — сказал Насимович и, придвинув тарелку с хлебом и сыром, принялся угощать девушку.

— Возможно, товарищ Гранит почему-либо опоздал к пароходу? — не упуская нити разговора, продолжала Катя.

— Вполне допускаю. Но они ведь там, в Нарыме, не мальчики. У них в запасе еще один пароход. Последний рейс в этом году. Больше ехать ему не на чем.

— Да, да, — подтвердила тетя Стася. — Сегодня рано утром я ходила на базар и попутно завернула на пристань. К вечеру ожидается пароход из Колпашевой.

Мне сказали: на этом навигация кончается. Дальше плавать опасна.

— Почему опасно? — не поняла Катя.

— Зима, паничка, приближается, — с улыбкой посматривая на Катю, сказала тетя Стася. — Она здесь наступает в один миг. В прошлом году, например, вечером ложились спать чуть ли не летом: тепло, небо чистое, закат оранжевый. Проснулись, глядь — снег по колено, мороз сковал все лужи намертво. Сибирь здесь, девушка, Си-би-ирь!