Нынешний Янош Леснивецкий был жестче и властнее прежнего. Он раздался в плечах, рыжие кудри уже не были такими огненными, а на виске появился шрам. Да разве это важно, в конце концов?

Я выпрямилась еще больше и произнесла холодным ровным тоном:

— Долгих лет тебе, князь Янош!

Князь, словно не расслышав, помолчал еще немного и неуверенно произнес:

— Ратори…

— Я не Ратори, — так же ровно ответила я. Помнит, значит. Уже хорошо.

Князь досадливо дернул плечом и повторил:

— Ратори… Она жива?

«Надо же, какой любознательный!» — злобно подумала я.

— Нет. Она умерла двадцать лет тому назад, в ту ночь, когда я появилась на свет.

В повисшей тишине к нам подскакали два других всадника — оба рыжие, в отца, старшему лет шестнадцать, а младшему не больше тринадцати. Фамильное сходство было налицо, и не только фамильное: старший смотрел на меня такими же добрыми глазами, как я сама — на князя-воеводу.

— Как назвала тебя твоя мать? — нарушил тишину князь.

— Яльгой.

— Яльга, — повторил он, будто пробуя имя на вкус. — Ядвига, значит. Ядвига Леснивецкая, как моя мать.

Глаза у старшего из моих младших братьев — привет, Эгмонт! разом стали еще добрее. Хотя казалось, дальше уже некуда. Я не успела ничего возразить, потому что в этот момент к нам подъехал пан Богуслав с компанией.

Пан Янош бросил через плечо:

— Михал, Ежи — это сестра ваша старшая, ясновельможная панна Ядвига Леснивецкая. И надлежит вам любить и почитать ее, как любят и почитают старшую единокровную сестру.

«Ага, как же!» — читалось в глазах новообретенных братьев, но вслух никто ничего не произнес.

— Пан Богуслав! — (Раднеевский воинственно встопорщил усы.) — Я вечный твой должник. Ты принес мне великую радость — и великое горе. Но то не твоя вина. Поскачем же в замок!

Возражать было глупо, да и кто бы стал меня слушать!

«Хвала богам, родственники на этом должны закончиться! — хмуро думала я, зажатая между двумя любящими братьями. — Хотя, с другой стороны, где-то кочует не охваченный нами табор…»

Аррани Лерикас молча усмехнулась и потянулась за вязанием.

Весь ужин Ежи просидел как на иголках. Мир не то чтобы перевернулся, но как-то рискованно накренился — в точности как фрегат на картине в отцовском кабинете. Еще утром здесь не было никаких посторонних Ядвиг, а тут гляди-ка — откуда ни возьмись объявляется неведомая панна! И нате, пожалуйста, — любите и почитайте ее, как надлежит любить и почитать старшую сестру!

Ежи был твердо уверен, что ни в каких сестрах он точно не нуждается. Если судьбе было угодно послать им нового родича — уж лучше бы это был брат, и желательно младший. А тут все наоборот. Опять же Михал — слепому видно — куда как недоволен, а он все-таки старший…

Хотя подождите-ка!

Это что же получается? Если она — старшая (а ей, похоже, не меньше двадцати), — то нет никакого старшего брата! Стало быть, Михалу пора перестать задирать нос! И потом, если приглядеться, то из всех возможных сестер эта была не худшей. Начать с того, что говорит мало, ни о каких кружавчиках не заикается, и собачки при ней нет. Ежи еще помнил белого пуделя панны Марыси, которого даже пнуть при случае было нельзя — а так хотелось! Клятая псина тогда здорово изгадила ему сапоги…

Опять же, если посмотреть, платьев она не носит — Ядвига то есть, не собачка. Прибыла, по всему видать, из далеких земель. Много чего повидала… может, она и море видела? А почему нет! Да и спутники у нее странные, тоже, видать, люди бывалые. Один волкодлак чего стоит! Не зря же пан Богуслав с ним так милостиво беседовал!

А раз старшая, так пускай исполняет свой долг и расскажет младшим братьям, где была, чего видела… А если Михалу неинтересно, так пускай и не слушает!

Придя к такому выводу, Ежи несколько повеселел, но тут и ужин закончился. Ежи со вздохом вылез из-за стола и вслед за братом подошел к отцу. Тот посмотрел на них очень внимательным взглядом. Братья переглянулись и нестройным хором сказали:

— Покойной вам ночи, панна Ядвига.

— Покойной ночи… э-э… сестра.

— И вам добрых снов, — душевно пожелала панна Ядвига.

Михала ощутимо передернуло, но он справился с собой и холодно кивнул в ответ, после чего развернулся на каблуках и, едва не печатая шаг, отправился в свои покои.

Ежи шел на два шага впереди и строил планы на завтрашний день. А день обещал быть интересным.

Покои у братьев были одни на двоих. Этим красивым словом обозначалась небольшая комнатка с двумя лежанками, большим сундуком и тем немногим, что потребно воину. Никто не скажет, что князь-воевода растит из своих сыновей изнеженных панночек! Ежи поудобнее улегся на жестком тонком матрасике и с любопытством принялся наблюдать за братом.

Михал отрывистыми движениями налил себе полный стакан воды и выпил его залпом.

— Нет, только подумать! — Стакан громко стукнулся о поднос. Михал заходил по комнатке взад-вперед. — Это — панна Ядвига Леснивецкая! Да это позор всего рода Леснивецких! Да мы в родстве с королями! Хотя что я говорю — это короли в родстве с нами! Хотел бы я знать, из какой дыры вылезла эта ясновельможная панна!

Последние слова он выговорил с таким великолепным пренебрежением, что Ежи ощутил острый укол зависти. Но тут же возразил, как подобает хорошему сыну:

— Отец сказал, она нам сестра. Значит, так тому и быть. Плохой мы ей будем защитой, если первые ее осуждаем…

— Защитой?! — взвился Михал, словно укушенный тем самым пуделем. — Да я… я же об отце и думаю! Ему ж еще эту… панну замуж выдавать надо! Хотел бы я знать, кто ее возьмет!

— Да хотя бы пан Богуслав! — безмятежно ответил Ежи.

Михал остановился как вкопанный.

— Пан Богуслав? — недоверчиво спросил он. — С чего ты взял?

— Сам слышал! — обиделся брат. — Такая, говорит, панна — всем паннам панна! Глаз не отвесть, вот как! А еще сказал, мол, породу сразу видать: нраву горячего, а с другой стороны — сердце доброе. И обхождения требует особого, не то что наши панночки… — И Ежи от себя добавил: — С пуделями!

— Ну, если пан Богуслав… — тоном ниже сказал Михал.

На том и порешили.

В эту ночь сон долго не шел к Михалу Леснивецкому. Ежи давно спал безмятежным сном, а Михал все ворочался и ворочался. Пан Богуслав — это, конечно, argumentum, но и своей головой думать надо. Пану Богуславу Ядвига не сестра.

Любому понятно, что отец прижил ее вне брака. До брака, точнее говоря. Ничего особенного в этом нет, Михал как мужчина прекрасно его понимал — красивых крестьянок в округе хоть отбавляй. Но признавать законной дочерью эту Ядвигу? Ставить ее на одну доску с ними? А как же честь их покойной матери?

За этими, бесспорно, сложными рассуждениями Михал как-то упустил одну незначительную мелочь: раньше он твердо был уверен, что долг благородного человека — отвечать за свои поступки. И если у него, Михала Леснивецкого, обнаружится незаконный сын, то он непременно признает дитя. Не то что князь… не будем называть имен! Но одно дело — абстрактный младенец, жалобным плачем взывающий к отцовскому долгу, и совсем другое — взрослая рыжая нахалка, явившаяся на все готовенькое!

Так это что, и наследство теперь на троих делить будут?!

Поразмыслив еще немного, Михал пришел к выводу, что его долг как брата — поскорее выдать Ядвигу замуж за пана Богуслава, пока тот не передумал. В конце концов, приданое не наследство, переживем. А породниться с Раднеевскими — не так уж и плохо. Для девицы из рода Леснивецких, конечно, это не партия, но для незаконнорожденной — невиданная удача.

На этом Михал наконец заснул, но сон его был беспокоен. Ему снился целый выводок старших сестер, и при каждой имелся если не злобный колдун, так уж точно беловолосый волкодлак.

Я проводила братьев задумчивым взглядом. Не сказать чтобы они мне сильно понравились, но, когда они ушли, разом сделалось неуютно. При сыновьях князь точно не стал бы выяснять семейных отношений, а мне как-то не хотелось общаться с папенькой на этот счет. Мне вообще с ним разговаривать не хотелось — хотя бы потому, что я не знала, как себя держать.