– Да ты бы выгнал их всех в коридор и вызывал по одному, как на экзамен!

– Сдурел? – Следователь постучал себя пальцем по виску. – До вечера? И толку бы не было. Им требуется время все обдумать. Нет, мне нужен Даня.

В глубине души он был уверен, что поступил правильно, не допрашивая ребят по свежим следам. Кто-нибудь из них позвонит. Обязательно позвонит. И это может быть даже тот (или та), кто сказал: «Допрыгался!» В этом возгласе звучали ненависть и презрение – очень искренние и очень юные. А значит, искренние вдвойне.

Даня едва повернул голову, когда с ним поздоровались. Выглядел парень неважно – круги под глазами, пересохшие губы, отсутствующий взгляд. Он был в больничной пижаме, рядом с постелью на штативе стояла капельница. На тумбочке пусто – ни фруктов, ни цветов, ни книг. Сразу было ясно, что родственники его не навестили.

Был час посещений, и в палате толкались посторонние. Голубкин огляделся. Вон – молодая женщина склонилась над постелью, улыбается пациенту, наверняка, мужу. Как-то неискренне, вымученно улыбается. А вон – старуха, молча сидит на краю постели и смотрит на мужчину в расцвете лет. Тот ей что-то говорит, старуха кивает и вздыхает. А вон, в углу, спит пожилой мужчина. К нему никто не пришел, как и к Дане.

– Как вы себя чувствуете? – негромко спросил следователь, придвигая стул и усаживаясь у изголовья кровати.

– Погано, – сухо ответил Даня.

– Ну ничего. Врач сейчас сказал, что вас выпишут через недельку.

Исаев завел глаза и отвернулся. По всему было видно, что вопрос выписки его нисколько не волнует. Следователь наклонился:

– Кому-нибудь сообщить, что вы здесь?

– А кому? – без выражения ответил парень.

– У вас что – нет родственников? А родители?

– Я не сирота, – тот повернул голову, и Голубкин поразился тому, как осунулось и постарело за считанные часы это юное лицо. – И родители у меня, конечно, есть. Я сам сообщу.

– Да, так наверное, будет лучше, – пробормотал следователь. В сущности, он вовсе не рвался общаться с родней самоубийцы. И что бы он сказал? «Ваш сын (брат, внук) порезал себе вены, а я его нашел. И более того, парень подозревается в убийстве». Нет уж – пусть Исаев сам рассказывает папе и маме, почему пошел на такое. А с него хватит и Боровина.

– Лучше! – беззвучно рассмеялся Даня. Это был страшный, издевательский смех полутрупа. – Конечно, лучше некуда! Кстати, насчет сообщить… Где мой мобильник? Вы можете его привезти? Как-то смутно помню, что вы были в моей квартире… Вы – следователь, так?

Голубкин представился по полной форме и сообщил, что телефона пока отдать не может. Но обязательно вернет.

– Вот как, – удивился парень. – Это почему? Вообще, что с моей квартирой? У меня все, как в тумане. Не помню, как оттуда уезжал.

– С квартирой все в порядке. Мы ее заперли, ключи были у вас в кармане пиджака. А насчет отъезда, конечно, вы ничего не помните. Вы были без сознания.

Даня отвел взгляд и пробормотал:

– Как глупо!

«Еще бы не глупо! – согласился про себя Голубкин. – Молодой, здоровый, и такую дрянь отчудил!» А вслух сказал, что хотел бы задать несколько вопросов.

– Задавайте, – устало ответил парень, по-прежнему глядя в сторону. – Отвечу, если смогу.

Следователь огляделся. Палата опустела – старуха и молодая женщина ушли, остались только пациенты. Но они вовсе не интересовались тем, что происходило на первой койке от двери. Каждый был где-то в своем мире. Пожилой мужчина по-прежнему спал, даже начал слегка похрапывать. Час посещений окончился, но для Голубкина было сделано исключение.

– Пока это неофициально, – сказал он парню. – Позже оформим.

– Ничего не понимаю, – ответил тот, и тут их взгляды встретились. Следователь чуть не поежился – такая усталость была в этих синих глазах. В них было еще что-то, очень неприятное, но что? Цинизм? Ложь? Издевка?

«Тоже мне, «герой нашего времени»! – разозлился Голубкин. – Сопляк, а корчит из себя…».

– Понимать особо нечего, – сдержанно сказал он. – Вы привлекаетесь, как свидетель.

– А, вот как! – Даня сделал попытку сесть, но не удалось – он лишь повыше взобрался на подушку. – А я думал, что меня за это!

Он показал перебинтованные запястья. Следователь качнул головой:

– За это не привлекают.

– А я слышал, что в каких-то странах – привлекают.

– Но не у нас. С самим собой можно делать все, что угодно.

– Спасибо, – парень криво улыбнулся. – Я законов не знаю, извините. Тогда в чем дело, собственно?

– В Боровине.

Произнося это имя, следователь опасался, что оно снова произведет оглушительный эффект, как тогда, на квартире у Дани. Но парень и глазом не моргнул. Он продолжал смотреть на Голубкина странным, остановившимся взглядом.

– Вам уже это говорили, но вы могли и не запомнить. Боровина убили. Это ваш сосед по тамбуру– Я все запомнил, – отчетливо произнес Даня.

– Хорошо. Тогда вы сказали, что ничего не слышали и не видели. Сейчас подтверждаете? Или можете что-то вспомнить?

– Ничего.

– Вы сказали, что общались с ним, брали у него уроки итальянского языка. Как часто?

– Три раза в неделю, – тут же ответил парень. – Вторник, среда и четверг. Мы занимались по часу.

– Значит, три раза в неделю вы его видели и общались с ним?

– Не только я, – уточнил тот. – У него было много учеников. Так много, что нам приходилось заниматься в очень позднее время.

– А именно?

– С одиннадцати до двенадцати. По вечерам.

– Да, поздновато. Хотя, конечно, времени на дорогу вам тратить не приходилось.

– Не больше минуты, – вдруг улыбнулся Даня, и эта улыбка уже не была неприятной. Он как будто вспомнил что-то хорошее. Казалось, даже тени под глазами стали меньше. – В сущности, для меня это было очень удобно. Я – «сова» и к ночи лучше соображаю. Вообще, предпочитаю жить по ночам.

«Прямо, как граф Дракула! – усмехнулся про себя следователь. – А все-таки с ним что-то не так. То ли он что-то врет, то ли играет со мною… Уличить не могу, но чувствую!»

– Алексей Михайлович… – в какой-то прострации проговорил парень, прикрывая затуманенные глаза. – Убит. Невозможно поверить. Как?

– Вы спрашиваете, как его убили? – Следователь еще раз оглянулся. Пациенты дремали, завернувшись в одеяла. Их никто не слушал. – Ударом в голову. Пробили висок.

– Боже… – только и сказал Даня, судорожно сжимая пальцы. Рука дрожала и плохо слушалась.

– Вы часто его видели. – Голубкин старался говорить мягко и доверительно, хотя никакого доверия он к этому субъекту не испытывал. И сам не мог понять, почему. – Скажите – у него были враги? Недоброжелатели?

Даня смотрел на него помутневшим взглядом и молчал.

– Вы были соседями, он был вашим учителем. Неужели он ничего о себе не рассказывал?

– Ничего, – с трудом выговорил Даня. – Алексей Михайлович был очень сдержанный человек.

– У него были долги?

Тут Даня попробовал улыбнуться, и улыбка снова вышла настолько нехорошей, что следователя передернуло.

– Долги? У него? Да Бог с вами! Он зарабатывал намного больше, чем мог прожить.

– Ну а враги? Завистники?

Последнее слово вырвалось случайно. Голубкин припомнил странные сцены в институте, где преподавал Боровин, и сказал это прежде, чем успел обдумать. Даня рывком сел на постели. Его силы как будто разом восстановились. Расширенные глаза заблестели – угрюмо и лихорадочно.

– Завистники? – переспросил он, перекашивая рот на сторону. – Конечно, были! Из его института!

– Так-так! – Следователь сделал знак говорить потише, и Даня понял. Он продолжал шепотом:

– Были, да еще какие! Они со свету его сживали!

– Сотрудники?

– Коллеги, – с издевкой поправил его парень. – Кому хочется видеть, что кто-то лучше? Умнее? Состоятельней?

– Это сам Боровин говорил?

Даня вдруг ушел в себя и разом растерял запал. Он с минуту о чем-то подумал, а потом заявил, что очень устал и хочет спать. Возражать было невозможно – в конце-концов, тот еще пару часов назад балансировал между жизнью и смертью.