– Нет, деточка, все тут, – тетка только руками развела: – Разве вам этого мало? Неужели правду говорят: надо, чтобы художник умер, тогда его картины будут продаваться?

– Сами же говорите, что Иван жив, – бросила Альбина. Она не теряла времени даром и успела отобрать еще несколько картин. Саша заметила, что в основном это были натюрморты и пейзажи – то есть самый ходовой товар. На портреты хозяйка магазина даже не смотрела. А между тем девушка не могла не признать – портреты у Корзухина были весьма интересные.

«Вот по ним уже можно судить о нем, как о художнике, – подумала Саша. – Я бы сказала даже, что он был очень оригинальным портретистом. Ну, вот хотя бы это…»

Картина, на которую она обратила внимание, изображала худую белокурую женщину. Женщина сидела на стуле в углу пустой комнаты, сложив руки на коленях, и смотрела прямо перед собой пустыми светлыми глазами. Казалось, она так и задремала – сидя, не закрыв глаз, или глубоко задумалась.

– Это Катин портрет, – вмешалась тетка, увидев, что Саша рассматривает картину. – Он его года три назад нарисовал. На ее день рождения. Я его продавать не буду, себе заберу на память.

И она горестно вздохнула:

– Я-то думала, что вообще ничего продать не удастся. А тут, смотрите-ка, покупатели набежали… Ну, вы тут сами хозяйничайте, когда выберете, позовете. А я на кухню пойду. Окно не закрывайте, пусть проветривается. До сих пор гарью воняет.

Она сняла со спинки стула синий рабочий халат, накинула его поверх кофты и вышла. Вскоре за стеной раздался шорох веника, скрежет совка. Альбина зябко поежилась:

– Старуха выстудила всю квартиру. Ну, что вы задумались, Саша? Не понимаю я вас. Выбор большой, неужели ничего не понравилось?

Саша указала на портрет жены художника:

– Мне вот это понравилось, но его не продадут. Скажите, а почему вы набросились на его картины? Надеетесь, что появится спрос?

Альбина понизила голос и заговорщицки пояснила:

– Теперь-то, может, появится. Когда предложение кончается, спрос обычно появляется. И честно говоря, покойница слишком дорого просила за картины. Тетка-то задаром отдаст. Ну и можно будет что-то выгадать. Катя просто не понимала нынешней ситуации. Ну и что, что Корзухина покупали в восьмидесятые года? Сейчас-то его забыли. Скромнее надо было быть, меньше запрашивать, тогда бы я у нее многое купила. Видите, как она жила? Ни мебели, ничего. По-моему, на одной каше существовали.

– Вы думаете, он сам никогда не вернется? – перебила ее Саша. Альбина начинала вызывать у нее отвращение. «Стервятница, – подумала девушка. – Тетка верно сказала: надо умереть, чтобы тебя стали покупать…»

– Иван-то? – легко откликнулась Альбина. – Никогда не вернется, будьте уверены. Катя даже в розыск не подавала, а то бы, наверное, уже что-то о нем узнали. Ну, сумасшедшая она была, что с нее взять! Честно говоря, это он ее довел. Когда-то была нормальная женщина, нормальнее многих.

И Альбина неожиданно, широко перекрестилась. Саша даже вздрогнула.

– Пойду поищу газетки, свои картины переложить, – сообщила ей хозяйка магазина. – А вы быстренько ориентирутесь, выбирайте себе что-нибудь. А то потом, глядите, тетка опомнится и цену взвинтит!

И она вышла из комнаты. Саша еще раз взглянула на портрет Кати. Сумасшедшая? Может быть. Слишком напряженная поза, слишком пустые глаза. А может, это было художественное преувеличение. Девушка перешла к другим портретам. На нескольких из них был изображен подросток с ярко-голубыми глазами – совсем как у Нины Дмитриевны. Наверное, это и был Артем, который погиб вместе с матерью. У Саши почему-то сжалось сердце – мальчик смотрел так спокойно и весело, и глаза у него были совсем живые – не то что на портрете Кати. Она поспешила перейти к другим полотнам. В основном Корзухин изображал женщин и детей. Одни портреты удались ему лучше, другие – куда хуже. Было видно, что художник работал очень неровно. С чем это было связано? С его пьянством, исчезновениями из дома, с каким-то внутренним надломом, о котором упоминала Альбина?

Один портрет увлек Сашу так, что она просто не могла от него оторваться. Он был написан маслом на холсте и лаком не покрывался. Картина изрядно запылилась, да и пострадала от пены… Но девушка уже не обращала на это внимания. Что-то поражало ее в этом портрете, а что – она никак не понимала.

На картине была изображена очень молодая девушка – худенькая, с неразвитой подростковой грудью, узкими плечами. Ее смуглая кожа казалась еще темнее по контрасту с легким белым сарафаном. Блестящие черные глаза с голубыми белками, полные, смеющиеся губы, тонкая золотая цепочка на худых, выпирающих ключицах… Девушка была изображена на природе, на ярком дневном солнце. Она сидела на посеревшем от дождей бревне, неловко подогнув босые ноги, щурясь от солнца. А солнца в тот день, наверное, было много – молодая яркая трава так и блестела.

Саша взяла картину и подошла с ней к окну. Она не могла оторвать глаз от лица девушки – таким живым, таким необычным оно ей показалось. «Да, это настоящее… – подумала она. – Оказывается, он мог и так рисовать… Странно, что все его забыли. Какого же года картина?» Она разобрала в углу знакомую уже подпись и две цифры – 7 и 6. И тут ее будто окатило горячей волной. Эта трава, это толстое, выщербленное топором бревно, на котором, наверное, кололи щепу для самовара… Она помнила его! Там, на уничтоженной картине, среди кустов малины… Оно лежало там, но было нарисовано в другом ракурсе! И год написания картины был тот же самый. А вот день, наверное, другой. На уничтоженной картине солнце закрывали мглистые, грозовые тучи. А на этой неба вовсе не было видно, но по всему понятно – в тот день не было ни облачка.

У девушки от волнения задрожали руки. Она и сама не знала, почему так разволновалась. Конечно, она узнала местность, но как ей это поможет? Ведь на этом портрете больше не было никаких пейзажных деталей. Только трава. Что скрывалось за темным пятном на уничтоженной картине – Саша так и не знала.

– А, вот это у него ничего себе получилось! – раздался у нее за плечом голос Альбины. Саша так и подскочила, она успела забыть обо всем на свете.

– Приличная вещь, только мне не подходит, надо что-нибудь более нейтральное, – Альбина вернулась с ворохом старых газет и теперь очень ловко перекладывала отобранные картины бумагой и сворачивала их в рулоны. – Я вам вот что советую – предложите старухе за нее рублей триста, а если не согласится – торгуйтесь. Ловите момент, такое может больше не повториться.

Саша не ответила ей. Так и не выпуская из рук портрета, она вышла на кухню. Нина Дмитриевна возилась, собирая обгоревшие тряпки в черный мусорный мешок.

– Я выбрала, – сказала Саша, показывая женщине картину. – Сколько вы за это возьмете?

Нина Дмитриевна выпрямилась и замученно взглянула на портрет:

– А, это… Ну, сколько дадите.

И тут Саша не выдержала. Она понимала, что говорит во вред себе, но так и понеслась:

– Да как же вы не видите, что это замечательная картина? Почему вы так небрежно к ней относитесь? Много я, правда, дать не могу, но я сама художница, и мне обидно, что этот каторжный труд ценится так дешево!

Нина Дмитриевна виновато улыбнулась:

– Милая, да я же в этом не разбираюсь… А насчет художников… Вы уж меня простите, но когда год за годом видишь, как этот ваш замечательный художник сводит племянницу с ума… Издевается над ребенком… – У нее перехватило горло, и она больше не улыбалась. Закончила женщина с трудом: – Начинаешь все это ненавидеть. А картина, наверное, правда хорошая. Берите, если нравится. Я не знаю, сколько это стоит.

Саша молча полезла в карман куртки, достала кошелек и чуть было не вынула оттуда стодолларовую бумажку. Она с трудом остановила себя – деньги расходились слишком быстро, а могли понадобиться очень скоро… Девушка выгребла все рубли. Их оказалось чуть больше тысячи. Она посчитала деньги и протянула их женщине. Та опешила:

– Что-то много!