— Мне он не показался таким ужасным, — тихим голосом заметила Энджел. А его прикосновения, его поцелуи были всем, чем угодно, кроме ужасного.

Элизабет посмотрела на нее.

— Знаешь, — медленно проговорила она, — с тех пор, как он вернулся из Бельгии, Джеймс кажется более похожим на того человека, каким он когда-то был. Каким он был до Дезире, я имею в виду. Более счастливым и не таким озлобленным.

— Почему, как вы думаете, он изменился?

Леди Элизабет быстро улыбнулась и направилась к двери.

— О, у меня есть кое-какие подозрения.

Джеймс долго шагал по библиотеке до того, как распечатать письмо. Короткая записка, написанная совершенным почерком Дезире, гласила: так как она осознала, что пришло время объяснить причины, по которым она вышла замуж за Кенсингтона, то она уверена в том, что он все поймет. Послание заканчивалось просьбой о встрече и подписью «Люблю, Дезире».

Он некоторое время смотрел на подпись, а затем бросил письмо в огонь. Кто-то вроде Саймона или бабушки может попытаться выяснить, что задумала Дезире, потому что маркиз так и не сумел убедить их, что его отношения с ней это не их треклятое дело. Он не хотел снова видеть её. К тому же существовало слишком много других проблем, которые он пытался разрешить.

Джеймс обнаружил, что некоторые из этих проблем возникли за обедом этим вечером, и значительно улучшили его настроение. Персиваль, очевидно, не знал, что в Эббонли присутствуют дети, и он испытывал очевидные трудности с тем, чтобы совместить это со своими взглядами в отношении Дьявола. Когда все они перешли в гостиную, Элкотт предложил, чтобы детей отправили в постель.

После этих слов, Генри встал, вытянувшись во весь рост.

— Я не стану слушать, как какой-то хлыщ указывает мне, что делать в доме лорда Джеймса, — заявил он.

— Генри! — упрекнула его леди Найстон, а его отец бросил на мальчика суровый взгляд.

— Вы просили меня никогда не лгать, — запротестовал Генри, обращаясь к родителям. — Он — хлыщ.

Персиваль пронзил Джеймса негодующим взглядом.

— Это все ваших рук дело. Вы развратили этих младенцев.

— Мы не младенцы! — закричал Генри.

— Они не младенцы, — эхом негромко отозвался Джеймс.

Анжелика была занята тем, что деловито вышивала еще один носовой платок. Она подняла взгляд на Джеймса, её глаза сверкали.

— Я тоже думаю, что он хлыщ, — вмешалась Хелен, приходя на помощь брату. — И лорд Джеймс непременно подтвердит то, что сказал Генри.

В этот раз сдавленный звук со стороны Энджел был подозрительно похож на смех. Джеймс наклонился вперед.

— С вами всё в порядке, леди Анжелика? — заботливо спросил он.

— Да, всё хорошо, — сумела выговорить она и закрыла лицо обеими руками.

Наконец, родители Грэмы и Стенфреды сумели восстановить порядок и отослали детей наверх. Джеймс перевёл взгляд с Анжелики на Саймона, который был явно недоволен её поведением, и улыбнулся про себя. Его кузену пришло время начать осознавать, что его ожидает.

Когда намного позже он направлялся в постель, его подстерегла бабушка.

— Что на тебя нашло, Джейми? — поинтересовалась она, когда он добрался до вершины лестницы.

— Что ты имеешь в виду, бабушка?

— Это начинает выглядеть, как будто здесь обычный прием, — заявила она, взяв внука под руку. — Я продолжаю гадать, кто прибудет следующим.

Он усмехнулся.

— Не стоит ли нам заключить пари?

— Не меняй тему разговора, ты, шалопай. Что происходит?

Джеймс посмотрел на нее сверху вниз и пожал плечами.

— Я нахожу всё это довольно домашним, хотя и немного сумасшедшим.

— Джейми, — предостерегла она.

Маркиз улыбнулся.

— Я не знаю, что ты хочешь сказать мне, — ответил он. — Даже у меня должно быть несколько редких моментов в жизни, когда я веду себя прилично.

— Но Элкотты? Ты бы никогда не потерпел их здесь ни на мгновение до того… — Бабушка замолчала. — До того, как ты вернулся домой, — закончила она.

— Возможно, я научился терпению, — тихо проговорил Джеймс.

— Возможно, — ответила она так же тихо, и протянула руку, чтобы коснуться его щеки. — И, возможно, ты знаешь, что их присутствие забавляет Анжелику. — Она вошла в свою комнату и закрыла дверь за собой.

Некоторое время он стоял, глядя ей вслед. Бабушка Элизабет была права. Если бы маркиз был один, когда приехали Элкотты, то он бы в одну минуту вышвырнул их вместе с багажом на холодный йоркширский воздух. Они были здесь не потому, что раздражали Анжелику. Элкотты остались, потому что они заставляли её смеяться.

— Слава Богу, что ты здесь, — задыхаясь, выговорил Саймон, распахивая дверь библиотеки.

— Что случилось? — спросил Джеймс, надеясь, что никто не упал, или никого не сбросили в озеро.

— Это Персиваль и Генри. Элкотт поймал мальчика, когда тот ехал на Индиа, и принялся читать ему лекцию по поводу верховой лошади, на которой прилично ездить ребенку. Очевидно, Генри послал его к дьяволу, а затем стянул с Персиваля шляпу и заставил Индиа проехать по ней.

Джеймс улыбнулся.

— И что я должен сделать?

— Персиваль угрожает отхлестать мальчика, если он не извинится, и теперь Хелен бегает за Элкоттом с этой своей несчастной куклой. Их родители уехали, так что я привёл Энджел, но она только стоит и смеется, а сейчас заставила этого проклятого слюнявого Брутуса лаять на всех подряд. — Молодой человек упал в кресло.

Джеймс усмехнулся.

— Так вот что я слышал. — Он задавался вопросом, когда же с его кузена будет довольно резвой семьи Грэмов, и кажется, он только что выяснил это. — Саймон, — тихо рассмеялся он, — у тебя темперамент, как у монаха. К тому же у тебя точно такой же, довольно небольшой запас терпимости, мой мальчик.

— А у тебя темперамент мокрой кошки и терпимость как у буфетчицы, которая надеется на солидный куш, — отрезал Саймон в ответ. Джеймс разразился смехом, но его кузен нахмурился. — Лили попыталась помочь, но её послушался только Джереми. Она единственная, у кого здесь есть манеры, как я начинаю полагать. — Он вспыхнул, а затем внезапно встал и зашагал по комнате.

— Я рад, что она тебе нравится, — произнес Джеймс, посерьёзнев и неотрывно наблюдая за кузеном. — Я подумал, что, возможно, поговорю с её родителями в конце недели. — По правде говоря, то время, которое Джеймс провел, старательно беседуя с Лили Стенфред, напомнило ему, почему он в целом избегал девушек, недавно покинувших классную комнату. Леди обладала классической, деликатной красотой, и если Анжелика напоминала ему лису, легко перехитрившую гончих, то Лили была олененком, робким, застенчивым и нуждающимся в защите. И, к сожалению, довольно унылым, по сравнению с огненным вихрем, сопровождаемым большим мастиффом, которая отказывалась покидать его мысли.

— Джеймс… — Саймон замолчал, а затем внезапно встал и распахнул дверь. — Ты пойдешь и сделаешь что-нибудь, не так ли?

Джеймс направился к конюшням, чтобы восстановить порядок, и когда он добрался до двора, то сделал знак Генри на Индиа приблизиться к нему. Персиваль выглядел сердитым, мятый ком на земле перед ним, должно быть, был его шляпой. Мастифф стоял в нескольких ярдах[12] позади, опираясь на все четыре лапы так, чтобы иметь возможность лаять во весь голос.

— Брутус, тихо, — приказал он, и собака завиляла хвостом и подчинилась, очевидно, согласившись с тем, что Джеймс принял на себя руководство. — Итак, что всё это означает? — спросил он.

— Он сказал, что я не могу ездить на Индиа, — ответил Генри, ткнув пальцем в Персиваля.

— Я сказал, что это животное не подходит маленькому мальчику для верховых прогулок и что вы должны одолжить ему более подходящую лошадь, — поправил Персиваль. — Тогда этот дерзкий щенок уничтожил мою шляпу.

Джеймс сложил руки на груди, заметив сбоку Энджел, трясущуюся от смеха.

— Я ничего не одалживал мастеру Генри, — категорично заявил он, тщательно удерживая суровое выражение на лице. — Он доказал свою компетентность и Индиа принадлежит ему, и он может делать с ним всё, что пожелает. Если вы прикоснетесь к любому из них, то я прикажу отхлестать вас.