Несмотря на то, что пассажиров было мало, в купе рядом со мной оказался немецкий полковник, и к нему подсел еще один немец в штатском из соседнего купе, видимо его друг или просто знакомый. Мы представились друг другу и стали оживленно беседовать. Больше всего обменивались мнениями о Бельгии. Я из скромности сообщил, что первый раз буду в Нюрнберге, где мне предстоит пересадка на поезд в Прагу, в которой я тоже никогда еще не был, а затем отправлюсь в Берлин, о котором я тоже очень много слышал, но бывать не приходилось. Я пожаловался на то, что моя занятость да и предусмотренное мною время пребывания в Праге и Берлине не позволят как следует ознакомиться с этими городами. Конечно, жаль, но я ведь совершаю исключительно деловую поездку.

Нужно сказать, что мои попутчики не вспоминали о том, что идет война, не касался этой темы и я. Единственный раз полковник как бы мимоходом сказал с сожалением, что сейчас мне не удастся увидеть всего, что обычно привлекает не только туристов, но и тех, кто посещает Германию в качестве гостей.

Поезд, набирая скорость, приближал нас к границе Германии. Надо было быть готовым к таможенной проверке, к проверке документов. В чемодане ничего запретного у меня не было, только необходимое белье, пижама, верхние рубашки, галстуки, носки, сигареты и сигары в небольшом количестве, в кармане лежала зажигалка.

Паспорт со всеми необходимыми визами был в надлежащем порядке. Немецкие пограничники тщательно проверяли наши документы, сличали фотографии в паспорте с сидящими перед ними пассажирами. И тут мне стало очень «неудобно» перед ними, даже просто «стыдно». По моей «оплошности» и «забывчивости» в моем паспорте оказались «случайно» вложенные пропуска для круглосуточного передвижения по Брюсселю и Парижу, по Бельгии и по оккупированной зоне Франции, в том числе и в установленные комендантские часы, «аусвайсы» для неограниченных поездок из Бельгии во Францию и Нидерланды, «случайно» вложенный документ, выданный за соответствующими подписями, скрепленными надлежащими печатями. Напомню, что этот документ предписывал всем органам оказывать всяческое содействие при моем передвижении на принадлежащей мне автомашине. Как ни странно, пограничников очень заинтересовали «забытые» мною в паспорте документы, с которыми они весьма тщательно ознакомились, видимо очень заинтересовавшись ими. Мне показалось, что «случайно забытые» в паспорте листочки сыграли существенную роль в доброжелательном отношении ко мне со стороны проверяющих. Во всяком случае, они со мной, как и с немецким полковником, очень вежливо, я бы даже сказал, торжественно, попрощались и пожелали счастливого пути. На штатского, ехавшего с нами немца они обратили при прощании меньше внимания и не удостоили его столь теплых слов.

Поезд продолжал путь. Мои соседи стали более разговорчивыми. Узнав, что мне предстоит пересадка в Нюрнберге на поезд, идущий в Прагу, и пребывание в городе в ожидании поезда в городе несколько часов, мне начали давать советы, что надо обязательно посмотреть, что посетить. Полковник, рассказывая о богатой истории города, рекомендовал не только полюбоваться, прогуливаясь по улицам, старинными памятниками зодчества, сохранившимися очень красивыми домами, но и обязательно зайти в церкви, а особенно Забальдускирхе и Фрауэнкирхе. В том числе рекомендовал посетить ставший уже в то время знаменитым, сооруженный в городе огромный плац. По его словам, этот плац был специально построен и оборудован для массовых парадов и митингов, в которых принимали участие руководители рейха во главе с фюрером Адольфом Гитлером.

Хочу особо отметить, что если, проезжая по территории Бельгии, из окна поезда можно было увидеть мужчин, женщин и детей, представляющих в основном гражданское население, то сразу же, как только пересекли границу Германии, повсеместно встречались люди, в том числе и дети, в различных вида и цвета униформах.

Постепенно пассажиры покидали вагон, вскоре и мне пришлось прощаться с моими попутчика ми, с которыми у нас были в свободное от сна время довольно интересные разговоры, характеризующие культуру моих собеседников. О политических их взглядах я судить не мог.

Легко себе представить мое состояние на протяжении поездки. Все мои документы были, как это показала и проверка пограничниками, в должном порядке, но ведь ехал я не на прогулку, да и не просто по коммерческим делам. Для выполнения задания мне надлежало встречаться на территории оккупированной фашистами Чехословакии, а затем и в самой Германии с неизвестными мне людьми, советскими разведчиками или источниками, антифашистами. Мог ли я быть уверен, что все они не под наблюдением, не разоблачены, что за ними не ведется какая-либо слежка со стороны гестапо или абвера, не внедрило ли гестапо в антифашистские организации своих агентов, не было ли там «двойников»? Безусловно, можно было ожидать и самого плохого! Нет, я не боялся, я понимал, что рискую своей жизнью с первого дня начала работы в советской разведке, а до этого неся службу на подводной лодке в Испании. Я понимал, что у меня на Родине своей жизнью рискуют миллионы людей. Я был уверен, что должен внести свой вклад в общее дело нашего народа, всех пародов, охваченных ужасами войны.

Сейчас надо, ничем не проявляя своего волнения, быть разговорчивым, шутливым, веселым и спокойным бизнесменом. Так я приближался к Нюрнбергу.

Приближался Нюрнберг. Надо было собирать вещи. На столике в купе у меня лежала только французская книга, которую я вынул из чемодана вскоре после посадки в поезд еще в Брюсселе, так как я рассчитывал ее «читать», не зная еще, какие у меня будут словоохотливые, интересные попутчики. В действительности эту книгу я должен был «подарить» в Берлине. Она являлась составной частью для применения кода при шифровке радиограмм, направляемых в «Центр» одной из берлинских резидентур, возглавляемой Альтой. Обучить работать с этим шифром должен был именно я.

Побрился, сложил чемодан, позавтракал и ждал встречи с этим старинным германским городом. Мне уже пришлось много слышать о нем, подробно изучать путеводитель. Очень хотелось узнать, чем он живет, посетить исторические места.

Благодаря буржуазной печати Франции, Бельгии и ряда других стран Нюрнберг превратился в город с нарицательным именем. Именно здесь осенью 1935 года фашистский рейхстаг принял ряд законов, встревоживших мировую общественность.

Так называемые законы, или, как их чаще называли, декреты, были направлены на избавление «чистой расы» от всех неугодных, людей другой «расы», живущих в Германии. Борьба за так называемую расовую чистоту была не случайной. Уже тогда Гитлер задумал для достижения своих целей, направленных на превращение Германии в мировую империю, разделаться с теми немцами, которые, по его мнению, могли представлять опасность для нации.

Признаюсь, в те годы я многого не знал. Более детально я узнал от Отто Баха, которого я уже упоминал. Я вспомнил его рассказ, читая книгу Г.Л. Розанова «Германия под властью фашизма» (1939), изд. ИМО, 1961. с. 200. Именно Отто Бах подчеркнул, что первые шаги в направлении очищения немецкой расы от неугодных его политике лиц были предприняты гитлеровцами еще в июле 1933 года, то есть вскоре после прихода к власти самого Гитлера и его партии. Тогда в бюллетене рейха (Reichsgesetrllatt, 1935 г. Т. 1) был опубликован закон, в соответствии с которым гитлеровцы могли лишить немецкого гражданства лиц, получивших его в период 1918–1933 гг., и немцев эмигрантов-антифашистов.

Теперь же, после принятия Нюрнбергских законов, все население Германии делилось на две категории: имперских граждан и имперских подданных. В рамках закона это гласило: «Имперским гражданином является только подданный немецкой и немецко-родственной крови, который доказывает своим поведением, что он желает и способен верно служить немецкому народу и империи».

В Бельгии, говоря о судьбе немецких евреев еще задолго до ее оккупации фашистами, всегда указывали на то, что Нюрнбергский закон был направлен, прежде всего, против них.