Нет! Это водитель такси, который подвозил меня на прошлой неделе!

Нет…

Нет! Я знаю! Это книготорговец из магазина на углу улицы!

Нет… Я уже не знаю, кто это. Это…

Все равно я его уже где-то встречала.

Я была в этом почти уверена. Диктор, казалось, хотел сказать, что маньяк бродит везде: по тротуарам, в метро, по мостам. Наверняка было место, где я с ним уже могла встретиться. Где-то там и я ходила, пусть даже не везде.

Следовало быть более чем внимательной. Это я понимала.

«Вы не сможете защититься, если он выберет вас», — добавил диктор.

Простое невезение — и вот вам трагедия. При всей их осторожности, жертвам не удалось этого избежать. Диктор не сказал ничего успокаивающего. Я была в ужасе. Я была опустошена.

Лицо диктора приняло еще более смущенный вид, когда он был вынужден объявить самое худшее: у маньяка были сообщники. По всей Франции! Тут… тут у меня чуть не сломались все фаланги — так сильно выворачивала я ладони.

— Что с тобой? — спросил мой парень, поставив на столик тарелки с эскалопами.

— Я не хочу, чтобы меня укокошил какой-то псих! — прокричала я своему парню, который ничего не делал, чтобы спасти меня от злой судьбы.

Мои руки были холодными и потными. Ладони были вывернуты, но пока не сломаны.

— Тебе что, не хватает собственного воображения, что ты еще эту ерунду смотришь? — спросил он.

И хуже всего то, что все несущее смерть он называл «ерундой». Мой парень встал. Выключил телевизор. Он выключил целый мир, не сказав «до свидания». Меня, можно сказать, убили, а он думает только о том, как бы набить себе брюхо эскалопами.

Вот мы в уютном гнездышке, сбрызнутые мягким светом. Мой парень потрудился зажечь свечи, расставленные по гостиной.

Нас обволакивают теплые лучи.

Самообману моего друга не видно границ.

Он отказывается смотреть правде в глаза.

Он отказывается видеть, как сильно я страдаю.

— Ну, ты даешь! Ты и впрямь с луны свалился! — говорю ему. Тебе не интересно, куда катится мир? Или то, что наше общество порождает чудовищ, больных на голову? Ты не можешь пару минут посочувствовать страданиям женщин, которых неделями пытали, прежде чем растерзать? Тебя не волнует, что меня могут покалечить, убить? Тебе приятнее лопать эскалопы при свечах? Ты заметил? Эта свеча пахнет розой!

Мой парень смотрит на меня. Он еще не до конца пришел в себя от этого упрека. Тугодум. Я, казалось, слышала, что он подумал: «Не факт, что попадешься именно ты».

И, наконец, свое любимое: «Страх — плохая защита».

«Нет, да это просто зомбирование!»

Он что, повторяет себе это каждое утро во время бритья, чтобы быть в этом уверенным?

— Это может произойти, да или нет? — поставила я вопрос ребром.

— …

— Ты не можешь ничего ответить, потому что знаешь, что это возможно! — бросила я ему в лицо.

Это его зацепило.

Мой парень обиделся. Он съел свой эскалоп, не включая телевизор. Я смотрела, как он поедает мясо. Никакой жалости к страдающим. Как досадно!

Мой парень отказывался смотреть правде в глаза, я видела это по тому, как он подсаливал свою фасоль. Нет… Все-таки на этот раз он должен был признать, что это не пустые страхи. Не сама же я искала маньяка, в самом деле.

Мне хочется позвонить ему и передать трубку Оскару, чтобы он, в конце концов, понял, что есть предел самообману.

Минутное колебание…

Я решаю не звонить. Решаю не беспокоить Оскара. Он и так бледный, как мумия.

Маньяк снова нанес удар.

Как я тогда не обратила внимание на эскалопы, так и Оскар теперь не взглянул на кофе, который я поставила перед ним.

Дикторша без умолку рассказывает нам с Оскаром про нашего врага.

Оскар отрывается от экрана только после того, как дикторша ему сообщает, что теперь ее коллега познакомит зрителей с прогнозом погоды. Он медленно поворачивается лицом ко мне. Он в ужасе. Я никогда не видела, чтобы парень был так испуган. Его страх немного ослабляет мой. Я стараюсь его ободрить:

— Он нападает чаще на девушек… — осторожно бросаю я.

Оскару это не нравится. Он проглатывает залпом свой кофе. Он не доволен, что я видела его бледность. Ему хочется уйти. Уйти и дрожать где-то в другом месте. Бедняга, сегодня не его день — думаю я. После моей собаки, новостей, а вскоре и моего чемодана — он скажет себе, что случаются дни, когда не стоит жить.

— Так какой чемодан? — спрашивает он неожиданно.

— Ну… э-э-э, у входа… там… — бормочу я.

Мы подходим к чемодану.

Оскар в шоке.

— Он действительно очень большой, — извиняюсь я елейным голоском.

— Уж это точно, — отзывается Оскар недовольно.

С минуту мы стоим неподвижно перед килограммами, которые нужно снести вниз. Прерываю молчание:

— Может, тебе помочь? — предлагаю я, хотя чемодан больше меня самой.

Он смотрит на меня в упор. Такое ощущение, что сейчас залепит пощечину. Чемодан больше его самого. Он даже не собирается мне отвечать. Да… Я знаю. Я не могу ему помочь. И все же это молчание становилось неловким. Надо бы как-то разрядить обстановку, пусть дурацким предложением.

Снова молчание.

Я чувствую, что вот-вот скажу еще что-нибудь в том же духе. Мне не нравится эта укоряющая тишина. Тишина красноречивее любой идиотской фразы.

— Может, позвонить Филиппу и попросить, чтобы он прислал помощь? — делаю я новую попытку.

Оскар принял решение. Хорошо. Он злится на меня. Он только что чуть не умер перед моим телевизором, а теперь будет ломать себе хребет.

— Нет. Грузовик должен выехать в четыре часа. Я должен еще заехать к двум другим актерам.

Оскар вздыхает.

Набирает в легкие воздуха.

Выдыхает:

— Ладно.

Я сглатываю слюну.

Ему плохо при виде чемодана… Когда он его приподнимет, то разозлится еще больше — настолько, что захочет дать мне затрещину или даже пнуть. Он скажет себе, что это уж слишком. Опять!.. «Черт бы побрал этих актрис!»

Оскар подходит к чемодану. Маньяк его напугал, а теперь и я еще действую на нервы. Делаю шаг назад. Оставляю Оскара наедине с его задачей: поднять чемодан, который в два раза тяжелее его самого. Перед тем, как взяться за чемодан, он уточняет:

— Это тоже брать?

Он указывает на 15-килограммовый мешок сухого корма.

Я выдавливаю из себя робкое «да».

Он пристально смотрит на меня. Хочет хорошенько запомнить лицо той, для кого люди — мусор.

Теперь я решаю, что нужно вытащить из чемодана несколько пар обуви, одну-две книжки, чтобы было полегче….

Но вслух ничего не говорю.

Оскар тоже ничего не говорит. Зато он думает. Смотрит на мешок с кормом для собаки: «Super size 15 kg».

Я не могу отсыпать корма из мешка…

Когда Оскар поднял красный чемодан, его лицо стало фиолетовым. Я не спустилась с ним на этаж ниже, где можно воспользоваться лифтом. Стоя на пороге, я прислушивалась, не хрустнет ли его спина. На шестом этаже он поставил чемодан и поднялся за сухим кормом. После чемодана мешок показался ему, наверное, легким, как перышко.

Я закрыла дверь.

Я просто умираю от усталости.

Закончив перекур, я отмечаю, что голова у меня все равно будто набита ватой… В общем-то, ничего удивительного — сегодня ночью я спала, наверно, не больше двух часов…

Если бы полицейский позволил мне припарковать машину на улице, я бы пошла в ресторан. Я бы поужинала с друзьями. Был бы приятный вечер. Сесиль пошла бы спать ко мне. Я бы не боялась. Но господин полицейский не разрешил. Господин полицейский отправил меня на паркинг «Южный».

Ненавижу господина полицейского, который никогда не делает ничего, что бы облегчило мое существование!

Вялая, встаю с дивана. Нужно сходить в магазин. Вчера я пропустила встречу в ресторане. А перед тем, как поехать на съемки, я бы хотела повидаться с друзьями. Этим вечером они придут на ужин. Этим вечером ни парковки, ни сна. Уставшая или нет, я приготовлю ужин.