– Я мог бы сэкономить двадцать франков, – говорю я. – Те, кому я собираюсь позвонить, находятся как раз сзади, на расстоянии десяти метров. Но когда ты выиграл в Национальную лотерею, кажется жлобством жаться из-за двадцати франков.

– Очень правильно, – говорит Элен, поджав губы. – Я вот думаю, сможем ли мы вообще когда-нибудь воспользоваться нашим выигрышем?

– Что вы хотите этим сказать?

– Что некоторые шутки запрещены... и вы можете с ними влипнуть... под страхом наказания запрещено беспокоить без уважительных причин, например, пожарников...

– Я не буду беспокоить пожарников.

– То, что вы собираетесь делать, еще хуже.

– Что надо, то надо. Я только надеюсь, что они не узнают меня по голосу...

– А они его уже слышали?

– В общем, да... они давали мне приют два-три раза.

– В пьяном виде?

– Нужно бывает иной раз утопить в вине свои любовные огорчения.

– Голос пьяного отличается от голоса трезвого.

– В таком случае, со всеми сомнениями покончено.

Я вхожу в кабину и набираю номер. После двух гудков какой-то тип рычит: "Алло!"

– Полицейский пост Опера?

– Да.

– Улица Лафайет.

– Нет. Здесь площадь Шарль-Гарнье.

– Это я говорю с вами с улицы Лафайет. Номер...

Я даю номер дома, этаж, имя жильца: Омер Гольди.

– Ну и что? – спрашивает полицейский.

– А то, – отвечаю я, – что на вашем месте я пошел бы посмотреть. Не знаю, но, может быть, вас там ждет повышение в чине.

И вешаю трубку. Клюнет он на наживку или нет. Если не клюнет, то я с чистой совестью потревожу его начальство в комиссариате на улице Тэтбу. Но что-то подсказывает мне, что он клюнет. Клюет.

Четверть часа спустя, с террасы бистро прямо напротив жилища Гольди мы с Элен слышим клаксон полицейской машины, требующий посредством двух нот, чтобы ему уступили дорогу. Затем появляется сама машина и тормозит рядом с тротуаром. Два полицейских в форме выходят из нее, у них вяло-торжественный вид. Никакого энтузиазма, как и у их коллеги, которому я звонил. Они входят под арку, с каждой минутой чувствуя все большее отвращение к самим себе, к своей профессии, к этому дню, который тянется без конца. Они, черт возьми, не из тех, кого анонимный телефонный звонок может погрузить в транс. Они остерегаются игры воображения. Но, в общем, они, наверно, правы. Посмотрим. Этот эксперимент обойдется мне всего лишь в стоимость телефонного жетона. Что же до слишком доверчивого полицейского, то, если вместо повышения в чине он получит нахлобучку, мне это до фени...

Улица спокойна. Нет, я хочу сказать, что она оживлена, даже очень, но своей обычной жизнью. Ничего трагичного. Время идет. Прохожие – тоже. Некоторые с любопытством оглядываются на автомобиль, представляющий Закон. Другие не обращают на него ни малейшего внимания.

Время все бежит. Оно делает свое дело. Желательно, чтобы все-все ему подражали.

Внезапно под аркой дома, где квартирует Гольди, происходит какое-то волнение. Полицейские возвращаются чуть более нервные, чем прежде, и вступают в дискуссию с водителем автомобиля.

Тем временем я подзываю гарсона бистро, чтобы рассчитаться. Давая сдачу, он замечает: "Что это там происходит? " Молодой парень, вышедший вместе с ним из бистро на террасу, говорит: "Пойду посмотрю".

Услужливый малый переходит улицу.

Официант кладет в карман свои чаевые и остается на месте, покачиваясь с ноги на ногу. Сейчас только хозяин может заставить его вернуться в бистро.

На той стороне улицы у арки начинают толпиться зеваки.

Синий "рено" подкатывает и пристраивается в хвост полицейской машине. Два господина полицейского вида в штатском выходят из него. Элен бросает мне понимающий взгляд.

– Вы великолепны, – говорит она.

– Да, конечно.

Через несколько минут молодой парень, который пошел посмотреть, возвращается несколько взволнованный. Я перехватываю его на полпути:

– Произошло какое-то несчастье?

– Похоже, – отвечает тот, – они нашли мертвым одного из жителей этого дома. Ювелир по бриллиантам. Вроде, он был убит, и сам убийца сообщил об этом полицейским.

– Как он был убит?

– Вот этого я не знаю.

С этими словами он входит в бистро, чтобы поделиться своей информацией с хозяином, официантом и клиентами. Я встаю.

– Ничего не остается, как возвратиться в агентство, – говорю я Элен.

Всю дорогу мы храним молчание.

В конторе я готовлю себе немного целебной смеси.

– Ну, и что теперь? – спрашивает Элен несколько агрессивно.

Она берет у меня из рук стакан и пьет из него, наверно, для того, чтобы узнать мои мысли.

– Мы можем только ждать, – отвечаю я.

Она нетерпеливо передергивает плечами.

– Чего ждать? На вашем месте, я бы бросила это дело.

– Если бы даже я хотел, уже не могу.

– Почему? Ах, да! Поскольку это не входит в ваши привычки? Потому что у вас твердый характер, потому что вы упрямы?

Она возвращает мне стакан сухой, словно вытертый промокашкой. Затем продолжает:

– Будьте хоть один раз разумны. Нет привычек без исключений. У вас был клиент: Омер Гольди. Гольди мертв. Клиента больше нет. Это – простая математика.

– А восемьдесят банковских билетов задатка? Это – простая арифметика.

– Это – плата за то, чтобы провести расследование по Чанг Пу. Вы начали работу. Теперь, если вы считаете, что ваша рукопашная с китайцем не стоит восьмидесяти тысяч франков, то вы можете, если эта сумма уж так вас тяготит, внести ее в кассу любого сиротского приюта.

– Эта ноша на меня не давит. Но есть расписка.

– Какая расписка?

– Расписка на получение восьмидесяти тысяч франков, которую мы вручили Гольди. Она должна быть на нем или у него. Такая очень хорошенькая расписка на фирменном бланке агентства "Фиат Люкс" и с подписью Нестора Бурмы, директора этого пока еще респектабельного агентства. У кого-нибудь, кто найдет или уже нашел эту расписку, возникнут вопросы. Вот, чего я жду: более или менее скорого визита убийцы либо моего приятеля Флоримона Фару, комиссара уголовной полиции. Сами видите, что даже если бы я и захотел все бросить, то не смог бы.

– Господи Боже! – стонет Элен. – Стоило выигрывать по Национальной лотерее.

И в этот момент – звонок в дверь.

– Ну вот, либо тот, либо другой, – говорю я. – Убийца или Фару.

Ошибка. Это – консьерж. Он протягивает мне книжку, две газеты и письмо:

– Вот почта. Это из-за забастовок сразу много. Я возвращаюсь к Элен.

Письмо, вернее конверт, обклеенный пятнадцатифранковыми марками, от Омера Гольди. Снаружи ничто не указывает на то, что под листком белой бумаги оно содержит четыре перевода на тридцать сотен каждый. Иначе говоря, покрытие расходов, которые я потребовал, чтобы через Чанг Пу добраться до русских.

Наш покойный ювелир отправил этот конверт накануне, видимо, почти сразу после визита к нам, и, не будь вышеупомянутых повсеместных забастовок, я должен был бы получить эти переводы еще с утренней почтой.

– Он был в порядке, – говорю я вместо надгробного слова. – Себе на уме, упрямый, как осел, но честный, доверчивый и не жадный на расходы. Я не могу не ответить достойно на такое доверие. Там, где он сейчас, ему от этого не будет ни холодно, ни жарко, но тем не менее. Меньше чем когда-либо я расположен все бросить.

– Как хотите, – отвечает Элен. – В конце концов, это и меня начинает возбуждать. Способ, каким он отправил вам эти деньги...

– Да. Этот Гольди при жизни был таким же прямым, как змеевик в колонке ванной для подогрева воды. Что-то говорит мне, что на этом сюрпризы не кончатся.

– Кроме того, что касается убийцы, само собой разумеется.

– Это почему же, моя прелесть? Вы что, его знаете?

– Ну как же, разве у вас нет каких-нибудь мыслей насчет китайца?

– О, да! Даже несколько. Есть и большие, и маленькие. Но так же, как и мне, вам известно: то, что кажется простым, не всегда таково. Однако Чанг Пу подозрителен. Мы видели, как он вышел от Гольди. Было бы неудивительно, если бы оказалось, что именно он прикончил ювелира-бриллиантщика.