Дама издала смешок и воскликнула:

— Конечно, является! Особенно с тех пор, как я научила вас поддерживать себя в хорошем состоянии. Вы были таким маленьким чувственным шельмецом!.. И я хотела бы знать: почему вы встали так рано и почему явились на завтрак в девять утра?

Маркиз ненадолго задумался, потом вдруг сказал:

— Знаешь, Мел, я решил заменить кое-кого из моих слуг. Что ты об этом думаешь?

— Думаю, что вам не следует с этим торопиться, сэр, — проговорила экономка, нахмурившись.

— Что ж, садись, Мел, и выпей со мной кофе. Расскажи мне новости.

— Сэр, но я не могу этого сделать. Так не положено! — Как ни странно, но Мел упорствовала в том, что знает свое место. Однако Кейн был близок с ней с того самого дня, как она и ее подруга Бет нашли его истекающим кровью в канаве и приютили в борделе миссис Рафферти.

Мел и впрямь была довольно странной экономкой; она могла отказаться сесть в присутствии хозяина, но не стеснялась отчитывать его. И всегда высказывала свое мнение с предельной откровенностью.

— Сэр, я положила газету и почту вот сюда. — Она кивнула на маленький столик. — Так что вы сможете прочитать новости самостоятельно. И мне очень хотелось бы, чтобы вы рассказали мне, что с вами происходит.

— Мы с Нэнси расстались по взаимному согласию, если ты это имеешь в виду. Она решила, что должна посвящать больше времени своему вокалу.

— Но я слышала, что она при занятиях уделяет некоторое время сэру Герберту Дичфилду, — заметила экономка.

Кейн невольно вздохнул. Интересно, сколько времени требуется для того, чтобы известие о новом покровителе его любовницы дошло до каждого слуги лондонского Уэст-Энда? Должно быть, около часа.

Маркиз молчал, и экономка с улыбкой спросила:

— Она подставила вам ножку, да?

— Просто так получилось. Она проявила инициативу и настояла на том, чтобы мы расстались.

— Умная девчонка. Она была с вами шесть месяцев. И конечно же, прекрасно знала, что ваша связь долго не продлится. Но я не понимаю, почему вы не найдете себе другую. Это совсем на вас не похоже, Кейн.

— А разве ты не слышала?.. Я решил… заняться литературой. Собираюсь купить книгу. А если миссис Мертон посоветует, то очень много дорогих книг.

— Ха! — Мел расплылась в улыбке. — Я знала, что все дело в женщине. Но зачем вам покупать книги? Разве у вас их мало?

— Миссис Мертон пыталась заинтересовать меня итальянскими книгами о жизни проституток и сутенеров.

— В этом не много смысла. Вы уже все о них знаете.

— Да, несомненно. Так получилось, что я когда-то прочитал эту книгу.

— Интересная?

Кейн пожал плечами:

— Книга синьора Аретино по крайней мере свободна от морализаторства, которым злоупотребляют некоторые авторы. Так что читается эта книга очень легко.

— Но почему ваша миссис Мертон хотела, чтобы вы купили такую книгу?

— Вероятно, она решила, что эта книга мне понравится. — Кейн лукаво улыбнулся. — Но я наказал ее за дерзость. Заставил изучать книгу вместе со мной.

Кейн испытывал неловкость из-за того, что привел маленькую продавщицу книг в смятение. И в то же время он с удовольствием вспоминал, как очаровательно она смущалась и краснела, как с серьезнейшим видом говорила о качестве гравюр, изо всех сил стараясь не замечать, что именно было изображено на гравюрах. При этом было совершенно очевидно, что миссис Мертон ни разу не видела таких рисунков, — возможно, даже не представляла, что между мужчиной и женщиной может происходить нечто подобное. В конце концов, она сбежала с аукциона с величайшей поспешностью, отказавшись от его предложения подвезти ее домой. Поэтому ему так и не удалось расспросить ее о том, к каким методам приобретения книг прибегал сэр Томас Тарлтон.

Серые глаза Мел сверкнули, словно напоминая о былой красоте этой женщины. Но в то время, когда Кейн ее встретил, ее лучшие годы уже миновали, так что Мел, когда-то владевшая собственными комнатами, опустилась до уровня самой ординарной девицы из борделя.

— Вы собираетесь сделать ей предложение? — спросила она неожиданно.

Маркиз с усмешкой покачал головой:

— Нет-нет, ведь миссис Мертон — респектабельная хозяйка книжной лавки. К тому же она слишком хороша собой, чтобы иметь дело с таким субъектом, как я.

— Она красотка? Молодая?

— Во всяком случае — не старая. И я буду очень благодарен тебе, Мел, если ты не станешь сплетничать о ней. У меня нет привычки портить репутацию женщин, которые занимаются торговлей.

Экономка презрительно фыркнула.

— За исключением тех, чья репутация уже испорчена. Но вы не волнуйтесь, Кейн, я буду держать рот на замке. И вообще, у меня есть дела поважнее, чем болтать тут с вами. За этой новенькой горничной, маленькой глупой шлюшкой, нужен глаз да глаз. — С этими словами Мел вышла из комнаты.

Снова оставшись один, Кейн просмотрел утреннюю почту. Тут были всевозможные счета, послание от управляющего его поместьем, а также обычный набор просьб от нескольких благотворительных обществ. Все эти письма маркиз оставил для Робинсона, своего поверенного. Этот осторожный и практичный старикан, служивший еще у его отца, постоянно убеждал Праведного Маркиза, что не следует давать молодому наследнику слишком много денег, но теперь, много лет спустя, Кейн вспоминал об этом с улыбкой.

А затем он вдруг увидел письмо, написанное женским почерком.

Маркиз держал письмо в руках целую минуту, не решаясь вскрыть ежемесячное послание матери. Наконец сломал печать и принялся читать.

Это была обычная проповедь, полная призывов «сойти с грешной тропы» и «отдаться воле Божьей». И, как всегда, тут были многочисленные цитаты из речей Джозефа Дичфилда, велеречивого и хвастливого священника, бывшего учителя Кейна. После их последней серьезной беседы во время похорон отца Кейн вообще не понимал, зачем мать брала на себя труд писать ему. Однако он был благодарен ей за то, что она вложила в свое письмо коротенькое письмецо от сестры.

Все восемь лет, что прошли с того момента, как он был изгнан из дому, Кейну всегда хотелось плакать, когда он получал такие же коротенькие послания сестры — для него это был хоть какой-то контакт с близкими людьми.

«Дорогой брат, — писала сестра, — надеюсь, что ты пребываешь в добром здравии и покорен воле нашего Господа Бога и Спасителя. Мои занятия идут успешно. Я научилась играть три новых гимна на фортепиано и скопировала акварелью итальянскую картину «Святой Себастьян», приобретенную нашим покойным глубокочтимым дедушкой. Мистер Дичфилд говорит, что получилось очень похоже. Мистер Дичфилд также настолько добр ко мне, что руководит моими занятиями по изучению Библии. В этом месяце я читаю Книгу Руфь.

Твоя любящая сестра Эстер Годфри».

От души ли она писала эти благочестивые банальности? Получала ли она удовлетворение от своего обучения, лишенного, насколько он мог понять, даже намека на фривольность? Сестра никогда не писала о чем-либо личном — о новом платье, например, или о любимой собачке. Да и была ли у нее любимая собачка?.. Кейн видел ее в последний раз восьмилетней, когда она была очаровательной девочкой по имени Эсти — девочкой, состоящей из огромных глаз, завитков волос и звонкого смеха.

И тут он заметил приписку в самом низу страницы: Руфь. 91:20.

Зажав письмо в руке, Кейн бросился в библиотеку. Он прекрасно знал, что где-то у него имелась Библия, которую он когда-то усердно изучал по настоянию отца. Пошарив среди всевозможных справочных книг, Кейн извлек ее и быстро перелистал страницы, чтобы найти Книгу Руфь.

«Она сказала им, не называйте меня Ноеминью[2], а называйте меня Марою[3], потому что Вседержитель послал мне великую горесть».