Дворецкий поспешил его приветствовать, но было очевидно, что неожиданный приезд хозяина его насторожил.

— Какая радость, милорд!.. — воскликнул дворецкий, стараясь скрыть удивление. — Наконец-то вы приехали!

— Как поживаешь, Стрэттон? — Маркиз попытался улыбнуться. Этот человек служил здесь уже лет двадцать по меньшей мере, однако Кейн мало что о нем помнил. Отец не позволял ему общаться со слугами.

— Ее светлость ожидает вас, милорд? — спросил дворецкий.

Кейн передал ему свой плащ, затем ответил:

— Я полагаю, Стрэттон, что могу войти в собственный дом без предварительного уведомления. А где сейчас ее светлость?

Появилось ли на лице подобие улыбки, или Кейну это показалось?

— В гостиной, милорд. Полагаю, с ней мистер Дичфилд.

— Не трудись докладывать обо мне. Я знаю дорогу.

Кейн поднялся по широкой лестнице на верхний этаж, перестроенный лет восемьдесят назад. Первый маркиз Чейз потратил целое состояние, чтобы отпраздновать получение титула; а на формирование его вкуса повлияла поездка в Рим. Гостиная представляла собой величественный зал из мрамора и позолоты, а украшена она была полотнами итальянских мастеров. «Довольно помпезно, — подумал Кейн. — Удивительно, что мой родитель не сжег большую часть этих картин. Ведь мог бы избавиться от них вместе с «Бургундским часословом» — шедевром римского католического искусства». Впрочем, Кейн теперь знал, почему его отец расстался с этой семейной ценностью.

Леди Чейз, сидевшая в кресле с высокой спинкой, держала на коленях раскрытый том в кожаном переплете и, казалось, беседовала со своим гостем о каком-то отрывке из этой книги. А его преподобие стоял рядом и, наклонив голову, что-то тихо говорил.

При виде этого священника Кейна обуяла ярость. Этот мерзавец, уже немолодой человек, не только причинил множество бед ему, Кейну, когда был его наставником, но и намеревался жениться на его шестнадцатилетней сестре. Кейну ужасно захотелось схватить Дичфилда за ворот и ткнуть носом в золу камина. Однако он сдержался.

Когда же эти двое увидели наконец хозяина дома, их реакция на его появление оказалась почти комичной.

— Кейнфилд! — пророкотал старый лицемер, выпучив глаза — черные бусинки на его бледном лице.

Что же касается матери, то она, напротив, закрыла глаза, словно увидела нечто ужасное. При этом она захлопнула книгу и прижала ее к груди, как бы защищаясь ею. К тому же она таким образом демонстрировала свою набожность и благочестие, так как книга, без сомнения, была религиозного содержания.

— Кейнфилд, — произнесла мать слабым голосом.

Коротко поклонившись, Кейн проговорил:

— Уж если хотите официального общения, то, наверное, правильнее называть Чейзом. — Он перевел взгляд на Дичфилда. — А вы, сэр, можете называть меня «милорд».

Леди Чейз наконец-то открыла глаза.

— Я не могу заставить себя называть тебя Чейзом. Так я называла твоего отца, и только он имел право носить это имя. — Тихий голос маркизы совершенно не соответствовал жесткости ее слов.

— Я буду счастлив, миледи, если вы станете называть меня Джоном, — ответил Кейн. — А я предпочел бы называть вас матерью.

Он всегда обращался к ней официально, как и к отцу. Но сейчас он приехал, чтобы установить мир. И он намеревался обращаться с матерью по-доброму, если она, конечно, захочет.

А мать, по-видимому, не знала, что на это ответить, поэтому молча смотрела куда-то в сторону. Дичфилд же нахмурился и спросил:

— Вы пришли, чтобы отдать леди Эстер ее законным опекунам?

Кейн пристально посмотрел на священника.

— Опекунам? — переспросил он, подходя к нему поближе и толкая его локтем в бок. Они оба были высокие и широкоплечие, но Кейн уже не находил его устрашающе огромным. — Говорите, опекунам? Во множественном числе?

Дичфилд выдержал взгляд маркиза и, утвердительно кивнув, заявил:

— Да, именно так. Я помогал в воспитании леди Эстер. А в будущем рассчитываю с благословения ее светлости установить более официальную опеку.

Невольно сжав кулаки, Кейн тихо, но отчетливо проговорил:

— Если под этими словами вы подразумеваете ваши мерзкие поползновения, если вы и впрямь решили жениться на моей сестре, то я рекомендую вам выбросить все это из головы. И еще я предлагаю вам покинуть этот дом. Немедленно!

Мать Кейна в волнении вскрикнула и приподнялась, уронив на пол книгу. Кейн тут же поднял ее и взглянул на заглавие. «Избранные проповеди северных епископов».

— И что, хорошие проповеди? — спросил он насмешливо и положил книгу на ближайший столик. — Неужели лучше, чем те проповеди, которые читает некий священник… Кстати, почему он все еще остается здесь, хотя я попросил его удалиться? — Резко развернувшись, маркиз уставился на мистера Дичфилда.

— Я не покину эту комнату, пока леди Чейз не попросит меня об этом, — заявил священник.

— Вздор, Дичфилд! Вы кое о чем забываете. Имейте в виду, это мой дом, и я в нем хозяин. И если вы не уйдете добровольно, то я вышвырну вас отсюда. Или позову слуг, чтобы вас вышвырнули они.

Дичфилд повернулся к своей патронессе, но та промолчала, возможно, и на сей раз не знала, что сказать. Пожав плечами, священник проговорил:

— Что ж, я уйду, но вы еще пожалеете об этом, Кейнфилд.

Кейн криво усмехнулся. В глубине души он надеялся, что Дичфилд откажется уйти, тем самым доставив ему удовольствие вытолкать его за дверь. Но к сожалению, священник догадался о планах хозяина, поэтому вышел из комнаты, дабы сохранить достоинство.

Проводив его взглядом, Кейн повернулся к матери. Та наконец-то обрела дар речи и спросила:

— Почему ты здесь? Ты привез Эстер? Она ведь у тебя, не так ли?

Кейн утвердительно кивнул:

— Да, у меня. И я надеюсь, что мы сможем прийти к согласию относительно моей сестры без всяких неприятных баталий в судах.

— Я возражаю против просьбы Эстер о том, чтобы ты был ее опекуном.

— Меня об этом информировал мой адвокат.

Мать осмотрелась, словно в поисках союзника. Однако ее союзника Кейн уже убрал, поэтому ей придется думать самостоятельно.

— Девушка ее возраста не может знать, как выбрать себе опекуна, — сказала наконец мать.

— Однако закон это позволяет, — возразил Кейн.

— Я тревожусь за ее бессмертную душу, пребывающую в притоне, в который ты превратил дом своего отца.

— Как ты знаешь, мама, Эстер живет сейчас в доме твоей сестры леди Моберли. Тетушка намерена подготовить Эстер к выходу в свет в следующем году. Она найдет ей гораздо более подходящего мужа, чем немолодой лицемер, которого ты пыталась ей навязать.

— Моя сестра Августа предается светской тщете! А мистер Дичфилд — добрый человек, истинно добродетельный джентльмен. Он напоминает мне твоего отца.

— Я ни за что не позволю Эстер выйти замуж за Дичфилда. Это был бы нелепейший брак. О чем ты думаешь, одобряя столь неравный союз? Неравный во всех отношениях…

— О нет! Брак с таким мужчиной — это единственный способ спасти Эстер от позора дурной крови. Она унаследовала дурную кровь от меня.

— Мама, я не верю в это! Если и есть дурная кровь в нашей семье, то она от моего отца. Незадолго до смерти он совершенно обезумел.

В течение всего разговора мать говорила тихим бесстрастным голосом — так изрекают бесспорные истины о погоде. Она говорила о «дурной крови» так, словно речь шла, например, о дожде. Однако последние слова Кейна о ее покойном муже заставили маркизу оживиться.

— Не говори так о своем отце! Он был святым! Он прощал мне мою дурную кровь, помогал мне преодолеть это в себе. Эстер должна быть подвергнута наказанию, чтобы спастись. Мистер Дичфилд исправит ее, как мой господин исправил меня. Он пытался исправить и тебя, пока не обнаружил, что ты неисправим!

— Мама, отец бил тебя. Это не имеет ничего общего с твоим спасением. Он был зверем.

— Я заслуживала этого.

Кейн опустился на колени рядом с креслом матери и взял ее за руки. Она попыталась высвободиться, но он не позволил ей это сделать.