Тут Хасан-паша не выдержал и спросил:
— Ну, а как конь? Присмирел?
— Присмирел! Как раз после того и сам Кероглу начал играть и петь. Рассказывают, будто и теперь, через каждые десять-пятнадцать дней конь снова бесится, и Кероглу сам ему играет, поет и тем лечит его.
Опять кто-то из пашей раскрыл было рот, но Хасан-паша так посмотрел на него, что тот так и остался с раскрытым ртом.
Затем Хасан-паша призвал повара и приказал:
— Отведи, накорми, напои ашуга, а потом приведи сюда.
Повар повел Кероглу на кухню. Подождал Хасан-паша пока они вышли, затем шепнул пашам:
— Пусть поест, попьет, насытится и придет. Раз он раскрыл нам недуг коня, значит и исцелять заставим его самого.
Все в один голос одобрили эту мысль и воздали хвалу паше. Началось веселье. Оставим гостей пировать, посмотрим, что стало с Кероглу.
Повар привел его на кухню, поставил перед ним большое блюдо с пловом и полную чашу вина.
— Что это? — спросил Кероглу.
— Это для тебя, ешь! — ответил повар.
— Послушай, да ведь этого мне и на один зуб не хватит. Что тут кушать?
— Злосчастный, куда тебе съесть больше этого? Посмотри, сколько тут.
— Брось шутить! Давай-ка сюда!
Протянул Кероглу руку и придвинул к себе один из котлов. Раз, два, три… Видит повар, что он добрался уже до дна и схватил Кероглу за руку:
— Заклинаю тебя твоей верой, скажи мне, кто ты? Откуда пришел?
Кероглу решил, что повар этот из тех, кто в душе, стоит за него и ответил:
— Может, слышал о Кероглу?
Не успел он вымолвить это, как повар заорал благим матом. Хотел он поднять шум, но Кероглу вскочил и схватил его за горло.
Стараясь не шуметь, согнул он повара пополам, всунул в один из пустых котлов, прикрыл крышкой, а сам уселся сверху и придвинул к себе второй котел.
Сколько котлов и бурдюков опустошил он, не знаю. Наконец, решил — сыт. Выпрямился. Провел жирными руками по усам встал и пошел к Хасан-паше.
— Ну что, ашуг, сыт? — спросил тот.
— Спасибо, родной, сыт, — ответил Кероглу.
— Ну тогда поиграй, спой нам немного, мы послушаем.
Кероглу настроил саз и сказал:
— О чем же мне спеть вам?
— Ты говоришь видел Гырата. Спой хотя бы о нем. О его нраве, повадках, посмотрим, что это за конь.
— Да будет долговечной жизнь моего паши, это чудо-конь, не будь он бешеным, чтобы его поразила язва!
Потом прижал к груди свой саз и запел:
Вот он каков, мой Гырат, паша:
Уздечка шелкова ему нужна,
Гладкая шея, словно эмаль,
Как месяц, подкова ему нужна.
У него, точно груша, форма копыт,
Горяч, норовист, он на бой летит,
Желудок — что жернов, лихой аппетит,
И мгла вместо крова ему нужна.
Его не собьешь, ни тьмой, ни огнем,
Не бросит вовек седока пред врагом,
Вино может, пить Кероглу на нем.
Лишь лихость снова ему нужна.
— Ашуг, — сказал Хасан-паша. — Гырат, о котором ты пел, сейчас в моей конюшне. Теперь ответь, раз мне удалось отнять у Кероглу этого коня, кто из нас игид — я или Кероглу?
— Паша, если это так, тогда, конечно, игид ты. Но, мой паша, геройство имеет десять примет. Ты сказал про одну. А теперь, послушай, я перечислю тебе остальные:
Каким, спрошу я, должен быть игид?
В бою с врагами смелым должен быть.
Он в бой идет — и враг пред ним бежит,
Горяч душой и телом должен быть.
«Сдаюсь» — не крикнет, страхом поражен,
В смертельный час не бросит друга он,
Вовек не будет недругом склонен,
Как лев, он озверелым должен быть.
Да, Кероглу в сражении суров.
Разрубит вражью грудь и вражий кров.
Чтобы отбить барана у волков,
И сам он волком зрелым должен быть.
— Что же, ашуг, — сказал Хасан-паша, — пока у меня есть хоть одна из этих примет, а девять других ты еще увидишь. Сейчас я поведу тебя к Гырату. Посмотри, скажи, тот самый это конь или нет?
Услыхав это, Кероглу прижал к груди своей саз и пропел:
Тоска моя, мой свет далекий,
Гырат, живой ли ты еще?
Дают в конюшнях у Хасана
Тебе овса, воды еще?
Тебя ль попоной украшают
И чашу залпом осушают?
А может, саблей сокрушают?
Шаги твои тверды еще?
Ты, Кероглу, душою щедрый,
Умей постичь — кто друг, кто недруг.
Эйваз, Гырат, в каких ты недрах?
Где мне искать следы еще?
Поднялся Хасан-паша и сказал:
— Пойдем, ашуг!
— Пойдем, паша? — ответил Кероглу. — Но я ставлю свое условие. Пойдемте все к конюшне. Я спою одну из песен Кероглу, а вы смотрите в щелки. Если мое пение и музыка успокоят коня, тогда я войду. Если ж нет, хоть казните меня, а входить к нему я не стану. Уж я-то его повидал раз, и знаю!
Паша согласился. Кероглу впереди, гости за ним двинулись к конюшне.
Хотя Хасан-паша и согласился на условие ашуга, но исподтишка кивнул своим гостям — как только, мол, он мигнет им, они должны втолкнуть пришельца в конюшню и запереть двери. Пусть хоть из страха, а вылечит он коня.
Подошли все, наконец, к дверям конюшни. Заглянул Кероглу в щель и видит, клянусь аллахом, Гырат, как будто почуял его. Уставился прямо на двери и смотрит так, что душу переворачивает. Отошел Кероглу поскорей от двери и сказал:
— Ну, паша, теперь я спою и сыграю, а вы следите за конем.
Гости паши, словно пчелы, облепили все щели.
Кероглу запел:
Нашей отчизны родной удальцы
Смелы в сраженьях с врагами бывают.
Головы сложат, но не побегут,
В бликах победы их знамя бывает.
Дом не поставят на выступах скал,
Трус оскорбленьям вовек не внимал.
Волком не станет трусливый шакал,
Но и волчата волками бывают.
Выйдет на битву отважных отряд,
Сабли у пояса солнцем горят,
В бегство тотчас же врагов обратят,
Как Кероглу, смельчаками бывают.
Едва Гырат услышал голос Кероглу, как чуть не опрокинул конюшню. Так заплясал, так забил копытами, что не передать. От радости и Хасан-паша не оставил на своих гостях живого места. Кого толкнет, кого щипнет, кого ногою пнет. Не успел Кероглу кончить песню, как Хасан-паша кинулся к нему:
— Ну, ашуг, скорей входи в конюшню. Я озолочу тебя. Теперь Кероглу узнает, чего мы стоим. На каждые пять слов, что будет он петь о себе, десять споет о нас.
Словом, отперли двери конюшни и втолкнули Кероглу к Гырату. При виде Кероглу Гырат заржал так, что содрогнулись горы и скалы. Взыграло сердце Кероглу, прижал он к груди саз и запел:
Из Ченлибеля я к тебе пришел!
С горящим глазом, мой Гырат, приди!
Я в сталь одет, в железо я одет.
С блестящей шерстью, мой Гырат, приди!
К утру ли хватит для тебя зерна?
И подошли к седлу ли стремена?
Меня повергли в гнев, душа темна.
С горящим глазом, мой Гырат, приди.
Мой конь, ты скачешь, прыгаешь, летишь.
Остры и чутки уши, как камыш.
Ты — непродажен, ты, как солнце рыж.
С горящим глазом, мой Гырат, приди!
