Рейв берег это зелье именно для такого случая как сейчас. Боль, снова проснувшаяся в его изломанном теле, начала медленно затихать, прячась и зарываясь обратно, будто огромная жаба в рыхлый болотный ил. Он морщился, мучительно и терпеливо сглатывал густую и омерзительно кислую слюну. Рейвен хорошо знал, что рано или поздно все его недуги все равно вернутся, но пока это значения не имело, и ему нужно было очень многое сделать, прежде чем придет время по-настоящему залечивать недавно полученные раны.
Из проклятого и оскверненного храма, на который напали демоница по имени Бьянка и ее четыре ручные Химеры, их вывел чудом выживший брат Авентинус.
Алия после схватки с нечистью была по-прежнему без сознания и сердце ее едва билось. Дышала девушка неглубоко и прерывисто, но все же пока упорно хранила в себе жизненную искру, что вселяло надежду, вперемешку с тревогой и неопределенностью. Рейв всю дорогу нес ее на себе, не смотря на то, что сам был переломан почти пополам. Именно тут зелье восстановление спасло его во второй раз в жизни. Жаль, действие его было не слишком долговечным, а количество, которым он располагал, далеко не безграничным. Вышли они из церковных катакомб лишь утром следующего дня, в глухой лесной чаще, заваленной снегом, приблизительно в десяти днях пути от Деревянной крепости великого Северного дома, где был сейчас его старший брат и отец. Потайной ход оказалось брал свое начало прямо из личных покоев первосвященника в храме, что для него самого скорее всего было неимоверно удобно. Ход этот являлся частью всех здешних подземелий недавно перестроенного языческого храма, которые судя по всему ранее были очень сложными и разветвленными и использовались местными жрецами с целью тайного хранения вещей, не предназначенных для глаз обычных смертных, а так же для абсолютно незаметного перемещения в город и из него.
Демоны ушли из оскверненной ими церкви так же внезапно, как и появились в ней, словно по чьему-то резкому и очень злому приказу. На поднявшийся шум и богомерзкие звуки, полные боли и ужаса, звучавшие из храма, к запертым изнутри дубовым вратам немедля сбежалась добрая половина горожан, принеся с собой огонь и оружие. Объяснять все случившееся набожным людям и Инквизиции в придачу с городской стражей, Рейв в тот момент совершенно определенно не собирался. Он хорошо понимал, что это вряд ли получится сделать, оставшись при этом живым и избежав прямых обвинений в колдовстве и пособничеству проклятым. Не помог бы даже медальон Черного Дракона, дававший неприкосновенность и неограниченную власть. У него на руках была ведьма и церковный служитель, который почти все видел своими же собственными глазами и находился при этом в сговоре с Орденом Тайн, которому Рейв сейчас активно противодействовал. Пришлось бы слишком многое объяснять, и в большинство из этого все равно никто бы не поверил, не смог и не захотел бы все это понять и верно истолковать случившееся. Значит, следовало немедленно уходить.
Мгновенно прикинув все свои немногочисленные шансы, Рейв разумно решил убираться оттуда как можно скорей, по пути заметая следы. Он без труда отыскал Авентинуса там же, где его оставил утром, и, предельно быстро вернув ему чувства, в спешке собрал все, что могло пригодится в пути. Снаружи уже слышались уговоры, угрозы и громкие крики. Вооруженная толпа горожан очень быстро принялась рубить крепкие ворота в мелкую щепку. К тому времени трое, чудом выживших в проклятой церкви, ушли, плотно закрыв за собой потайную дверь, найти которую под силу было далеко не каждому ловчему Тьмы.
Рейв первым делом выложил на снегу ложе из лапника, уложил на него Алию и укрыл всем теплым, что успел взять с собой из покоев брата Авентинуса. Рядом с ней он усадил самого измученного от всего пережитого священника Предвечного Света. Тот, от всего перенесенного за последние два дня, кажется вообще был уже на грани тихого помешательства. Явление Химер в его храм среди бела дня не прошло для его разума бесследно, глубоко сокрушив почти все его основания, какие только существовали. В выцветших глазах служителя культа, которые еще совсем недавно горели надменностью, презрением и неприкрытой гордыней, теперь начали загораться огни глубокого ужаса и духовной болезни. Рейву после всего, что он увидел сам, было трудно обвинить Авентинуса в подобном.
Веки священника распухли и воспалились, губы потеряли цвет и потрескались, оставив широкие кровавые полосы. Щеки впали и на них теперь горел болезненный алый румянец. Ему необходимо было срочно дать воды, иначе очень скоро он попросту мог умереть, сам не поняв, что именно с ним приключилось. Ледяную воду священник пил с жадностью, но говорить ничего не стал, лишь абсолютно пустыми и напуганными глазами уставился куда-то в сторону, прямо в слепящую белым снежную насыпь. Почти всю свою жизнь он слишком часто во время своих пламенных проповедей говорил простым людям о необходимости во всем противостоять злу. Злу в самом себе, злу, бродившему вокруг под личинами других людей, даже злу, таившемуся в глухом полумраке. Он так часто упоминал его имена и описывал образы, что однажды оно пришло к нему лично и он, узрев его истинное лицо, раз и на всегда осознал насколько на самом деле все это может быть жутко.
Он не сильно боялся, что брат Авентинус попытается бежать. Вряд ли он выживет один в глухих заснеженных зарослях леса подобного этому, но еще с войны он привык уделять максимум внимания любой, даже на первый взгляд самой незначительной мелочи. Так ему будет немного спокойней.
Пришибленное молчание своего нового спутника правнука Ворона сейчас более чем устраивало, он спрятал небольшую кожаную флягу со святой водой, найденную в храме рядом с вещами Алии, в мешок и снова завязал священнику рот и проверил узлы на его узких запястьях. Тот не сопротивлялся и вообще почти не подавал признаков какой-либо сознательности, сидя на еловых ветвях ели будто мешок отсыревшей картошки. Вот и славно, одной заботой было меньше.
Зелье "Арима" начало действовать и ощутив внезапный и довольно резкий прилив сил, от которого даже на лице проступили крупные капли пота, Рейв поспешно принялся за дело. Сегодня заночевать им предстояло в зимнем лесу и времени на подготовку было в обрез, поскольку Алия уже не на шутку замерзала, а значит вполне могла не дожить даже до следующего утра.
Рейв свалил еще два небольших дерева. Для костра он выбрал сухую сосну. Поспешно чуть укоротил ствол и начисто срубил все толстые смолянистые ветки. Он работал уверенно и быстро, топор в его руке звенел о дерево как небольшой свадебный колокольчик, повешенный над ритуальным венком из белых цветов.
Ворон обрубил два ствола длиной в полтора человеческих роста и еще один тот, что был самым широким, покромсал на три части длиной в человеческий рост. Их он, проворно орудуя боевым лезвием секиры, расколол ровно пополам. Получившиеся толстые горбыли рейв проворно уложил поверх лапника, широкой стороной вверх, переложил на них прихваченные в церкви теплые шкуры и на получившееся ложе перенес Алию, абсолютно спокойную и неподвижную, словно спящее дитя. Получилось очень твердое и жесткое ложе, но на нем было довольно тепло. Лежавший под ним на земле валежник и рыхлый снег расчищать уже не было времени и сил. Место, где они остановились, он выбрал далеко на случайно, с одной стороны их прикрывал небольшой холм, с противоположной – непролазная стена рослых заснеженных деревьев. Настало время развести огонь, который смог бы согревать их во время сна.
Поперёк получившегося настила он уложил первое длинное бревно и быстро обтесал его вдоль сверху, начисто срубив полукруглую верхушку ствола. По самому центру бревна чуть в стороне от него он расчистил снег и выложил на нем колючие ветки, сухую кору, щепы и оборванный лапник. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы поджечь получившуюся рыхлую охапку сушняка. Огонь должен был гореть вдоль всего ствола, поэтому он зажег его еще несколько раз по краям и ближе к середине лежавшего на земле бревна, точно таким же образом как и в его середине. Сразу сильно потянуло едким хвойным дымом и тепло от огня моментально достигло тела, легко принеся с собой первобытную радость существования и желания немедленно уснуть. Рейв сноровисто раздул получившееся пламя и сразу подкормил его толстыми сучьями, которые наломал руками как сухие соломины. Пришло время заняться вторым бревном, которое должно было располагаться сверху получившегося зимнего костра. Нужно было сделать жерди и два деревянных крюка.
