Пять долгих лет во время войны за Книгу она сеяла смерть среди тех, кого так люто ненавидела стоя бок о бок с мужами, силе которых практически не было равных. Но когда мстить вдруг стало уже некому, в ее сердце, которое казалось за эти годы превратилось в черный камень из льда, заглянуло вдруг давно позабытое чувство любви. Любви к человеку, которому по его силе ровнять можно было лишь с богами древнего мира. Любовь к человеку, которого не возможно было не полюбить, если хотя бы мгновение проведешь подле него, если хоть ненадолго заглянешь ему в бездонные серо-зеленые глаза. Этим чувством теперь она и жила, поскольку в ее судьбе не осталось больше ничего иного, что могло бы ее интересовать, вдохновлять и придавать ей сил и желания дышать. Лишь это, но не богатство, не почести и не великая слава героев, о которой грезили многие могучие мужи и не в состоянии были изведать. Но если бы сейчас Волчицу спросили о чем же она мечтает больше – быть с тем, кого любит, родить ему сына и согревать его ложе долгими зимними ночами, или снова надеть черную броню Неприкасаемых и встать под алые флаги Империи – Вилена не задумываясь, выбрала бы для себя второе. Хотя ей самой было немыслимо трудно в это поверить, она никогда не ждала, что доживет до окончания этой войны и потому о том, что делать теперь не имела ни малейшего понятия. В ее душе и в сердце жило желание мстить и необходимость ненавидеть. Желание такой силы, на которую способны лишь женщины, у которых однажды отняли много больше, чем у них вообще когда-либо было. И любовь без надежды на ответ никак не могла исцелить ее израненное лишениями сердце.
Маркус тем временем спокойно продолжал говорить, глядя на Арихани-Кима, который уверенно кивал головой, спокойно грызя соленый миндаль, который в пост заменял мужчинам жареное мясо. При каждом сказанном слове из его рта шел густой влажный пар, а жгучий холод вокруг постепенно донимал, противно кусая тело под зимней одеждой.
– Наверняка они выведут ребенка на свет лишь после того как убедятся, что для них я уже не опасен. А возможно они вообще не станут этого делать. Так или иначе, твоя задача притворится человеком, отравленным белладонной. Отрава схожа с опьянением маковым отваром. Его действие всем нам к сожалению прекрасно знакомо. Когда боль от ран была такой, что уже не выдерживал рассудок, маковый отвар приносил нам короткие мгновенья покоя. Тем, кому повезло меньше нас, порой уже навсегда. У серой белладонны в отличие от мака нет запаха и вкуса и действует она на людей далеко не сразу. Он заглянул в глаза Арихани-Киму и неожиданно весело улыбнулся.
– Тебе, Велена, нужно будет вести его под руки к самой двери охотничьей хижины в лесу, как и было задумано теми, кто держит ребенка в плену. Он будет шататься, нести ересь и то и дело его будет рвать прямо тебе под ноги. Все, как и положено в подобном случае, – Маркус перевел взгляд на воительницу, сидевшую сложив руки на груди. – Когда начнется свалка, постарайтесь убить как можно больше и как можно быстрей. Впрочем, не станем кривить душой, вы хорошо это умеете и лишний раз просить вас о подобном нет никакой необходимости. Сразу предупрежу, что один из них все же должен остаться в живых. Потому что если кто-то будет в хижине рядом с мальчиком с оружием в руках, я не стану лишний раз рисковать. Я сразу оторву этим людям головы. Подальше от греха. В эту хижину есть вход через крышу, о котором никто не может знать. Мы нашли его еще детьми и никто не стал его заделывать, поскольку это было попросту никому не нужно ни тогда, ни тем более сейчас. Думаю я и теперь пролезу в него без особого труда. Как только это случится, я подам вам знак. Как делал это в былое время. Услышите его, начинайте двигаться к заброшенному дому. Времени у нас будет мало, но его должно будет хватить.
– Можно сказать "по старой боевой традиции"! – усмехнулся Арихани и стряхнул с рук мелкую соль и шелуху от орехов. – Рад, что могу помочь тебе, Маркус. В последнее время со мной мало что происходит. Один день стал похож на другой, как капли дождевой воды! Я даже думал бороду с вечера сбрить, чтоб издалека больше походить на тебя.
– Нет необходимости, – Маркус покривился. – Когда тебя начнут пристально разглядывать, вопрос будет уже не в бороде и цвете волос, а в том, чей нож будет быстрей.
Оба они не добро усмехнулись слегка самодовольно, словно два выспавшихся в тепле тигра, которые предчувствовали скорый вкус свежей крови. И, очевидно, далеко не в первый раз в своей жизни.
Арихани задумчиво продолжил свою мысль:
– Богатая и сытая жизнь, о которой я мечтал, когда мы с тобой воевали, оказалась смертельно пустой и скучной, как одна и та же мелодия, которую никак нельзя прекратить. Кто бы мог подумать, что теперь я больше всего на свете снова хочу взять оружие в руки и бросится вперед на вражеские клинки. Пролить свою кровь, но предпочтительней конечно чужую. Похоже, войну, однажды ожившую в сердце, остановить в себе уже невозможно, – после этих слов все почему-то довольно долго молчали.
У Арихани-Кима был голос, совершенно не подходивший к его хмурой и суровой внешности. Он выглядел молодо, но крайне сурово от всего, что когда-то пережил. Темная кожа лица, короткая черная борода, острым клином уходящая вниз на подбородке. Острые черты лица, густые вьющиеся волосы, перебитый нос и ужасный темный шрам через все лицо, проходящий по лбу и щеке через левую бровь. Говорил он при этом спокойно и очень уж мягко, будто журчащий прохладой ручей. Таким легким голосом мог обладать странствующий священник или "Хранитель историй", которого с радостью пускали в любой дом и ни в чем не отказывали, покуда вечером он рассказывал всем собравшимся за домашним столом бесчисленное множество сказок и волшебных сказаний древних и новых миров.
Вилена просто сдержанно кивнула головой, подняв вверх большой палец правой руки, затянутой в черную перчатку – не стоит, мол, переживать.
– Пока неизвестно сколько их всего и сколько будет прятаться в окрестностях, поэтому я пойду первым и все как следует проверю. Я тут вырос и очень люблю этим места, мне известен тут каждый куст, каждый камень и каждая травинка в отличие от любого, кто обосновался там совсем недавно и явно не навсегда.
– Есть одна деталь, Маркус, о которой ты не пожелал говорить со мной прежде, – спокойно проговорила Сарсэя, подняв вдруг светлую голову.
Он заметил, что она нервно теребила на тонкой руке тяжелый браслет, искусно свитый из толстой золотой проволоки и усыпанный светлыми сапфирами. Тот самый, что Маркус подарил ей сразу после окончания пира. Он поймал себя на мысли, что ему было приятно от того, что теперь она носила его не снимая.
– Среди тех, кто ждет нас в медвежьем зимовье, могут быть люди, которые хорошо меня знают еще с прошлых моих свиданий с сыном. Возможно даже они знают мой голос и то, как я выгляжу, и Вилене не удастся обмануть их нашей сомнительной схожестью. А это значит, что с твоим другом в любом случае должна буду пойти я.
– Исключено! – Маркус коротко усмехнулся и покачал головой. – Слишком опасно! Мне хватит одного мальчика в плену! Я не смогу сражаться и следить за тем, чтоб с вами обоими ничего не случилось! Я даже обсуждать это не стану!
– На такой случай они придумали заветное слово, которое я должна буду выкрикнуть прежде, чем приблизиться к ним. И во всем, что мы делаем один только сильный просчет. Ты этого слова не знаешь и не должен знать, а Вилена не сможет его произнести, потому что, к моему огромному сожалению, давно лишена возможности говорить.
Маркусу всего на секунду показалось, что она сейчас солгала ему, но мысль эта прошла мимо сознания, как жужжащий отравленный дротик, брошенный в его сторону не слишком умелым врагом. О подобном врать в ее положении было просто бессмысленно.
Маркус шел впереди по дневному заснеженному старому лесу, а Вилена следовала за ним ступая точно след в след за ним и делая все, что делал он. Он и правда знал эти места куда лучше других и потому, не смотря на все возможные предосторожности, двигались сквозь чащу они достаточно быстро. Волчица тоже была теперь одета во все белое и вооружена в буквальном смысле до зубов, правда ее клинки были значительно легче. Маркус двигался абсолютно бесшумно и незаметно, как белый призрак, или полярный волк на затянувшейся зимней охоте. Порой, замерев на месте, он подолгу вглядывался в слепящую снежную чащу, лежащую прямо перед ним. Затем, убедившись, что опасности нет, и лес никто кроме них не тревожит своим присутствием, он медленно продвигался дальше на определенный отрезок пути. Оставаться невидимкой в лесной глуши в любое время года его обучил младший брат. Рейв – житель глухих западных лесов в любой непролазной чаще был в собственной стихии, как хищная рыба в воде или коршун в заоблачном небе. Было жаль, что сейчас его не было рядом.
