Можно понять ученых, которые объявляют Джаявармана мегаломаном, а побудительным мотивом его гаргантюанской строительной программы — сладкий зов гипертрофированного эго: «неисчерпаемая сила воли на службе мании», как выразился один критик. Однако среди его сооружений так много тех, которые соответствуют основным звездам созвездия Дракона, что вряд ли это можно было бы объяснить простой случайностью. Кроме того, несколько объектов являются земными отражениями приметных звезд из соседнего созвездия Малой Медведицы — причем в таком положении, которое они занимали на рассвете в день весеннего равноденствия в 10 500 г. до н. э.

Комплекс сооружений, возведенных Джаяварманом VII и отображающих небо на земле, включает в себя Ангкор-Тхом, Та-Пром (1186 г.), Бантей-Кидей (который считают самым ранним из его храмов), Неак-Пеан, Та-Сом, Сра-Сранг, Пра-Хан (1191 г.) и самый последний — яркий и внушительный Байон, завершенный в 1219 г. непосредственно перед его смертью.

Современные историки, объясняющие эту лихорадочную строительную программу мегаломанией, называют ее «строительной оргией с коротким, но насыщенным периодом титанической, почти сумасшедшей архитектурной активности». Хотя в надписях, которые мы цитировали в предыдущих главах, Джаяварман выглядит совсем не эгоцентричным психом. Напротив, он ясно говорит, что его храмы были частью грандиозного плана, цель которого — добыть «амброзию бессмертия» для «всех тех, кто борется в океане существования». Известно также, что он считал монументы Ангкора эффективным инструментом в этом поиске, благодаря их особым свойствам «мандал разума».

Поэтому нельзя исключить возможность того, что этот замечательный монарх мог, на благо человечества, взвалить на себя бремя завершения в течение своего царствования сооружения священной «мандалы» неба вокруг Дракона, унаследованное им от предшествующих богоцарей. Они же, в свою очередь, получили планы мандалы из неизвестного источника во времена Джаявармана II.

Имеются, правда, кое-какие намеки относительно природы этого источника. Читатель помнит о надписях, связанных с правлением Джаявармана II, в которых говорится о существовании группы мудрых людей — «браминов», «мудрецов», «жрецов-астрономов», «тайных учителей неба», — знавших, как проводить инициацию и «создавать королей». Если целью всей строительной программы Ангкора было выполнение некоего плана такого мощного закулисного братства, и Джаяварман VII, «преисполненный глубокой симпатией к благополучию мира», действительно расставлял по местам последние храмы, предусмотренные этим проектом, то это могло бы объяснить «тайну», почему строительная программа так резко прекратилась после его смерти. Все очень просто: схема «небо-земля» была завершена, строить больше было нечего.

Если спроектировать на землю карту звездного неба образца 10 500 г. до н. э., то окажется, что стена Ангкор-Тхома очерчивает сердце змеиного созвездия Дракона. В самом геометрическом центре этого контура, где пересекаются его диагонали, маячит Байон, признанный наивысшим архитектурным достижением Джаявармана VII, от которого прямо-таки захватывает дух.

Случайно ли на фоне общего небесного плана храмов «сердце» Дракона, отмеченное Байоном, точно совпадает с местонахождением северного полюса эклиптики? Читатель помнит, что это точка неба, вокруг которой в результате Прецессии обращается северный небесный полюс, со скоростью полградуса каждые 36 лет, три четверти градуса за 54 года, градус за 72 года и 30 градусов за 2160 лет. Самая примечательная архитектурная особенность Байона — приземистой ступенчатой пирамиды, которая стоит на плечах намного более старого, но пока не раскопанного сооружения, — это то, что он окружен 54 массивными каменными башнями, на каждой из которых, как над входами в Ангкор-Тхом, высечены четыре гигантских лица Локесвары («в египетском стиле»), ориентированные на север, юг, восток и запад, что в целом составляет 216 лиц. Согласно Жану Бусселье, бывшему директору Национального музея в Пном-Пене, у этих лиц «типичное выражение буддиста в «активном состоянии ума», которое в священных книгах именуют брамавира — «вещи, угодные Браме», — «возвышенное состояние, ведущее разум к благотворительности, состраданию, радости и спокойствию».

Французский путешественник Пьер Лота, посетивший Ангкор в сезон дождей в 1901 г., рассказывал о Байоне:

«Чтобы добраться до храма, нам приходилось палками прокладывать себе дорогу в невыразимой путанице свисающих плетей ежевики и ползущих растений. Лес окружает храм со всех сторон, давит и душит его; чтобы довершить разрушение, огромные «смоковницы руин «пустили свои корни повсюду, до самых верхушек башен, которые служат им пьедесталом…

Мой проводник — камбоджиец настаивает, чтобы мы уходили. Он говорит, что на наших экипажах нет фонарей, и необходимо вернуться до часа тигра. Ну, что ж, поехали. Но мы еще вернемся к этому бесконечно таинственному храму.

Однако, прежде чем уйти, я поднимаю голову, чтобы посмотреть на башни, возвышающиеся надо мной, утонувшие в зелени, и вдруг меня бросает в дрожь от непонятного страха, когда я чувствую обращенную ко мне с высоты улыбку гиганта; за ней, после куска стены — еще одна; их уже три, пять, десять. Они возникают повсюду, и я чувствую, что окружен со всех сторон четырехлицыми башнями. Несмотря на предупреждение, я совершенно забыл о них. Эти повисшие в воздухе маски настолько отличаются от нормальных человеческих лиц своими размерами, что требуется одна-две секунды, чтобы оценить, где они реально находятся по отношению к вам. Под большими приплюснутыми носами прячется улыбка, веки полуопущены, выражение неописуемо…»

В1912 г. французский дипломат и писатель Поль Клодель посетил Ангкф и описал Байон в своем журнале как «одно из самых проклятых и зловещих мест, какие я знаю… Я вернулся больным…» Но Клодель, который умер в 1955 г., был человеком чрезмерно жестких взглядов на то, что является духовной истиной; он страстно верил, что догматы католической церкви и безусловная вера в Христа есть единственный путь к спасению. Возможно, это его состояние проистекало из интуитивного ощущения, что здесь, в темном и жутком храме, он сталкивается с проявлением великой духовной силы, которая недоступна его пониманию.

Байон всегда мыслился как инструмент преобразования, трансформации; в этом не может быть сомнения, если вспомнить, что его название происходит от «па янтра», «отец» или «хозяин» янтры. Это санскритское слово, дословно означающее «инструмент», есть по сути разновидность мандалы: «диаграмма, используемая для подкрепления медитации… Составляющие янтры ведут верующего по ступеням к просветлению…»

Мы подозреваем, что те, кто полностью понимал монументы Ангкора, относились не к верующим, а к адептам, посвященным в забытую систему космической мудрости, которые приходили в Байон в поисках постижения конечных тайн. Пройдя этап усердной учебы, они, конечно, уже были к этому моменту «оснащены», чтобы «спуститься на любое небо», то есть выполнять прецессионные расчеты, позволяющие им наглядно представить положение важнейших звезд в прошедшие эпохи.

По-видимому, они уже задолго до этого сознавали, что топография монументов Ангкора призвана привлечь их внимание к району неба вокруг небесною северного полюса, особенно, как мы видели в предыдущих главах, к звездам в созвездиях Лебедя, Малой и Большой Медведиц, Северной Короны и Дракона… Особенно Дракона. С тем, чтобы открыть столько всего, им требовалось мысленно вернуться (как нам с вами) к весеннему равноденствию в 10 500 г. до н. э. (хотя, конечно, они пользовались иным летоисчислением). И они должны были представить, как наблюдатель, который в момент восхода смотрит на север, становится свидетелем идеального совпадения расположения звезд на небе и храмов на земле, когда меридиан совпадает с меридианом.