Тем не менее эта возможность требует серьезного рассмотрения. В конце концов, на великих египетских пирамидах нет никаких надписей, связывающих их с фараонами, которым приписывается их постройка, — никаких признаков мегаломании! Ангкор, правда, полон надписей, но они также не подтверждают версию «самовозвеличивания». Как мы уже видели, Джаяварман VII, который правил с 1181 по 1219 г., открыто провозгласил на стеле, что его обширная строительная программа была предпринята «из глубокой симпатии к добру в мире», дабы «даровать людям амброзию средств для достижения ими бессмертия… Посредством этих добрых дел я, возможно, сумею спасти всех тех, кто борется в океане существования».
Другой монарх, король Раджендраварман, который, пожалуй, был поскромнее, заявил, что построил свои храмы из «страстной любви к дхарме» («закон», «равновесие», «справедливость», «порядок» и т. д.) — концепции, весьма близкой к древнеегипетской идее маат, космической справедливости. И, характеризуя свою строительную программу, он добавляет довольно загадочно: «Это — мольба о бессмертии, которого человек должен стараться достигнуть».
Изящный и прекрасный храм Неак-Пеан, с его островами и бассейнами, был построен Джаяварманом VII, который надеялся, что он послужит лодкой, в которой попавшие туда души могли бы «пересечь океан существования».
На стеле еще одного ангкорского храма-пирамиды царь посылает спасительную лодку самому себе:
«Пусть наградой мне за это доброе дело станет переход из одного существования в другое. Пусть те, кто сбережет эту мою работу, будь они родственники, друзья или незнакомцы, будут взяты в сонм богов; при каждом возрождении пусть они будут встречены улыбкой…»
В пирамидах V и VI династий в Саккаре, Египет, всего в 10 километрах к югу от Гизы, можно встретить на удивление похожие тексты, датируемые не позже, чем XXIII столетием до н. э., и относящиеся к школе великой мудрости в Гелиополисе. Здесь к верховному богу Агуму, древнеегипетскому аналогу Вишну-Брамы-Шивы, обращена просьба простереть свои руки «к царю, его сооружениям и этой пирамиде… дабы сущность царя пребывала в ней вечно… Защити это его сооружение от всех богов и от всех мертвых и не дай никогда причинить ему какого-либо вреда».
Несколькими строками ниже мы обнаруживаем, что умерший фараон каким-то таинственным образом идентифицируется непосредственно со своей пирамидой и богом Осирисом, как будто человек и камень сплавились в единое духовное тело — тело славы, в котором «этот царь — Осирис, эта царская пирамида — Осирис, это сооружение его — Осирис».
Такие идеи, которые кажутся крайне удивительными, появились сразу во вполне зрелом и полностью сформировавшемся виде в самом начале древнеегипетской цивилизации почти 5000 лет тому назад. Но еще более удивительным является тот факт, что точно такие же идеи всплывают волшебным образом как бы из ничего через четыре тысячи лет в Камбодже. Согласно Полю Мюсу и Жоржу Кодэ, погребальный храм — пирамида в Ангкоре считался «не столько укрытием для мертвых, сколько своего рода «новым архитектурным телом», которое для «обитания своей волшебной души» получает умерший «космический человек» взамен смертных останков.
Живые изображения
Необычная идея пирамиды как нового тела для умерших была не только развита богоцарями древних Египта и Камбоджи, но была также распространена теми и другими на функции и культ статуй.
В погребальных ритуалах Ангкора статуя умершего монарха считалась его «телом славы»; верили, что ее оживляет его духовная сущность — магическая проекция в «будущее королевской судьбы». Аналогичным образом в Древнем Египте статуям придавалось огромное значение как вместилищам жизненной силы умерших, при помощи которой они могут быть оживлены. В обеих культурах статуи почитались «живыми образами» (шешеп анх).
За подобными сверхъестественными аналогами стоит зачастую более сложный уровень. Например, и в Египте, и в Ангкоре верили, что для того, чтобы статуя «ожила», необходимо выполнить определенный ритуал.
В Ангкоре этот ритуал назывался «открыванием глаз». Эта церемония включала очистку, окуривание благовониями и умащивание; при этом использовался ряд специальных инструментов. Кульминацией ритуала являлось символическое «открывание» глаз статуи, для чего в них кололи железной иглой. Только после этого считалось, что статуя «насыщена жизненным началом, божественной сущностью умершего короля… действующим в качестве моста между царством бессмертия и этим светом».
В Древнем Египте для оживления статуй использовался аналогичный ритуал. Там он назывался «открыванием рта и глаз» и включал очистку, окуривание и умащивание статуи с использованием инструментов, частично из метеоритного железа, частично из камня. Кульминацией ритуала являлось «открывание» рта статуи, для чего к нему прикасались специальным инструментом под названием песешкаф. Часто к обоим глазам также «прикасались специальным инструментом». После этого считалось, что изображение оживлено и может выполнять функции «вместилища» бессмертной души, столь же надежно, «как служило ей тело во время краткого периода смертного существования».
Почему египетские и камбоджийские ритуалы оживления статуй так похожи и даже имеют почти одинаковые названия, если между ними не существовало никакой связи? Мы согласны, что никакой прямой контакт был невозможен, а потому следует исключить его из рассмотрения. Но если совпадение тоже «невозможно», то что же остается?
Очертания души
Древнеегипетские представления о душе, которые, как и многое другое, были полностью сформированы уже к началу исторического периода, демонстрируют удивительно сложную систему идей, в соответствии с которыми бессмертная сущность личности делилась по меньшей мере на четыре основных проявления.
1. Ка, «двойник» или «близнец» — ангел-хранитель и дух-проводник умершего, — который «независим от человека и может пойти и вселиться в любую его статую». Согласно Джеймсу Генри Брэсгеду, «ка есть высший гений, предназначенный специально для того, чтобы направлять судьбу индивидуума после смерти; каждого умершего египтянина ждет на том свете свой ка».
2. Ба, или «сердечная душа», «некоторым образом связана с ка», но существует как личность, обладающая силой, позволяющей ей «выжить и существовать в другой жизни». Характерной особенностью ба является ее способность к свободному передвижению. В древнеегипетском искусстве ба часто изображали в виде летящей ласточки или ласточки с человеческой головой. По выражению египтолога Стефана Кверка, это — «метафора свободы, которую нельзя улучшить».
3. Аб, или «сердце», тесно связано с душой. Согласно сэру Э.А. Уоллису Баджу, «считалось, что сохранить сердце человека — задача наивысшей важности, и оно является единственной частью тела, которую в судилище выделяют для особого исследования; здесь считают сердце центром духовной и мыслительной жизни…»
4. «Оправданное» в судилище, высшая степень эволюции души — духовное тело соху, в котором обитает ах, или преображенный дух, «эфирное существо которое ни при каких обстоятельствах не может умереть» и, следовательно, обладает столь желанной «жизнью в миллионы лет». В древнеегипетском языке слово ах (входящее также в состав слова ахет, «горизонт») всегда несет идею «света», «яркости», «блеска», «сияния».
Мы считаем весьма вероятным, что богоцари Ангкора имели в виду что-то весьма близкое к соху и ах, когда говорили, что хотели бы, чтобы после смерти их «одели в божественное тело», что «высветило бы духовную славу», им принадлежащую.
В древнеегипетских школах мудрости посвященного подготавливали к вечному существованию в виде сияющего и преображенного аха. Он узнавал, что прежде, чем произойдет его окончательная спиритуализация, превращение в дух, он должен пройти через смерть, выдержать ужасы Дуата и выйти чистым и оправданным из взвешивания сердца («взвешивание слов») в Судном Зале Осириса. При этом, как мы узнали в части второй, от него требовалось нечто большее, чем просто моральное и честное поведение (необходимо, но недостаточно), которое могло помочь ему обрести моральное и честное возрождение, но не гарантировало преображения его духа. Оказывается, для этого требовалось еще и знание, чистое, космическое знание, поскольку (по причинам, которые нигде полностью не разъясняются) считалось, что только оно способно повести его по пути просвещения.
