Они были на виду у освещенной огнями толпы на площади, когда Ледяной Сокол остановился и поднял голову, вслушиваясь, как потревоженный зверь.

– Ты слышишь? – его голос был шепотом во тьме, лицо и бледные волосы – пятном, окаймленным розовым отблеском костров.

Джил тоже остановилась, прислушиваясь к холодной тишине ночи. Пахнущий сосной ветер доносил звуки из-за города, далекие звуки, искаженные мраком, но не вызывающие сомнений, что из тьмы лесов, окружавших город, ветер доносил вопли:

– Дарки в Карсте!

В Карсте не было битвы – только тысяча арьергардных стычек в наводненных Тьмой лесах групп стражников, воинов Церкви и личных войск знати и наместника. Патрули делали вылазки из горящей центральной крепости на освещенной красным городской площади и приводили сгрудившиеся кучки перепуганных беглецов, рассеянных по лесам и переживших первую атаку.

Джил вдруг обнаружила, что она с мечом в руке сражается вместе с людьми Ледяного Сокола, вспомнила тот первый хаотический ночной кошмар в Гее и удивилась, почему он казался ей страшным. По крайней мере, тогда она знала, откуда исходит опасность. В Гее были факелы, стены и люди. Но здесь ночной кошмар безмолвно струился через продуваемые ветром леса, появляясь, убивая и отступая с какой-то жуткой неторопливостью. Здесь не было предупреждения, только безбрежная плывущая Тьма, которая гасила факелы и мириады мерцающих глаз; мягкие, широкие зияющие рты, как купола обшитых бахромой парашютов, когти, тянущиеся, чтобы хватать и рвать. Здесь были жертвы: груда ободранных кровавых костей между жердями недостроенного лагеря или окровавленная сморщенная мумия мужчины, высосанная насухо, в ярде от его жены, стоящей на коленях и безнадежно кричащей при виде этого кошмара.

Ставшая хладнокровной, Джил не была ни беззащитной, ни, после первых нескольких жертв, слабой. Ее наполнили своего рода спокойствие и облегчающее голову неистовство, как у хищника, попавшего в западню, который, чтобы выжить, убивает без страха и раскаяния.

В первые хаотические минуты они с Ледяным Соколом повернули назад и бросились к дворцу стражи. Там они застали дикую неразбериху вооружающихся людей, формирующихся отрядов, глубокий гулкий голос Януса, пробивающийся через какофонию звуков, вызывающий добровольцев. Так как у нее был меч, кто-то сунул ее в один из отрядов – они были на полпути за городом, вооруженные факелами, все это было ничтожно мало для встречи с Тьмой. Джил пробралась в голову отряда и крикнула Ледяному Соколу:

– Но я не умею действовать мечом!

Тот бросил на нее холодный взгляд.

– Тогда нечего его носить, – парировал он.

Кто-то схватил ее за плечо – это оказалась Сейя, которую она встретила утром у повозок, – и оттащил назад.

– Целься в среднюю линию тела, – торопливо наставляла она Джил, – бей прямо вниз или прямо в стороны. Вот упор для запястий, видишь? Рукоятка в обеих руках – не так, так ты сломаешь пальцы. Тебе придется подходить близко, чтобы убить, если они больше, чем ты, а такими они будут, вот таких размеров. Поняла? Остальное узнаешь потом. Стой в центре отряда и не бери на себя то, с чем не справишься.

«Инструкция на ночь», – уныло подумала Джил.

Но удивительно, что в первый момент, когда Дарки, эти безмолвные массы, материализовались из туманной тьмы между деревьев, как много из этого сбивчивого урока она могла применить в деле. И Джил постигла первый принцип любого воинского искусства: выжить или не выжить в схватке – это последнее испытание любой системы, урока или техники.

С одной стороны, это было легко, потому что те смутные тела не оказывали большого сопротивления металлическому лезвию. Меткость и скорость значили больше, чем сила: при всей своей мягкой массе Дарки двигались быстро. Но Сейя не предупредила, что Дарки воняют гнилой кровью, и не сказала, как отрубленные куски корчатся, ползают и забрызгивают при распаде все человеческой кровью и черноватой жидкостью.

Это Джил обнаружила в том багровом аду огня и темных деревьев, смерти, бегства и боя. Еще она заметила, что нападать не так страшно, как обороняться, и что неважно, сколь мало ты ел или спал в последние двое суток, ты всегда можешь сражаться за свою жизнь.

Она билась плечом к плечу со стражниками из Гея в черной форме и оборванными добровольцами в домотканой одежде. Она бежала вместе с бойцами через леса, как в стае волков, собирая потерявшихся испуганных беглецов и сопровождая их назад в Карст. Холодная энергия упоения битвой наполнила ее огнем и вытеснила слабость и страх.

Время от времени около дюжины воинов Ледяного Сокола сбивали в кучу с полсотни беженцев. Они обступали их неплотной цепью и давали факелы всем, кто мог их нести; большинство пыталось взять имущество, деньги и еду, в основном это были женщины, несшие на руках детей. В третий раз за ночь они двинулись обратно в Карст. Леса и небо были совсем черными, темные деревья бились на ветру. Отовсюду доносились крики и вой. Это была картина Дантова ада, освещенная неверным светом факелов.

Кто-то позади нее вскрикнул. Посмотрев вверх, Джил увидела Дарка, материализующегося в черном воздухе, внезапно растекающегося слюнявыми крыльями и ударяющего шипастым хвостом. Она шагнула вперед и, чувствуя справа от себя Сейю, взмахнула что было силы мечом. Потом со всех сторон надвинулся ветер и огонь, она уже рубила вслепую. Беглецы за ее спиной жались ближе друг к другу, как овцы; дети визжали, мужчины кричали. Искромсанные клочья распадающейся протоплазмы скользили по земле, как полумертвые земноводные. Она увидела, как человек слева неловко повалился на колени, высохший, белый и весь забрызганный кровью, словно Тьма окрасила его розовым, как огромная хлюпающая воздушная капля. Волна за волной мрак продолжал изливаться из леса.

Ледяной Сокол возвысил свой голос до резкого дребезжания.

– Это будет последний рейд, мои сестры и братья. Их больше, чем было. Теперь нам придется защищать город.

В секундном затишье, когда Дарки скапливались, как бесцветная пелена бури, наверху, раздался крик:

– Оборонять этот город? Это сборище курятников, не защищенных стенами?

– Это единственный город, который у нас остался. Вперед!

И они побежали через черный ночной кошмар вражеского преследования, ветры дули им вслед, как дыхание какой-то невыразимой бездны... Это был кошмар лесов, темноты, волнистых полуразличимых фигур, пламени и парализующего ужаса. Они бежали в Карст, и Дарки преследовали их.

«Дьявольская шутка над Алвиром! – Руди без сил рухнул в вестибюле виллы и закрыл глаза. Ничто не могло прогнать из сознания дрожащий блеск факелов, вопли, вгрызающиеся в его голову, и непомерную слабость от переутомления. – Все эти басни о том, что все прекрасно и давайте сделаем Карст столицей нового Королевства, вылетели в трубу. И Ингольд, что бы они, черт возьми, с ним ни сделали, был все равно прав».

Он снова открыл глаза, сияние зала кололо тело и мозг, словно багровыми ножами. Это походило на приемную Страшного суда. Зал и вестибюль с каждой стороны резной арки были забиты людьми от стены до стены, беглецы прибывали из лесов и с городской площади. Несчастные плакали, молились, ругались, все были на пределе; они толкались, словно охваченные ужасом овцы при виде волка, забравшегося в овчарню. Дикий грохот был подобен финальному аккорду рок-концерта, такой оглушительный, что нельзя было разобрать ни одного отдельного звука, и лица, освещенные кровавым светом факелов, казалось, исказились в бессмысленных гримасах.

В комнате стояла нестерпимая удушливая жара, воздух был тяжелый от дыма и человеческого страха.

Руди подумал, что он попал в один из кошмаров Джил. Но, с другой стороны, он был слишком голоден, и этот жгучий голод был реален. Руди надеялся, что конец света не будет столь шумным.

Как Сатана в огненном хаосе, в середине комнаты стоял Алвир. Кровь из раненой щеки оставила багровый след в липкой грязи его потного лица. Одной рукой он сжимал эфес меча, другой, черной и выразительной, жестикулировал. Он спорил с Янусом и Джованнин, которая стояла, опираясь на свой обнаженный меч, ее мантия была опоясана для боя. Несмотря на сражение, это тонкое лицо-череп было спокойно и бесстрастно. Руди сухо отметил про себя, что, похоже, все в городе умели владеть мечом, кроме него. Алвир что-то предлагал, и аббатиса качала головой в угрюмом отрицании. Яростный, настойчивый взмах руки канцлера охватывал всю комнату. У Руди было неприятное чувство, что он знает, о чем идет речь.