У двери они остановились, и один из мужчин быстро пробарабанил пальцами сигнал вечерней зари, видимо, это служило определенным знаком тем, кто был внутри. Дверь открылась, и появившийся на пороге бородатый мужчина посторонился, позволяя им войти.

Эмма очутилась в огромном помещении, в центре которого стоял длинный выскобленный стол, уставленный бутылками вина и заваленный французскими длинными батонами, ломтями колбасы и мяса. Вокруг стола сидели несколько мужчин, большинство из них были с бородами. Во главе восседал чисто выбритый человек в марокканских одеждах с маленькими, глубоко сидящими глазами на блестящем от жира лице. Он был очень толстый. Его короткие, пухлые пальцы, щедро унизанные кольцами, выбивали нетерпеливую дробь на деревянном столе.

Когда он увидел Эмму, глаза его сально заблестели, но он спросил совершенно равнодушным голосом:

— Это и есть та самая девушка?

Похитивший Эмму итальянец заговорил теперь на английском. Видимо, Марокканец, как его окрестила девушка, не знал итальянского, и английский служил им средством общения.

— Да, — ответил итальянец. — Это она. Но, к несчастью, все складывается не совсем так, как мы планировали.

— Почему? — Марокканец нахмурился.

— Она сбежала из палаццо, — вздохнул итальянец, — и графу, вероятно, уже доложили, что она уехала в Англию.

— И что? — Марокканец пожал плечами. — Кто-то должен сказать ему правду.

Заговорил один из сидевших за столом мужчин:

— Да, но план состоял в том, что граф непременно попытается освободить девушку и попадет в нашу западню. Ты действительно думаешь, что он пойдет на приманку, зная, что его ждет?

Марокканец ударил кулаком по столу:

— Заткнись! Я здесь решаю!

Некоторое время он молча грыз свой кулак, затем, как бы нехотя, сказал:

— Я не знаю, прав ты или нет. Проклятье тебе, женщина! Почему ты решила убежать именно сегодня?!

Эмма ничего не ответила. Она и не думала, что от нее ждут каких-то слов, и только все более явственно ощущала свою уязвимость. Эмма пересчитала мужчин, находившихся в помещении, — их оказалось пятнадцать. Даже если Чезаре все-таки попытается ее освободить, у него нет никаких шансов. Он один — ну, может, вместе с Джулио и доктором Доменико — против такой оравы! Нет, наверное, они посчитают, что рисковать из-за нее не стоит. За нее не просят выкупа, как это обычно бывает в триллерах, прочитанных ею. Так что ей придется выстоять в этой ситуации в одиночку и самой бороться за свою жизнь.

Но вот наконец Марокканец принял решение.

— Мы должны использовать любой шанс, — сказал он. — Нет смысла сидеть здесь и ждать. Граф Чезаре должен узнать с кем имеет дело. Я ему никогда не доверял полностью. Человек, который собирался продать свою честь ради нескольких старых реликвий, — безумец. — Марокканец презрительно засмеялся. — Он думал, что сможет прибрать к рукам эту организацию, которую я, Сиди бен Махли, создал из ничего! Это просто смешно! — Он повернулся к Эмме: — Но что бы ни случилось, моя дорогая, мы должны узнать друг друга поближе.

Эмма, как безумная, огляделась. Если бы только она смогла вырваться отсюда! Смерть в холодных водах канала казалась ей лучшим концом, чем тот, что ждал ее здесь.

Граф Чезаре медленно одевался после ванны, размышляя, что ему теперь делать. Он не спал всю ночь, лежал в кровати и думал, думал, пока от путаницы мыслей не закружилась голова. Одни только если, если, если! Если бы его бабушка не рассчитывала на него так категорично в деле восстановления палаццо; если бы он не позволил Марко Кортине впутать его в сеть тайных заговоров, что теперь грозила уничтожить всех близких графу людей; если бы он не встретил Эмму Максвелл и не влюбился в нее, — а ведь он влюбился, сейчас уже сомневаться не приходилось… Мысль, что он может потерять Эмму, пронзила его сердце острой болью. Его больше не заботила разница в их возрасте и происхождении. Для него Эмма была теплой, нежной, женственной и любимой. Именно такой он представлял себе мать своих детей. Каким же образом ему теперь выпутываться из всех этих неприятностей, в которые он сам так легкомысленно угодил? Для него нет пути обратно, а бабушка с Челестой ставят его в такое положение, что он вынужден жениться на богатой вдовушке. Именно этого все ждут от него.

Граф завязал галстук, надел черный пиджак и вышел из спальни. Апартаменты этим утром казались необычайно тихими, хотя шел десятый час, и к этому времени старая графиня обычно была уже на ногах.

Чезаре заглянул в кухню и увидел там Анну, стоявшую за широким столом. Она что-то взбивала в миске, глядя прямо перед собой, полностью погружённая в свои мысли.

— Анна? Что-то не так? — быстро спросил Чезаре.

Анна вздрогнула и оглянулась.

— Ой, синьор! — воскликнула она. — Как я рада, что вы встали! Я не могу понять, что случилось. Я в недоумении!

Чезаре почувствовал, как его желудок сжался в мрачном предчувствии беды.

— Ну? Говори, что тебя беспокоит?

— Когда я утром вошла к графине, она очень крепко спала. Я забеспокоилась и попыталась ее разбудить, но она даже не пошевельнулась!

— Она жива? — спросил Чезаре, его лицо побледнело.

— Думаю, да. По крайней мере, была… О, синьор, я больше уже в этом не уверена!

— Так почему же ты меня не разбудила?! — Чезаре бросился к двери.

— Синьор! — остановила его Анна.

— Ну? Быстрее!

— Синьорина Максвелл, синьор…

— Дальше!

— Она… она уехала!

— Уехала? — недоверчиво спросил Чезаре. — Куда она уехала?

— Я не знаю, синьор! Она сказала, что уезжает обратно в Англию, и Джулио собирался отвезти ее на железнодорожный вокзал, но когда он пришел забрать ее вещи, она исчезла!

— Боже мой, Анна, — беспомощно развел руками граф, — и ты так долго держала все это в себе! Жди! Сначала я должен увидеть бабушку!

Он тихо вошел в спальню графини и приблизился к ее кровати. Старая женщина выглядела такой маленькой и хрупкой, но, хвала Господу, она дышала! Чезаре отдернул тяжелые парчовые занавески и посмотрел на нее с тревогой. Дыхание графини было неровным, щеки бледны. Но она вдруг открыла глаза.

— Здравствуй, Чезаре, — приветствовала она его слабым голосом. — Я… я чувствую себя сегодня совершенно разбитой. Я не… думаю, что смогу встать.

— Хорошо, графиня, — сказал мягко Чезаре, улыбнувшись ей. — Что-то случилось? Вы провели много бессонных ночей?

— Что-то вроде того, — устало ответила она. — Но… но… Чезаре, не уходи… Я хочу поговорить с тобой…

— Хорошо, графиня. — Чезаре сел рядом с ней на кровать и взял в свои крепкие ладони худую, испещренную набухшими венами руку. — Что такое?

— Я беспокоюсь, Чезаре, очень беспокоюсь, — сказала она, проведя языком по сухим губам. — Это… это насчет Челесты…

— Челесты? Что же насчет нее? А, вы имеете в виду прошлую ночь? Не беспокойтесь об этом. С Челестой я смогу все уладить.

— Я знаю это. Она с радостью выйдет за тебя замуж, какой бы проступок ты ни совершил. Это ее шанс. Но… но, Чезаре, я больше не уверена, что это именно то, что ты должен сделать…

— О чем вы говорите?

— О палаццо, Чезаре… Так ли оно важно? Неужели более важно, чем твое счастье?

— Графиня… — начал он нетерпеливо, но она остановила его, подняв руку.

— Нет, подожди, Чезаре. Послушай меня. Я очень стара и не думаю, что долго проживу. И для меня важно, чтобы ты был счастлив. Я лежала всю ночь без сна и размышляла… Ты не сможешь ее полюбить — она слишком холодна и корыстна. Я боюсь, что, когда меня не станет, палаццо окажется цепью на твоей шее и оружием в руках Челесты. Каждый раз, как только эта женщина не получит своего, она будет шантажировать тебя восстановлением палаццо!

— Я вам уже говорил, что смогу с ней договориться.

— Да, да, вероятно, — вздохнула графиня. — Но что это будет за жизнь? Жить с оглядкой, как бы чего не сделать, чтобы ее не рассердить, или влачить существование нахлебника, лишенного всех прав… Нет, Чезаре, не этого я хочу для тебя… Я не допущу…