Закиль повел Йаму в глубину стеллажей, где книги в два ряда стояли на полках, сгибающихся под их тяжестью. Он вытащил из кладовки стремянку, зацепил ее крючьями за край самой верхней полки и стал подниматься. С минуту он там возился, сдувая пыль то с одной книги, то с другой, и наконец спустился, держа в руках томик размером с ладонь.

— Я знал, что она здесь, — ласково пробормотал он, — хотя и не брал ее в руки с тех пор, как составлял каталог в первый раз. Даже эдил о ней не знает. Ее оставил один из его предшественников; таким образом растет эта библиотека и потому-то в ней так много малоценных экземпляров.

Однако, как говорится, драгоценности рождаются из грязи, а эта книга как раз драгоценность. Она твоя.

Книга была переплетена черным искусственным материалом, и, хотя уголки ее чуть-чуть обтрепались, она засверкала, как новая, когда Закиль обтер пыль краем туники. Йама пробежал пальцами по страницам. На ощупь они были твердыми и скользкими, и, казалось, в них скрывается тайная глубь. Он наклонил страницу к свету и увидел, как на полях четкого печатного текста в две колонки возникают и исчезают некие образы. Он ожидал, что получит какое-нибудь редкое издание истории Иза или энциклопедию животного мира, из тех, что он так любил читать, когда был маленьким, но это оказался всего-навсего экземпляр Пуран.

Йама спросил:

— Если мой отец велел тебе отдать эту книгу мне, то как же он мог не знать, что она есть в библиотеке?

— Я просто спросил его, могу ли вручить тебе том Пуран, вот я это и делаю. Это очень старое издание, в некоторых деталях оно отличается от того, чему я тебя учил. Книга долго находилась под запретом, вероятно, это единственная сохранившаяся копия.

— Она другая?

— Отличаются некоторые детали. Чтобы найти их, ты должен прочитать все, и помни, чему я тебя учил. Таким образом мои уроки продлятся. Или просто можешь рассматривать картинки. В современных изданиях, разумеется, нет иллюстраций.

Йама все еще листал страницы, наклоняя их к свету, и вдруг ощутил толчок узнавания. Там на полях одной из страниц был тот самый вид, который он заметил за спиной своего предка: закручивающиеся цепочки звезд устремляются к тусклому свечению.

Он тотчас сказал:

— Я прочту, Закиль, обязательно прочту, я обещаю.

Секунду Закиль молча смотрел на Йаму, его темные глаза были непроницаемы под костистым уступом бровей. Затем библиотекарь улыбнулся:

— Хорошо, господин, очень хорошо. Теперь мы выпьем чаю и поговорим об истории того департамента, в котором ты станешь самым новым и самым молодым служащим.

— Надо учитывать, Закиль, что история департамента будет, наверное, первым предметом, который мне придется изучать по прибытии в Из, к тому же этот эмиссар, без сомнения, пожелает сказать несколько слов по этому вопросу еще в пути.

— Не думаю, что префект Корин станет напрасно тратить слова, — заметил Закиль, — да он и не считает себя учителем.

— Мой отец пожелал, чтобы ты чем-нибудь занял мои мысли, правда? Ну, тогда мне хотелось бы узнать об истории совсем другого департамента. Того, что уже давно не существует. Можно?

После заката Йама забрался на гелиографическую площадку, которая опоясывает самую высокую башню замка, снял крышку с телескопа, повернул его на тяжелых стальных подвесках, плавающих в запечатанных емкостях с маслом, и установил склонение и экваториальные оси в сочетании, которое помнил не хуже собственного имени.

Вдали, в темнеющей дымке на пределе видимости сияли в лучах заходящего солнца верхушки башен, поднимающиеся из самого сердца Иза. Они как пучок огненных игл впиваются в закатное небо так высоко над миром, что даже голые пики Краевых Гор остаются внизу. Из! У себя в комнате Йама выкроил минутку, чтобы еще разок взглянуть на свою старую карту. С большой неохотой он заставил себя свернуть и снова ее убрать, после того как рассмотрел дороги, пересекающие бесплодные прибрежные равнины и проходы в горах, окружающих громадный город. Он поклялся, что через несколько дней будет стоять у подножия этих башен как свободный человек.

Он установил телескоп и, всей кожей ощущая теплые порывы ветра, облокотился на поручень. На средней дистанции было видно множество вспышек света. Послания. Воздух буквально забит посланиями: вестями с войны, сообщениями о битвах в далеких краях, сражениях в срединной части мира.

Йама перешел на другую сторону башни и стал смотреть за широкую плоскую долину Бриса на Эолис; пораженный, он вскоре понял, что костер на месте казни уже горит. Искра света мерцала за стенами маленького города, как чье-то хищное злобное око.

— Они бы меня убили, — сказал себе Йама, будто пробуя слова на вкус, если бы могли получить за это деньги.

Йама стоял и смотрел, покуда далекий огонек не стал меркнуть и его не затмило обычное вечернее освещение города. Лоб и хозяин Таверны Бумажных Фонарей были мертвы. Эдил и этот бесцветный человек, чиновник, префект Корин, должно быть, следуют сейчас мрачной процессией в храм, впереди шествует отец Квин, а с флангов их прикрывает сержант Роден со своими людьми, облаченными в черные сверкающие латы.

Ужин ему принесли в комнату. Но Йама к нему не притронулся. Вооруженный своим новым ощущением власти, он зашел в кухню, отрезал солидный ломоть сыра, взял дыню, бутылку белого вина и тяжелый каравай финикового хлеба из тех, что испекли нынешним утром. Он срезал путь через огород, в последний раз обманул сторожевых псов и пошел по широкой дороге до крутого спуска с обрыва, а затем по тропе вдоль дамб, разделяющих залитые водой лоскутки полей пеонина.

Чистый мелкий Брис шумел в темноте, неся свои быстрые воды по каменистому ложу. У запруды пара быков уныло бродила по кругу, подпряженная к спиленному стволу сосны. Бревно толкало вал, который со скрипом, будто протестуя против этой вечной муки, поднимал цепь с ведрами речной воды и бесконечным каскадом опрокидывал их в каналы, питающие ирригационную систему полей пеонина. Быки трудились под крышей из пальмовых листьев, хвосты их ритмично хлопали по искусанным оводами бокам, время от времени они ухватывали пучок соломы, разбросанной по периметру их кругового пути, но большей частью просто брели, опустив головы из ниоткуда в никуда.

«Нет, — подумал Йама, — я не буду служить».

Он сел на перевернутый стоймя каменный блок в стороне от тропинки и в ожидании стал есть тающие от сладости ломти дыни. Быки все брели и брели в своем ярме, вращая скрипящий вал. В полях пеонина квакали лягушки. За городом, в устье Бриса поднимался над горизонтом туманный свет Десницы Воина. Каждую ночь она будет вставать чуть-чуть позже и немного ниже по реке.

Вскоре она совсем перестанет появляться, а Око Хранителей будет стоять над точкой истока реки — придет лето.

Но еще до той поры Йама окажется в Изе.

По тропинке шли двое, их тени бесшумно двигались в синих сумерках света Галактики. Йама подождал, пока они прошли, и лишь тогда коротко свистнул.

— Мы боялись, что тебя здесь нет, — сказал, подходя, Ананда.

— С приездом, — произнесла Дирив у него из-за плеча.

Тени от света Галактики вплели серебряные пряди в светлую массу ее распущенных волос, а в темных больших глазах сияли голубые блики. — Ох, Йама, с приездом.

Она шагнула вперед и бросилась ему на шею. Ее легкое тело, длинные тонкие руки, стройные ноги, ее жар, ее запах! Йама всегда удивлялся, обнаруживая, что она выше его ростом. Забыв холодную уверенность, что крепла в нем с момента, когда он услышал слова Ананды о пьяных кутежах Лоба, он ощутил, как его любовь разгорается в ее объятиях с новой силой! Так трудно не откликнуться! Настоящее предательство! Хуже всего, что могла совершить она.

Дирив отстранилась и удивленно спросила:

— Что-то не так?

Йама ответил:

— Я рад, что ты пришла. Мне надо тебя кое о чем спросить.

Дирив улыбнулась и грациозно развела руками, широкие рукава ее белого платья взлетели и, кружась, засветились в полумраке подступающей ночи.