— Мне кажется, это вполне естественный вопрос. Что бы Дэвид ни говорил…

— У вас нет детей. Это было ваше желание или…

— Конечно наше желание. — Она разозлилась и пожалела, что завела этот разговор. Однако останавливаться было поздно, и усилием воли Пенни взяла себя в руки. — Вопрос предельно прост. Можем ли мы иметь детей?

— Нет, — ответила Кармин.

Бравада и агрессия куда-то испарились.

— Почему?

Во взгляде Кармин мелькнуло сочувствие; но Пенни не желала замечать его.

— Это печальное следствие его… нашей природы, — объяснила она. — Вампиры могут размножаться — вполне понятно, иначе мы вымерли бы уже давным-давно; если подумать логически, мы бы никогда и не появились. Вы знаете, вопрос о курице и яйце… — Кармин увидела, как напряглось лицо Пенни, и не закончила фразу. — Я была рождена вампиром, и у меня могут быть дети от любого мужчины, вампира или нет. Но Дэвид не родился им, а когда вампиром становится обычный человек, его способности несколько отличаются от наших. У него могут быть дети только от женщины, родившейся вампиршей. Но от вас — нет, это невозможно.

Пенни словно провалилась куда-то, и ее легкие, казалось, наполнило что-то плотное, злое и горькое.

— Значит, — пробормотала она, — вы можете родить ребенка от моего мужа, а я — нет.

Что означала эта пауза? Ничего? Все?

— Да. Теоретически, — в конце концов ответила Кармин.

Теоретически.

— А у вас есть дети? — спросила Пенни.

Кармин посмотрела в сторону — в первый раз за все время их знакомства она отвела взгляд.

— Да.

Пенни переполняла горечь, а с ней — дикое желание ранить, причинить боль, потому что ей самой было больно, и ей хотелось, чтобы Кармин тоже страдала.

— И где они сейчас? — спросила она.

Вторая пауза тянулась дольше первой. Затем последовал ответ:

— Один, — произнесла Кармин бесстрастно, — в Нью-Йорке. Или был там, когда я в последний раз о нем слышала. Он наркоман, сидит на героине, хочет умереть от этого, но не умрет, потому что… потому что он тот, кто он есть.

Вторая… — она на мгновение запнулась, — умерла, хотя она, напротив, жаждала жизни. Какая ирония, верно? Но это было очень давно, в Восточной Европе. Тогда люди в нас верили, и когда она допустила серьезную тактическую ошибку, они… — Она закашлялась. — В общем, вы знаете, что говорится в легендах. Способ убийства вампиров передан верно.

Пенни уставилась на нее, и, несмотря на обуревавшие ее чувства, ее одолело любопытство.

— Кол в сердце? — едва слышно прошептала она.

Кармин кивнула. Лицо ее напряглось, превратившись в неподвижную глиняную маску.

— Это не… это не обязательно должен быть кол, — проговорила она. — Любой предмет сойдет, если он… достаточно длинный. В ее случае…

— Вашей дочери?

Кармин сглотнула.

— Моей дочери, да. В ее случае это был… был кухонный нож. Просто кухонный нож.

В этот момент вернулся Дэвид.

— Кофе заваривается, — весело сообщил он, затем заметил напряженное лицо Кармин, взгляд Пении. — В чем дело? — Голос его зазвучал резко. — Что произошло?

Пенни одними губами произнесла: «Потом расскажу», но он не заметил этого — его взгляд был прикован к Кармин. Та расправила плечи и улыбнулась ему.

— Ничего интересного для вас, — небрежно произнесла она. — Женские разговоры, только и всего. Дэвид, после кофе я должна идти. Вечер был замечательный, но завтра мне нужно рано вставать — у меня важная встреча.

Пенни хотела было ехидно вставить: «Еще десять кусков?», но удержалась. Сейчас было не время набирать очки — через несколько минут Кармин навсегда исчезнет из ее жизни. Она заставила себя быть вежливой и поддерживать ничего не значащий разговор во время кофе и коньяка, затем Дэвид принес плащ Кармин и отправился проводить ее до машины. Пенни наблюдала за ними из-за занавески, но на улице совсем стемнело, и она не смогла разглядеть, какая у Кармин машина. Несомненно, дорогая. Она ведь может себе это позволить, правда? Но почему они так долго прощаются? Что они там делают?

Когда Дэвид вернулся (он отсутствовал шесть минут — Пенни засекла время), она мыла посуду, намеренно создавая побольше шума и расплескивая по сторонам воду. Когда-то, еще до болезни, он обещал ей купить посудомоечную машину. Теперь, конечно, никакой посудомойки не будет. Они не могут себе этого позволить. Она швырнула в мойку очередную тарелку, и в этот момент муж подошел к ней сзади и обхватил за талию.

— Оставь это. Я помою утром. — Он прикоснулся губами к ее затылку. — Пойдем в постель.

«О боже, опять».

— Я устала, — ответила жена. — Давай сегодня дадим себе передышку, ладно?

Дэвид рассмеялся:

— Ни за что. Я хочу тебя. Пойдем, дорогая; отказа я не принимаю.

«И никогда не принимал». Пенни незаметно для него скорчила гримасу и вздохнула. Спорить не было смысла; она только потратит силы и время; лучше дать ему то, чего он хочет, — снова. Она сняла хозяйственные перчатки, швырнула их на сушилку для посуды и пошла за мужем наверх.

Дэвид всегда крепко засыпал после секса, и, убедившись, что он ничего не слышит, Пенни поднялась и направилась в ванную. Включив небольшую лампочку у зеркала, она принялась пристально разглядывать свое отражение. На первый взгляд, она выглядела неплохо для сорока трех лет, но сейчас у нее было далеко не оптимистическое настроение, и она изучала свое лицо подробно и придирчиво. Зачатки «гусиных лапок» в уголках глаз. У рта уже залегли складки. Подбородок начинает отвисать; едва заметно, но она это знает. Она не была натуральной блондинкой, поэтому не могла сказать, есть ли в волосах седина. Седина украшает мужчину, но старит женщину.

«У Кармин нет седых волос, помнишь? Кармин может зачать от него ребенка. А я — нет».

Не то чтобы она так уж хотела детей. На самом деле никогда и не хотела; она не была создана для материнства. Но сейчас дело было в принципе, и мысль о том, что Кармин и Дэвид могут сделать то, чего не может она с Дэвидом, бесила ее до невозможности. Из этой мысли, вполне естественно, вытекала следующая: если они могут, им ничего не стоит это сделать. Может быть, сегодня она наблюдала начало любовной интрижки. А если это было и не начало, то такая возможность всегда остается.

Возможность — или неизбежность? Пенни нагнулась вплотную к зеркалу, и отражение исчезло. Хотя сейчас морщинки и седые волосы были едва заметны, скоро все изменится. «Подумай о том, что будет через три года; через пять, через десять». Через десять лет ей исполнится пятьдесят три. На горизонте замаячит шестидесятилетие, но Дэвид останется таким же, как сегодня, — молодым, красивым, полным энергии. Зачем ему шестидесятилетняя жена? Она превратится в отработанный материал, в помеху, и тогда все, конец браку, до свидания.

Дэвид не дурак; он наверняка размышляет об отдаленном будущем. Может быть, он даже обсуждал его с Кармин как-нибудь, когда Пенни не было рядом? У нее словно что-то внутри перевернулось при мысли о том, что он разговаривал с Кармин, возможно, даже встречался с ней, когда жены не было рядом, чтобы изображать дуэнью. «Или сводницу. Помнишь, как он сегодня на нее смотрел? А может быть, у них уже роман? А вдруг?»

Внезапно она почувствовала себя грязной, и ее захлестнуло непреодолимое желание вернуться в спальню, встряхнуть Дэвида как следует, разбудить его и швырнуть в лицо свои подозрения. Или пойти к телефону, набрать номер Кармин и потребовать у нее сказать правду. Да, так будет лучше. Если у них интрижка, Дэвид солжет, а она всегда поддается его обаянию и верит. Если солжет Кармин, Пенни это не обманет. Да. Так лучше. Утром, когда Дэвид уйдет на работу, она так и сделает.

Пенни не стала звонить, как собиралась. К утру в голове у нее зародилась новая мысль, такая революционная, что поначалу Пенни была потрясена и отбросила ее прочь, найдя сотню причин, по которой идея была совершенно неосуществимой. Но к вечеру, однако, эти причины уже перестали казаться ей такими важными, а потом она и совсем забыла о них, и осталось лишь головокружительное, болезненное возбуждение, подобное тому, что испытывают маленькие дети в ночь перед Рождеством, когда не могут уснуть.