— Заключённые умирают там? — спросили меня.

— Впадают в анабиоз от плохих условий и плохого питания, — ответила я. — Их не возвращают к жизни, а просто избавляются от них. Да, это своего рода смерть.

Я чувствовала себя не совсем здоровой и испытала бы огромную признательность к тому, кто предложил бы мне присесть. Но никто не предлагал. Поднялась одна рука.

— Да, слушаю вас.

Встала молодая хищница. Ничего особенного: волосы русые, зачёсаны назад, тёмный свитер. Она очень сильно волновалась.

— Аврора… Вы меня, наверно, не помните… Конечно, вы меня не помните, потому что это было давно. Но я это запомнила на всю жизнь…

— Мы знакомы? — спросила я.

На неё стали оборачиваться. Она залепетала прерывающимся от волнения голосом:

— Мы встречались всего один раз, вы не можете помнить, прошло много времени… Я… Мне выпала честь быть спасённой вами. Вы меня спасли от мужчины… Который меня душил в парке… Я Катя… Я вас ещё хотела напоить чаем, но вы отказались… Сказали, что не пьёте его… Я тогда не знала, почему. Теперь знаю… Теперь я сама его уже не пью. Я Катя… Вы… Вы не помните?

Я смутно вспомнила её лицо, но даже не её лицо мне лучше вспомнилось, а спина мужчины, который её душил, и хруст его шеи. Да, кажется, она предлагала чай.

— Вы… Вы тогда мне говорили, чтобы я не ходила одна поздно вечером… Потому что… потому что…

— Катя, не волнуйтесь. Я помню этот случай. И я помню вас. Давно вы в Обществе?

— С самого начала. Вы правда меня помните?

— Да, помню. Приятно встретить вас снова.

— А можно… Можно мне… пожалуйста… подойти к вам?

— Прошу вас.

Она шла, провожаемая любопытными взглядами. Кто-то смотрел даже с завистью. От волнения она не смотрела себе под ноги и, поднимаясь на кафедру, запнулась.

— Осторожно, Катя!

Я подхватила её под руку, иначе она упала бы. От соприкосновения со мной она вся затрепетала. Казалось, она вот-вот упадёт в обморок от охвативших её чувств.

— А можно… Можно мне вас… — залепетала она.

Её руки дрожали, приподнятые, готовые меня обнять. Я позволила ей это сделать. И как раз вовремя: у меня закружилась голова и зазвенело в ушах. Я повисла на ней, и она от неожиданности пошатнулась.

— Катя, — прошептала я. — Я буду вам очень признательна, если вы поможете мне сойти с кафедры и куда-нибудь присесть…

— Что с вами?

— Вы не пугайтесь, Катенька… Просто немного закружилась голова. Мне бы присесть…

Её осенило. Глядя на меня сияющими глазами, она сказала:

— Вы тогда меня несли на руках… А теперь позвольте мне вас…

Признаться, я опасалась, что у неё не достанет сил, но она подняла меня легко. Днём она работала библиотекарем, а ночью — чистильщиком. В упоении прижимая меня к себе, как самую драгоценную на свете ношу, она шагнула, опять не глядя себе под ноги. Её нога ступила в пустоту: она не заметила края возвышения. Все повскакивали со своих мест, и я упала не на пол, а на два десятка вытянутых рук. Бедную Катю никто даже не подумал подхватить. За окружившими меня слушателями я не видела, куда и как она упала, но услышала звук падения.

— Катя! — звала я. — Помогите ей, она же расшиблась!

Моего призыва никто не послушал. Десяток счастливчиков, которым довелось подхватить меня, плотно меня обступили. Мне показалось, что им хотелось каждому оторвать себе от меня кусочек, и я в ужасе позвала:

— Каспар!

Каспар тут же вклинился и разорвал окружившее меня кольцо.

— Пропустите! Расступитесь! — рявкнул он. — Аврора, тебе плохо?

— Забери меня отсюда… — простонала я, падая на его руки.

Он сгрёб меня в охапку и вынес из аудитории. На лестнице мы чуть не столкнулись с Юлей: она поднималась по ступенькам в сопровождении дока Гермионы, Цезаря и Оскара.

— Что случилось? — встревоженно воскликнула она. — Что с ней? Аврора!

Она выхватила меня у Каспара и понесла вниз, а Цезарь, Каспар, Оскар и док сдерживали толпу, которая бросилась за мной вдогонку. Цезарь, как Геркулес, заслонил собой всю ширину лестницы и стоял намертво, выдерживая натиск пятидесяти тел, а Каспар и Оскар ему изо всех сил помогали. Док Гермиона, побыв с ними секунду, бросилась следом за нами. Мои же мысли были об упавшей с кафедры Кате.

— Юля… Там Катя упала, — бормотала я сквозь звон в ушах. — Она ушиблась… Я хочу узнать… Они меня поймали, а её — нет…

— Что? О чём ты говоришь, Аврора? — не понимала Юля, неся меня вниз по лестнице.

— Катя… — звала я.

Через пять минут я лежала в большом мягком кресле в чьём-то кабинете. Возле меня хлопотала док Гермиона, Юля сидела рядом, с тревогой глядя на меня. Дверь кабинета открылась, и вошёл Каспар, а следом за ним робко прошла Катя. Увидев и узнав ещё и президента «Авроры», она окончательно остолбенела. Каспар спросил меня:

— Это её ты звала?

Я кивнула. Каспар слегка подтолкнул Катю вперёд:

— Проходи, не бойся.

Она робко подошла к моему креслу, прихрамывая, и спросила еле слышно:

— Вы меня звали, Аврора?

Я, приподняв голову с подушки, сказала:

— Кто-нибудь, усадите же её…

Каспар подвинул Кате стул.

— Садись.

Но она не стала садиться на стул, а опустилась на колени передо мной. Низко опустив голову и закрыв глаза, она забормотала:

— Простите меня, пожалуйста… Простите… Я такая неловкая…

— Катя, ну что вы, успокойтесь, — сказала я. — Вы сильно ушиблись? Я вижу, вы хромаете.

— Ерунда… Пустяки… — бормотала она. — Простите меня…

— Док, — попросила я, — пожалуйста, осмотрите её. Что у неё с ногой?

— Присядьте на стул, дорогуша, — сказала док Гермиона Кате.

Осмотр показал, что у Кати был ушиб колена и локтя, а также растяжение связок.

— Ничего страшного, — сказала док Гермиона. — Тугая давящая повязка и холод — вот и всё лечение.

— Если можно, пусть эта повязка ей будет сделана, — попросила я.

Мои просьбы выполнялись беспрекословно. Принесли бинт, и док сама перебинтовала Кате ногу. Катя сидела, окружённая заботой, и не верила, что с ней это происходит наяву. Она продолжала бормотать извинения, но я перебила её:

— Катя, ну хватит уже просить прощения. Единственная пострадавшая здесь вы, а со мной всё в порядке.

Док хотела что-то возразить, но под взглядом Юли промолчала. Я попросила Каспара проводить Катю. Задержавшись у двери, она попросила что-нибудь на память. У меня ничего не было, чтобы подарить. Но, подумав, я подарила ей пёрышко из своего крыла.

Из-за плотного графика встреч с членами «Авроры» у меня совсем не было времени навестить Карину, хотя я часто думала о ней и уже давно хотела её увидеть хотя бы одним глазком. Кажется, ей сейчас было уже десять лет, и она по-прежнему не знала, что у неё есть сестра. Хотя, может быть, ей лучше было не знать о такой сестре.

И всё-таки я отправилась в свои родные места.

Я приземлилась на крышу дома, стоявшего по соседству с моим и со щемящей тоской в сердце устремила взгляд на знакомые окна. Вот мой старый клён. А вот моё окно. Оно открыто и завешено тюлем. Уютный свет настольной лампы. Я села на ветку клёна — на ту самую, на которой я впервые увидела Эйне. Сквозь тюль было плохо видно, но мне и не нужно было видеть, чтобы понять, что я хочу туда проникнуть. Мои ноздри уловили запах, пленительнее которого мне ничего не доводилось испытывать. Всё моё нутро сладко сжалось от этого аромата, и весь мир перестал существовать для меня в этот миг. Безотчетно повинуясь охватившему меня желанию, я нарушила неприкосновенность жилища.

Моя рука откинула лёгкий белый тюль. Неслышно спустившись с подоконника в комнату, я осмотрелась. За письменным столом, озарённая светом настольной лампы и отблеском от монитора компьютера, спала хорошенькая, длинноволосая девочка в шортах и майке. Стол был завален учебниками. Щёчка школьницы покоилась на клетчатой странице толстой тетради. Я осторожно заглянула на обложку. Назимова Карина, 5 «А» класс.