Юля улыбнулась.

— Для меня нет похвалы выше, чем твоя похвала. Я счастлива. Но я создавала всё это, конечно же, не одна. У меня хорошая команда.

— Подобрать хорошую команду тоже нужно уметь, — сказала я.

За иллюминатором плыли облака, посеребрённые луной. Роскошный салон самолёта был приглушённо освещён, я утопала в мягком кресле со светло-бежевой обивкой. На столике лежал раскрытый Устав. Мне было тепло и уютно. Юля, сидя рядом со мной, нежно обнимала меня за плечи. Мои крылья отдыхали, и вместо них меня несли в воздухе железные крылья самолёта. Я обвела взглядом салон.

— Всё это — тоже noblesse oblige?

Она улыбнулась.

— Да, моё положение обязывает меня ко многому. Кроме того, я нахожусь под пристальным вниманием многих — не скажу, что всех в мире, но весьма многих. Поэтому я уже не всегда могу использовать мои крылья, как рядовые авроровцы. Приходится быть осторожной, ведь я на виду.

Я спросила:

— А что будет, если кто-то из членов «Авроры» — я имею в виду нас, хищников — нарушит устав?

— Смотря как нарушит, — ответила Юля. — Санкции могут быть разными, в зависимости от степени серьёзности нарушения. Самая крайняя — изгнание из рядов «Авроры». Если такой изгнанный попадает в лапы к Ордену — я ему не завидую… Кэльдбеорг — самое меньшее, на что он может при этом рассчитывать.

В кабинке лифта мы с Юлей спускались на подвальный этаж высокого офисного здания.

— Сейчас ты сама увидишь, как у нас всё поставлено.

На подвальном этаже был офис «Авроры» — один из многих. Офис как офис: светло, гладко, чисто и стильно. Строго, просто, но добротно.

— Ну вот, — сказала Юля, обводя взглядом помещение. — Примерно такие офисы у нас повсюду.

«Рисепшен»: девушка в деловом костюме. Хищник чует другого хищника издалека, и меня не обманули ни румяна на её лице, ни подкрашенные губы. До сих пор я никогда не видела хищников, занятых на работе в офисе, и эта представительница нового поколения хищников, совсем не такая мрачная и нисколько не страшноватая, как некоторые члены Ордена, приятно меня удивила. Юля предъявила девушке своё удостоверение президента «Авроры», и девушка подобострастно привстала из-за своей стойки и прочистила горло, но у неё всё равно получилось глуховато:

— Госпожа президент… Добро пожаловать.

Она перевела взгляд на меня. Одета я была прилично, но мой измождённый вид и щетинистый череп вызывали некоторые сомнения. Юля сказала:

— Аврора в удостоверениях не нуждается.

Девушка на «рисепшене» смогла только сглотнуть и произвести своим телом комбинированное движение — кивок-поклон-реверанс.

— Мы в хранилище, — сказала Юля.

Хранилище — просторное, но довольно сумрачное и по человеческим меркам весьма прохладное помещение — чем-то напоминало морг. Прежде чем мы туда вошли, нам выдали белую спецодежду, бахилы, шапочки и маски. В нём было около пятидесяти больших резервуаров наподобие ванн, наполненных жидкостью, в которой, облачённые в водонепроницаемые костюмы, лежали люди. В жидкость они были погружены по подбородок, а воздушные пузыри на костюмах поддерживали их на плаву. От костюмов отходили тонкие трубки, по которым — я безошибочно это почуяла — текла кровь. Возле каждой ванны стояла капельница, из которой по трубке, подсоединенной к рукаву костюма, тек прозрачный раствор. Глаза всех людей в ваннах были закрыты: они как будто спали. Волосы у всех были коротко острижены — и у мужчин, и у женщин. Мужчин было больше.

— Впечатляет, — сказала я. — Но чтобы содержать их, нужны деньги.

— Само собой, — улыбнулась Юля под своей маской. — Оборудование, костюмы, препараты — всё это стоит денег, но для того «Аврора» и вступила в деловой мир людей, чтобы их зарабатывать. Но во сколько бы всё это ни обходилось, для всех членов «Авроры», питающихся кровью, она по-прежнему бесплатна. Разумеется, чтобы получать её, они должны работать, и каждый член «Авроры» выполняет какие-либо обязанности. «Аврора» ещё не полностью перешла на донорскую кровь, но года через три переход завершится. И нам вообще больше не придётся убивать.

Если хищники были способны на гуманность, то это было её наивысшее проявление.

— Не желаешь ли оценить качество продукта? — предложила Юля.

В соседнем помещении мы сняли спецодежду и маски и уселись в удобные мягкие кресла. Комната эта была по своему оформлению похожа на офис, в который мы вошли; здесь были красные кресла и маленькие невысокие стеклянные столики, аквариум с красочным рыбами и большой телевизор. Это было похоже на комнату отдыха. На стене висела таблица, озаглавленная: «Нормы потребления продукта».

— Продукта?

Юля улыбнулась.

— Да, так здесь принято называть кровь.

Таблица гласила следующее:

Рядовые члены «Авроры» — 1500 г/сутки

Чистильщики — 1800 г/сутки

Бойцы — 2000 г/сутки

Специальная категория — без ограничений

Я спросила:

— У «Авроры» есть бойцы?

— Разумеется, — ответила Юля. — Как говорится, хочешь мира — готовься к войне. Бойцы у нас есть, и было бы беспечностью с нашей стороны, имея под боком Орден, их не завести.

— А если кто-то, уже употребив свою норму, захочет получить ещё? — спросила я.

— Ну, это исключено, — сказала Юля. — Если хищник сыт, по нему это видно. И если голоден — тоже.

— А что это за специальная категория?

— Высшее руководство «Авроры». Ну, и сама Аврора, конечно.

Вошла девушка в белой спецодежде и перчатках и внимательно взглянула на нас. Улыбнувшись, спросила:

— Спецкатегория?

— Ага, — ответила Юля весело. — Мне полторы тысячи грамм, пожалуйста.

Девушка перевела приветливый взгляд на меня.

— Вам?

— Ограничусь тысячей, — сказала я.

Девушка принесла и положила перед нами на столик прозрачные мягкие пакеты с носиками, которые были закручены пробками. Юля взяла свой, открутила пробку и принялась высасывать содержимое. Я взяла в руки второй пакет. Сквозь прозрачный хирургический пластик чувствовалось живое тепло, как будто я держала в руках некое непонятное существо без рук, без ног и без головы, состоявшее из одного живота, в котором булькала кровь.

— Свежая?

Юля, не отрываясь от своего пакета, кивнула. Я рискнула открутить пробку и сделать небольшой глоток.

— Ну, как? — спросила Юля.

— Немного непривычно.

Пятьдесят пар глаз изучали меня. Они рассматривали мой элегантный чёрный костюм, подаренный мне Юлей, который не очень хорошо сочетался с моей щетинистой головой, но никто не смел сказать мне, что меня уродует моя причёска. Все знали, что я недавно освободилась из орденской тюрьмы, в которой я — цитирую фразу из моей биографии — «подвергалась изощрённым пыткам и переносила страдания, которые не всякому под силу перенести».

Меня попросили рассказать, и я рассказывала. Пятьдесят пар ушей слушали мой рассказ о том, что это за место — тюрьма Кэльдбеорг, и каково мне там было сидеть. Почему-то всех это интересовало больше всего. Слушали внимательно, ловя каждое слово. Содрогались. Хмурились. Осторожно спрашивали. У кого-то был приоткрыт рот. Я ничего не преувеличивала, рассказывала всё, как было, и в глазах Каспара, сидевшего в первом ряду, я читала подтверждение каждого моего слова. Он сопровождал меня на все встречи. На некоторых присутствовала и Юля, но сегодня её не было.

Было много молодых — новообращённых. Они волновались, когда я задерживала на ком-то из них свой взгляд. Волнение, смущение, а иногда и благоговейный трепет — вот что я видела на их лицах. Я не знала их, видела их в первый раз, но они все знали, кто я такая.

Сегодня с самого утра я чувствовала себя не очень хорошо, но ничего не сказала ни Каспару, ни доку. Преодолевая слабость, я стояла за небольшой кафедрой. Почему-то никому не пришло в голову поставить стул, а я бы от него не отказалась. Но просить принести его я не стала. Чтобы никому не показать, что мне было трудно стоять, я старалась опираться на кафедру лишь слегка, хотя у меня было большое желание просто повиснуть на ней. Это была моя единственная опора.