Было уже половина шестого, и Честер Вирлок собирался уходить, когда раздался этот звонок, и он поднял трубку.

— Не спрашивайте моего имени, — быстро сказала Джейн Морган, — и слушайте внимательно, повторять я не стану…

— Но вы не бойтесь, назовите себя… — начал было Вирлок.

— Юноша, которого вы держите в тюрьме по обвинению в убийстве Элен Макдафф, — не слушая его, продолжала Джейн Морган, — вовсе не тот, кто застрелил ее. Вот все, что я хотела сказать.

Послышались короткие гудки отбоя.

Вирлок задумчиво положил трубку. Он знал, что при расследовании почти каждого такого дела многие звонили в полицию и сообщали «абсолютно достоверные», а на поверку абсолютно противоречивые сведения о личности преступника. Но по делу Уэстина такое заявление поступало впервые. Уверенность и решительность, с каким говорила женщина, взволновали Вирлока, однако вспомнив, что он отстранен от расследования, инспектор лишь покачал головой и вполголоса ругнулся.

Томас Келли явился к Джейн Морган точно в назначенное время и вскоре уже сидел за столом перед чашкой чая и внимательно слушал Джейн.

— Я несколько раньше ушла из церкви, у меня разболелась голова, — рассказывала она, — и медленно проходила мимо дома Макдаффов. Я знала, что особняк принадлежит им, но никогда не встречала ни самого Макдаффа, ни его жену. Ну вот… Поравнявшись с огромным окном, я увидела очень красивую женщину и мужчину с пистолетом в руке — он был в длинном пиджаке и не то в туристской, не то охотничьей кепке. Женщина (Элен Макдафф, как выяснилось потом) о чем-то умоляла мужчину, а тот все угрожал ей пистолетом… Я хорошо видела этого человека в профиль и ни капли не сомневаюсь, что это был не Уильям Уэстин. Вот все, что я знаю.

Том Келли долго молчал. Молчала и миссис Морган, нервно комкая носовой платок. Наконец она не выдержала и заговорила снова:

— Я прошу вас посоветовать, что мне делать, как поступать дальше. Я много думала, но так ничего и не решила.

Том Келли не торопясь поставил чашку на стол и взглянул на Джейн.

— На вашем месте я бы постарался как можно скорее забыть все это. Зачем впутываться? Зачем наживать себе неприятности?

Джейн вспомнила о своем телефонном звонке в полицию. «В самом деле, — подумала она, — зачем еще и самой идти туда, давать показания, нервничать?»

— Хорошо, — кивнула она. — Я, пожалуй, так и сделаю.

В пятницу утром Гарольд Кэйджен приехал в свою контору пораньше, намереваясь закончить работу к полудню, а потом отправиться на рыбалку. Он пододвинул к себе очередное дело о наследстве и начал делать заметки, но уже через несколько минут решил, что хочет выпить чашку кофе. Однако и после этого ему не работалось, и в конце концов он сообразил, что из головы у него не выходит Уильям Уэстин.

Нехотя Кэйджен достал папку с подборкой материалов о происшествии на Бэккер-авеню и начал перелистывать их. Его кабинет находился на шестнадцатом этаже, но и сюда доносился разноголосый шум только что проснувшегося города. Кэйджен механически перебрасывал страницу за страницей, почти не читая и не вдумываясь в текст. Его мысли были целиком заняты теми, в чьих руках находилась судьба его подзащитного, — лишенным всякой жалости Эллендером, спесивым Питером Энстроу, умным и циничным судьей Сэмом и тем, кто держал в своих руках и командовал этой троицей, — всевластным и беспринципным Кайлем Теодором Макдаффом. Только ради личных выгод они замыслили убийство, придав ему видимость законности. О себе Кэйджен пытался не думать, он понимал, что ему отводится роль пешки, введенной в игру для прикрытия главных фигур.

«Да, но почему я не могу проявить твердость? — возмущался он собой. — Почему не могу послать их ко всем чертям, привлечь к участию в защите Вульфа и дать им бой?..»

Однако мужество не принадлежало к числу достоинств Гарольда Кэйджена. Эгоист до мозга костей, он заботился прежде всего о своем благополучии и хотел только одного: комфортабельно жить, получать большие гонорары, вести светскую жизнь. «Проявить твердость» — значило бы отказаться от привычного и столь милого его сердцу образа жизни. Это соображение и приковывало его к колеснице Макдаффа, Эллендера, Энстроу и судьи Сэма.

Временами Кэйджен принимался проклинать себя за то, что позволяет делу Уэстина нарушать его безоблачное существование. В конце концов что ему, Гарольду Кэйджену, до того, что Уэстина приговорят к пожизненному заключению? Что ему до того, что Эллендер и остальные погреют на этом руки?..

Мистер Кэйджен, — твердил он себе, — сколько раз, не моргнув глазом, вы проходили мимо вопиющей несправедливости? Почему же, черт возьми, вы ерепенитесь на сей раз? Каждый будет вправе назвать вас болваном, если вы позволите, чтобы эта нелепая история лишила вас хотя бы часа отдыха на море. Спокойная жизнь, рыбалка, отличное вино, вкусная еда — вот что вас интересует и всегда интересовало…

Но позвольте! — тут же возражал он себе. — Что плохого, если вы еще раз побеседуете с Уэстином? Может, вы сумеете уговорить его признать себя виновным в непредумышленном убийстве, и тогда он получит не пожизненное заключение, а двадцать лет тюрьмы и возможность выйти на поруки через одиннадцать лет и восемь месяцев? Плохо от этого не будет никому… за исключением самого Уэстина.

Когда Кэйджен приехал в тюрьму, Уэстин в одежде арестанта с огромными буквами «А» на куртке и на штанах брюк мыл в корпусе пол. Кэйджену пришлось ждать больше получаса. По дороге в тюрьму он купил несколько блоков сигарет, различные журналы, зубную щетку и кое-какие принадлежности для бритья. Наконец Уэстина привели в камеру, и Кэйджен немедленно вошел к нему.

— Ну, как вы себя чувствуете? — осведомился он, передавая Уэстину покупки. — Возьмите, это вам.

— Спасибо. — Уэстин открыл пачку сигарет и закурил. — А у вас что нового? — поинтересовался он, стараясь — правда, без особого успеха — не выдать голосом свое нетерпение.

— Ничего. Совершенно ничего. Я уезжаю на уикэнд и по дороге решил навестить вас.

— Да? Благодарю. — Уэстин встал с койки, подошел к двери камеры и выглянул в коридор. — Нас тут семнадцать гавриков, — сообщил он. — Двое «убийц» вроде меня, человек двенадцать контрабандистов, несколько поножовщиков и жуликов. Одним словом, компания хоть куда.

— Ну что же, — откашлялся Кэйджен. — Я рад, что вы понемногу привыкаете к новой обстановке.

— В таком случае и я рад за вас — по крайней мере вы спокойно проведете свой отдых. А я буду продолжать тут свое «образование». Некоторые из заключенных уже побывали в этой тюрьме раньше и порассказали мне кое-что.

— А именно?

Уэстин улыбнулся.

— Ну, например, что мне совершенно не на что надеяться.

Кэйджен почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.

— Есть тут люди опытные, — продолжал Уэстин, — понимающие. Полицейские, суды, тюрьмы научили их разбираться, кто есть кто и что хорошо, а что плохо.

— Как вас понимать?

— А вот так. Если бы судья относился ко мне беспристрастно и хотел бы так же беспристрастно рассмотреть мое дело, он бы назначил моим защитником не вас, а некоего Вульфа. Вы-то не очень успешно ведете уголовные дела.

— Эй, Уэст! — послышался голос из коридора. — Твой трепач-защитник принес тебе табачку?

Уэстин взял блок сигарет и через решетку передал в соседнюю камеру.

— Раздай ребятам, — попросил он.

— Спасибо, друг. Поблагодари от нашего имени господина адвоката.

— Разумеется, Биль, — заметил Кэйджен, внимательно рассматривая сигару, — вы в любое время можете потребовать другого защитника, но сомневаюсь, что у него получится лучше, чем у меня. Теперь вы уже знаете свои права — полагаю, Эллендер позаботился об этом, да и другие заключенные, наверное, постарались просветить вас.

— Ну и что?

— Вы можете пригласить и Вульфа, но бесплатно он и пальцем не шевельнет.