Вирлок взял бумагу и пошел к двери, но остановился.

— Неужели вы думаете, мистер Эллендер, что я стану молчать? — спросил он.

— Ну, если вы враг самому себе… Мне будет неприятно уволить вас за неподчинение.

Вирлок повернулся и вышел.

Минут десять Уильям Уэстин неподвижно сидел на койке, уставившись в пол. В ушах у него все еще звучали слова Гарольда Кэйджена: «Если вы согласитесь признать себя виновным, я, возможно, добьюсь, чтобы вам заменили высшую меру двадцатилетним тюремным заключением. Большего я не в состоянии сделать…»

Уэстин в смятении поднялся с кровати, подошел к оконцу и некоторое время стоял, ухватившись за толстые прутья. Мог ли он еще вчера предполагать, что окажется в тюрьме за стальной решеткой?

— Спокойно, спокойно, молодой человек, — послышался за его спиной чей-то равнодушный голос. — Решетку вам все равно не выломать, и не пытайтесь!

Уэстин оглянулся. Черев глазок двери в камеру заглядывал надзиратель.

— Извините… — начал было он, но вдруг почувствовал, что им овладевает ярость. — К черту вашу решетку! — крикнул он.

— Я хочу говорить с адвокатом!

— Но он только что ушел от вас.

— Так вызовите его! Мне надо с ним посоветоваться.

— Не могу. Ничего не могу сделать для вас. И вот вам мой совет: не пытайтесь вырваться отсюда — это еще никому не удавалось. Так что успокойтесь…

Уэстин без сил опустился на койку.

На следующий день, во вторник, миссис Джейн Морган не смогла прийти, как обычно, в приемную доктора Оттера. Она любила свою работу, ей нравилось встречаться с новыми пациентами, наблюдать за ними, угадывать по манерам и костюмам, к какому слою общества они относятся, радоваться приходу старых пациентов и с удовольствием слушать, когда они делились с ней своими радостями и огорчениями. Теперь же и работа, и приемная доктора Оттера, и пациенты как-то отдалились, отошли на второй план, — все заслонило собой убийство на Бэккер-авеню. Мучаясь и переживая, миссис Морган курила сигарету за сигаретой и уже вторые сутки без сна бродила по комнате.

Часов в семь утра, рассеянно взглянув в окно на неподвижные, безучастные ко всему вязы, миссис Морган с горечью подумала, что мир остается таким же прекрасным и радостным, и нет ему дела до того, как ей тяжело. Полураздетая и непричесанная, она по привычке поставила на плиту кофейник с водой и снова задумалась. Никогда раньше она не сталкивалась с необходимостью подобного выбора: сообщить в полицию обо всем, что видела вечером в воскресенье, или промолчать и махнуть на все рукой — будь что будет. Как бы она хотела, чтобы ничто не нарушало ее маленькой уютной жизни!..

Мучения Джейн Морган особенно усиливались, когда она вновь и вновь бралась за газеты. На опубликованных фотографиях Уильям Уэстин не походил на того человека, которого она видела в доме Макдаффов. Она напряженно всматривалась в фотографии Уэстина, сделанные в тот момент, когда его выводили из тюрьмы или когда он появлялся в зале суда, но ни на одной из них не могла опознать того, кто стрелял в Элен Макдафф. Почти не сомневаясь, что в убийстве обвиняется совершенно непричастный к нему человек, и все же не находя в себе мужества обратиться в полицию и встать на его защиту, миссис Морган то принималась рыдать, то вновь впадала в мрачное раздумье.

В то же утро судья Сэм и районный прокурор Питер Энстроу сидели за столиком в самом фешенебельном ресторане Гейтвея «Вид на море». Отпивая кофе, судья внимательно всматривался в пышную зелень соседнего парка, однако в его серых глазах читалось сильнейшее недовольство. Это был старик лет шестидесяти с лишним, подтянутый, с преисполненными достоинства манерами; приветствуя входящих в ресторан друзей и знакомых, он время от времени улыбался, сверкая белизной вставных зубов. На нем был серый полотнятый костюм с галстуком. Позволяя отдохнуть глазам, он снял пенсне, слегка склонил голову набок и с некоторым высокомерием проговорил:

— Я ненавижу себя за то, что согласился участвовать в этой истории. В дни моей молодости политическая борьба была такой же грязной, если не грязнее, грубое насилие отнюдь не было редкостью, но, черт возьми, даже тогда существовали определенные пределы!

Энстроу успокаивающе улыбнулся.

— Сэм, но Уэстин все же убил Элен Макдафф. Сейчас сюда приедет Эллендер и покажет вам его признание.

Энстроу было около сорока: непомерно властолюбивый, он ловко скрывал свои замыслы под маской этакого страдальца, обиженного жизнью и людьми.

— Бог мой, Пит, но как же вам хочется вкусить власти! — заметил судья.

— А почему бы и нет? Вам все преподносится на блюдечке, а я должен, жертвуя лучшим, что может быть в моей жизни, добиваться всего сам.

— А иногда жертвуя и чужими жизнями…

— Но и вы далеко не святая невинность, — усмехнулся Энстроу.

— Да, на моей совести есть и человеческие жизни, — согласился судья. — Тем больше сомнений вызывает у меня дело этого мальчика. Я даже имени его не помню.

— И хорошо, что не помните.

— Должен же человек когда-то остановиться и оглянуться на пройденный путь.

— Однако вы не прочь стать губернатором, как и ваш отец в свое время, не так ли? — продолжал настаивать Энстроу.

— Мечтаю уже много лет.

— И такая возможность у вас теперь есть, она там, — Энстроу сделал жест в сторону тюрьмы на Мэретта-стрит. — Губернатор Лайтуэлл трясется от страха в своей резиденции. С его помощью компания лесопильных заводов «Акма» сорвала изрядный куш на сделках с лесом, о чем стало известно Макдаффу. На предстоящих выборах при поддержке Макдаффа вы легко возьмете верх над Лайтуэллом. Макдафф уже говорил об этом.

— Откуда вы знаете?

— Неважно. Знаю, что Макдафф побывал в Вашингтоне и беседовал с сенатором Слипером. Вы же понимаете, уж если Макдафф и Слипер говорят, что Лайтуэлл должен уйти, значит, все решено. Ну, а после ухода Лайтуэлла вы единственный кандидат на его место.

— И я должен заплатить за это своим участием в ваших махинациях? Да плюс к тому принять меры, чтобы имя Макдаффа не попало на страницы бульварных газет?

— Послушайте-ка, Сэм. Элен меняла возлюбленных как перчатки. — об этом сплетничал весь город. Однако одно дело сплетни, и совсем другое — газетные статьи. Если газетам станет известно об амурных делах любвеобильной супруги Макдаффа…

— …то слишком многие начнут задавать себе вопрос, не убил ли ее сам К.Т.? — Сказав это, судья Сэм отвернулся и уставился в окно.

— Советую никогда и никому не высказывать таких предположений! — прошипел Энстроу.

— Ну, а что вы-то получаете в награду за свои труды? — повернулся к нему Сэм. — Место судьи?

— Разумеется. Но дело не в том, что получу я, а в том, что получите вы.

— Предположим, я ничего не хочу «получать» таким путем? Предположим, я изменю свое решение и выйду из игры?

— Ничего вы не измените и ни от чего не откажетесь. Вы и ваши друзья с Бэккер-авеню… Вот уж кто поистине достоин презрения! Сплетничаете в тиши своих особняков, осуждаете других, а сами занимаетесь всякими нечистоплотными делишками… У меня и у самого, правда, рыльце в пушку, но я по крайней мере не прикидываюсь святошей, как вы и вам подобные.

— Да и я не прикидываюсь, я ничем не лучше вас, — брезгливо поморщился судья. — Однако как низко может пасть человек!

— Особенно когда он даже во сне видит себя губернатором, как вы. Кстати, судья, не говорите: «Я ничем не лучше вас», — говорите: «Я такой же, как вы». Это не так режет слух.

— Где же Эллендер, черт бы его побрал? — пропуская слова Энстроу мимо ушей, сердито спросил судья.

— Сейчас позвоню в тюрьму и узнаю.

Энстроу вышел в вестибюль, где стояли телефоны-автоматы, и увидел только что появившегося в ресторане Эллендера. Он подошел к нему, взял под руку и подвел к столику, за которым сидел судья.