— Ничего. Но меня интересует, как вы сумели разглядеть дома в темноте.

— Когда я пришел сюда, было еще не очень темно.

— Который был час?

Уэстин машинально взглянул на руку, на которой уже не было часов, и снова перевел взгляд на Вирлока.

— Что-нибудь около четверти девятого.

— Где ваши часы?

— Отобрал полицейский. Кажется, Оззи — так его тут называли.

— За что он вас бил?

— Хотел вынудить к признанию в убийстве. Человек, которого полицейские называли Макдаффом, пообещал им продвижение по службе, если они заставят меня сознаться.

— Ну, хорошо. — Вирлок чувствовал себя неловко и старался не смотреть на Уэстина. — Ну, хорошо. Вот вы в сумерках, около четверти девятого, идете по улице, любуетесь домами… Что же произошло дальше?

— Один дом, тот самый… показался мне каким-то не таким, как все остальные, и мне захотелось получше его осмотреть. Я остановился, глядел на сад, на цветы, и вдруг…

Дверь распахнулась, и в кухню вошел Эллендер, начальник отдела уголовного розыска местной полиции, а вслед за ним начальник городской полиции Фэйн и Макдафф.

— Это и есть тот самый тип? — спросил Эллендер.

— Он уже сознался? — поинтересовался Фэйн.

Вирлок покачал головой.

— Нет. Мы пока толкуем о предшествующих событиях.

Эллендер — полный человек в летнем коричневом костюме и такой же сорочке с подобранным в тон галстуком — разговаривал по обыкновению в грубом, повышенном тоне.

— Кто это его разукрасил? — кивнул он на юношу.

— Оззи и Авэ. Макдафф пообещал им продвижение по службе, если они выколотят из него признание.

Эллендер равнодушно отвернулся, взял со стола бумажник Уэстина и начал рыться в нем.

— Вы не должны были так поступать, мистер Макдафф, — укоризненно покачал головой Фэйн. — Полицейским категорически запрещено…

— Какое мне дело до ваших запрещений! — огрызнулся Макдафф. — Мне важен результат. Я столько лет плачу вам из своего кармана, а когда мне понадобилась такая пустяковая услуга, вы сразу в кусты? Не выйдет! И не смейте указывать мне, что я могу и чего нет!

— Хорошо, мистер Мак, хорошо, дорогой! — миролюбиво ответил Фэйн, тихонько подталкивая Макдаффа к двери. — Им сейчас же займется Эллендер…

Дверь за Макдаффом закрылась.

— Ну, парень, — мрачно взглянул на Уэстина, начал Эллендер, рассказывай-ка лучше сам. Да не вздумай морочить мне голову, иначе я отвезу тебя в полицию, а там, будь уверен, тебя еще почище отделают. Начинай. Смит, записывайте его показания.

Смит вынул блокнот и авторучку.

— Давай, Уэстин, давай! — торопил Эллендер.

Уэстин бросил взгляд на Вирлока и облизал пересохшие губы.

— Теперь я буду говорить только в присутствии адвоката, — проговорил он.

Эллендер наотмашь ударил его по лицу.

— Я тебе дам адвоката! — крикнул он. — Насмотрелся всяких фильмов и несешь вздор! Адвоката получишь только с моего разрешения, понял? Сначала все расскажешь, а потом мы подумаем, нужен ли тебе адвокат.

Эллендер снова ударил Уэстина, и тот вместе со стулом упал на пол.

Мистер и миссис Эш жили напротив Макдаффа, на другой стороне Бэккер-авеню, в четырехэтажном сером особняке, с огромными окнами-фонарями и высокими потолками. Семью (у Эшей было четыре мальчика в возрасте от семи до пятнадцати лет) обслуживала многочисленная прислуга из негров и негритянок.

По ночам покой обитателей особняка частенько нарушал шум пьяных кутежей в доме Макдаффов. Одно время чета Эшей и сама посещала эти вечеринки, точнее оргии, но всегда покидала их раньше всех, а потом и вовсе перестала ходить — не оттого, что осуждала подобное времяпрепровождение, а оттого, что предпочитала больше заниматься своими детьми.

Комната старшего мальчика находилась на четвертом этаже, откуда можно было хорошо видеть и сад Макдаффов и даже то, что происходило у них в гостиной. Супруги сделали это открытие случайно, после того как однажды сын появился за завтраком полусонным и объяснил, что до трех часов ночи наблюдал за очередной «вечеринкой» у соседей.

Вечером в следующую субботу хозяйка дома Нонна Эш отправилась в комнату сына и сама убедилась, до какого безобразия доходили упившиеся и совершенно потерявшие стыд гости Макдаффов. Она немедленно перевела сына в спальню к брату, а в его комнату приказала перебраться горничной Берте Пул.

Позже Нонна Эш не раз слышала, как Берта, хихикая, передавала кухарке красочные подробности подсмотренных сцен и как та спокойно отвечала, что все это ей давно известно от приятельницы — прислуги Макдаффов.

Миссис Эш была по-своему привязана к Берте, которая работала у нее уже лет двадцать и была одного с ней возраста. Хозяйка частенько заходила к горничной узнать последние сплетни и подолгу простаивала перед зеркалом, пока доморощенная портниха Берта примеряла на ней какое-нибудь очередное будничное платье. Вот почему миссис Эш вовсе не удивилась, когда вечером в то воскресенье Берта спросила, может ли она поговорить с ней попозже по секрету.

В половине двенадцатого, уложив детей, миссис Эш поспешила подняться в комнату Берты. Ужас, вызванный у нее убийством Элен Макдафф, теперь перешел в тупую, приглушенную боль. Толпа зевак, топтавших лужайки в саду, шумливые репортеры со своими назойливыми расспросами, неприятное ощущение, охватившее ее, когда в дом явились полицейские, чтобы задать несколько обычных в таких случаях вопросов, истошный вой полицейских сирен, устрашающие подробности, которые сообщил ей Джордж, ее муж, побывавший на месте преступления, — все это повергло ее в какое-то оцепенение. Лишь к вечеру, когда самые острые переживания остались позади, она почувствовала некоторое облегчение. Конечно, газеты еще долго будут пережевывать происшествие, еще не скоро затихнут всякие кривотолки, но хорошо уже хоть то, что пока никакие неприятности не угрожают ей самой и ее домашним. Миссис Эш и мысли не допускала, что полицию может заинтересовать флирт, который в прошлом году так безрассудно затеял ее супруг с Элен Макдафф. У нее комок к горлу подступал, когда она вспоминала, как иногда по вечерам Джордж отправлялся к Макдаффу «перекинуться парой слов» и как позже она обнаруживала, что именно в эти вечера Макдаффа не было дома. Она не позволяла себе спрашивать, а Джордж не находил нужным говорить, что происходило между ним и Элен Макдафф в такие вечера. И вот теперь Элен Макдафф нет в живых…

Войдя в комнату Берты, миссис Эш услышала приглушенные всхлипывания.

— Ты плачешь, Берта?

— Да, мэм.

Миссис Эш присела на край кровати горничной.

— Почему же ты плачешь?

— Я… я… видела…

— Что ты видела?

— Я видела, миссис Эш, что произошло там, внизу… Я видела его… Я видела все отсюда, из окна…

Миссис Эш потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки.

— Что значит — видела его? Кого ты видела, Берта?

— Я открыла окно. Миссис Макдафф сидела в саду — она ведь любила выходить в сад. Но на этот раз я удивилась: уже почти стемнело, а она все сидит. Потом я увидела мужчину… Я, правда, не смогла в сумерках рассмотреть его как следует, но заметила, что он невысокий, сухощавый… Он подошел к миссис Макдафф, и она вдруг вбежала в дом. Потом я увидела их в большой гостиной… Нет, не обоих, а только миссис Макдафф… Она вроде бы пятилась. Потом я увидела плечо мужчины. Он вытянул руку, послышался выстрел, и миссис Макдафф упала…

Нонну Эш вновь охватил страх. Пытаясь подавить волнение, она встала и прошлась по комнате.

— Что еще ты видела, Берта? — наконец собралась она с силами.

— Не знаю, мэм… Просто не знаю… — растерянно ответила Берта. — Но что-то в фигуре мужчины заставило меня подумать…

— О чем?

— Почему-то его фигура показалась мне знакомой, — ответила Берта, избегая взгляда миссис Эш. — Нет, нет, ничего определенного я сказать не могу!

«Если Берта узнала в том человеке кого-нибудь из соседей, — лихорадочно размышляла миссис Эш, — в историю с убийством окажемся вовлеченными все мы — и я, и муж, и дети…»