Думы, думы не оставляли его. Что-то происходило в нем этой весною. Кто он, Алекс Мотовилов со всеми успехами, со всем тем, что насыпала в него мировая современность? Когда ребенком он видел с закрытыми глазами, когда мечтал, летал в иные миры, разве ему было известно о жизни меньше, чем сейчас? О, больше, несравнимо больше, ярче! Что с того, что десять лет наисовременнейшего Интернет-бизнеса превратили его в первого человека крупнейшей отечественной Компании, а пять лет возни с «Параскевой» сплотили ее в единый организм с личными установками для каждого работника? Что с того, что летом ожидались выборы уже третьего заинтересованного губернатора, и так далее, далее… Все по кругу. За исключением странной прихоти Константина Второго стать этим самым губернатором. Ладно, разберемся.

— Кто же я? — Алекс смотрел перед собой. — Человек-Бизнес? Я все в нем знаю, я уже не развиваюсь, я отстаю от самого себя. Мой мозг напрягают громады мыслей, и мыслей исключительных, превосходящих, пронизанных силой, сверх-усилием, но день за днем, год за годом я предаю эти дары жвалам бизнес-спрута. Сколько можно? Что станет со мной, если Им надоест тратить на меня время? Если Они отвернутся? Что останется от меня? Пустая оболочка?

Дорожка между домами была узковатой, едва разминуться, и проезжавшие машины издали сбавляли ход, чтобы, не дай бог, не зацепить его джип-чирокки. Разборки в этих случаях бывали скорыми. Две старушки из дома тоже боялись подойти, но душа их изболелась за посаженные недавно прутики-былинки шиповника с зелеными почками, прижатые колесом его машины. Подбадривая друг дружку, они поцарапались в дверцу.

— Сыночек, не обижай наши кустики. Мы, старухи, ходим за ними, как за малыми ребятами.

Алекс взглянул влево на газон, потом в боковое зеркало на вышедшую из подъезда Валентину, молча выехал на дорогу. Бабульки принялись руками подымать своих подопечных.

Одетая в длинное платье и норковый палантин, Валентина шла к машине, покачиваясь на каблуках. Она выглядела так, что на нее хотелось смотреть, не отрываясь, разглядывая каждый завиток прически, изгиб и ямочку на подбородке, плавные линии фигуры. Алекс почувствовал приближение своего мужского счастья, приближение женщины-божества. Один за другим оглянулись на нее прохожие, сбавила ход летевшая БМВ, сидевшие в ней вывернули шеи в сторону шествующей королевы. Валентина посещала бассейн, где ее обихаживали косметологи и массажисты, одевалась в бутике Femina, но, главное, она, как «железная леди» Маргарет Тэтчер, молодела и хорошела от самой власти, от творческой работы. На американских курсах «Маркетинга и менеджмента» о ней лестно отзывались консультанты, она добилась уважения в самых элитных деловых кругах.

Алекс спрыгнул с подножки, распахнул перед Валентиной правую дверцу и помог ей удобно устроиться на высоком сидении.

Они ехали на вернисаж в Дом Нащокина, где у Натальи Рюриковой собирался весь московский бомонд.

— Знаешь, Алекс, — с улыбкой начала она, разложив в ногах фалды платья и поправив на плечах серебристый палантин, — сейчас эта девочка, что придумала выставки, выдала еще одну идею. О наружной рекламе. У меня даже дух захватило. Рассказать?

— Разумеется.

И пока она говорила о «географической наружке», сосредоточенно смотрел на дорогу. Нескольких минут ему хватило на обзор возможностей нового дела, подсчета начальных вложения, прибыли, и, главное, сближения на этой почве с Правительством Москвы и благоприятных последствиях московской поддержки его губернаторов.

— Стоит свеч, — согласился он. — Правда, поначалу потребуется тысяч двести долларов на раскрутку. Надо сразу объять пол-Москвы, иначе перехватят. В первую очередь следует поместить извещение о том, что именно мы начинаем это дело. Хотя бы в «Городской нови». Одновременно создать новое агентство, обучить сотрудников…

— Новое агентство? — обеспокоенно переспросила Валентина.

— Или расширить твое, — поправился он. — Автору идеи дать пять тысяч и пусть даже не приближается.

— Пять тысяч долларов этой девчонке?

— Не девчонке, а «голове». Умников надо хорошо кормить. Она не станет артачиться?

— Никогда. Это «божья коровка».

В Воротниковском переулке у входа их ждали два охранника, уже встревоженные отсутствием шефа. Увидя машину, они подбежали, открыли дверцы, потом один из них вошел в переднюю к длинной лестнице, круто идущей на второй этаж, а другой, пропустив Алекса и Валентину, замкнул собой шествие.

Николай позвонил в дверь ровно в пятнадцать часов. Он был в строгом костюме при галстуке, в руках его были нежные алые розы, коробка дорогих конфет и огромный, упакованный в оболочку, вездеход с педалями. Данюшка потрясенно принял подарок, забыв сказать «спасибо», и тут же влез на сидение. Агнесса в сером креповом платье с ниткой жемчуга на шее приняла цветы, поставила их в вазу. Потом провела по квартире, показала картины, книги с дарственными, побледневшими от времени надписями, сделанными еще гусиным пером. В маленькой комнате он увидел открытый «Зингер» с ножным приводом, расшитые одежды, компьютер.

— Ваш дом похож на вас, Агнесса, — сказал он.

Они вышли на балкон к тополю, горьковатому аромату его лопающихся почек. Вспомнили дальние виды Подмосковья, поговорили о погоде, о планах на лето. После этого она пригласила гостя к столу.

В небольшой кухне возле старинного темного буфета, украшенного резьбой в виде виноградных гроздьев и листьев, был сервирован стол на две персоны. На белой крахмальной скатерти лежало столовое серебро с гербами и номограммами, фамильный фарфор, хрустальные бокалы, льняные, с вышивкой, салфетки в колечках. Это семейное достояние, словно посланцы рода, призваны были поддержать ее сегодня.

Угощение не было обильным. Она подала крабовый салат, жареную семгу с горошком, мягкий сыр и маслины без косточек. Вино было темное, французское, они слегка пригубили его. Сидя друг против друга, позвякивая приборами, тихонько беседуя о посторонних предметах, поминутно встречаясь взглядами, они соблюли все правила хорошего тона. Обед был окончен. Агнесса заварила чай, накрыла чайничек толстым чехлом. Николай молча наблюдал за ее движениями. Сервируя для чая, она сменила салфетки, смахнула щеткой крошки с блестящей от рисового крахмала скатерти, открыла принесенную им коробку. Конфеты в цветных обертках красивым узором лежали на темной шелковистой подкладке.

— Прелесть, — улыбнулась она.

Николай придержал ее запястье.

— Агнесса, присядьте.

Она села прямо и стройно, опустив на колени руки.

— Я должен сказать вам нечто очень важное, — начал он. — Я прошу вашей руки. Приношу извинения за несерьезность тогда в лесу, но все к лучшему. Я прошу вас стать моей женой.

Она ответила просто и сразу, как и тогда в лесу.

— Благодарю за оказанную мне честь, Николай. Я согласна стать вашей женой.

Они помолчали. Потом медленно поднялись и, глядя в глаза друг друга, легонько поцеловались одним прикосновением губ.

— Уф, слава богу! — он повалился на стул и ослабил галстук. — Такое долго не выдержишь. Агнесса! Я буду хорошим мужем, поверь, ты не пожалеешь. Нам нужно время, оно уже работает. Все будет хорошо. Дух захватывает, как может быть хорошо!

Она смотрела на него тепло и серьезно.

— Я позову родителей?

— Это возможно?

— Они над нами, на третьем этаже.

Набрав номер, она сказала сдержано.

— Папа, мы с Николаем приглашаем вас с мамой на нашу помолвку.

— Каким Николаем? — оторопел отец.

— Моим женихом. Будем рады видеть вас сегодня, сейчас.

Данюшка запрокинул светлую головку. За полтора часа он ни разу не отвлек мать, машина его, загруженная игрушками, двигалась от окна к двери и обратно.

— Что такое помолвка? — спросил он.

— Это когда я и Николай договариваемся вместе любить одного мальчика, — она выразительно посмотрела на сына и взлохматила его вихры.