Молодых встретили на пороге, осыпали зерном и монетами. Свидетелем со стороны Анны Стахиевны была Розалия, со стороны Викентия Матвеевича — Семен Семенович. На молодой было в светлое платье, и белые туфельки, голова ее золотисто переливалась, ухоженная в соседней парикмахерской. Молодой краситься не стал, и даже сегодня, в такой день, Викентий Матвеевич пробежал с утра свои пять километров вокруг всех прудов.

Родственники, соседи заполнили квартиру, однокомнатную, без мебели, с тремя столами и собранными по дому стульями и табуретками. Подарки были по-пенсионерски небогатыми, не покупными. Хрустальные вазы из домашнего серванта, наборы рюмок, собственноручно вышитые салфетки, скатерти, приберегаемые для торжественных случаев. И цветы. Букеты покупали вскладчину, на двоих-троих. Было трогательно, женщины плакали.

— Дорогие мои! — Валентина статно и внушительно встала перед молодыми. — Поздравляю вас с законным браком! Поздравляю с заслуженным счастьем! Совет да любовь! Живите и процветайте на радость всем нам, а мы, молодые, приложим все силы, чтобы жизнь ваша текла достойно и полноценно.

Она расцеловалась с «матерью» и свекром.

Угощение было обильным. Конечно, икра черная и красная, винегреты и салаты, холодец и заливное, горячая куриная ножка с горошком, пироги с капустой и яблоками, заказной свадебный торт. В опасениях Валентины, как бы пенсионерам, уже привыкшим к своим скудным трапезам, не стало бы плохо от яств и вин, имелся свой резон, но сами гости об этом не заботились.

За отдельным столом угощались дети. Девочки и их друзья пили чай с конфетами и пирожными, рассказывали случаи и анекдоты, оглядывались и смеялись с легкой неловкостью за поступки взрослых.

Потом все смешалось. Заиграла музыка, женщины запели «народным хором», мужчины вышли курить к лифту. Дым по зарешеченной шахте повалил под крышу, проникая в квартиры на верхних этажах.

— Пожар? Горим? — послышались голоса сверху.

— Заливайте! — отвечали подвыпившие гости.

Конечно, разговорились о политике. Мужской разговор, словно футбольный мяч, ударился о Госдуму и ее героев, о займы, о цены, и попал в Монику и Билла.

— Нам бы их заботы! Да если бы наш президент отличился так-то, мы б ему слова не сказали.

— Прошло его время. Царствует, лежа на боку!

Все были благодушны. Но не Семен Семенович. Он петушился, задирался спорить и, наконец, нашел повод.

— Молчать! — загремел он на кого-то, возразившего ему. — А я говорю, что нельзя играть против собственной валюты, подставлять ее под топор! Эти олигархи как собаки на сене… Нельзя занимать чужие деньги, перекладывать долг на детей и внуков! Где это видано? И не уверяйте меня, что на доллары проценты в мире выгодные, маленькие. Так говорят преступники! Стоит рублю упасть в два-три раза, и нам негде будет заработать, чтобы купить на них столько зеленых дураков для расплаты. Это же кабала, цепи, — он схватился за сердце и привалился к стене.

— Анна Стахиевна! Семену Семеновичу плохо! — побежали к ней.

Но он уже отдышался, сунул под язык таблетку валидола, вернулся в комнату и сердито сел возле жены.

К весне Шурочка завела свой бизнес. Разговорившись как-то раз по телефону с пригородным хозяйством, она приехала в «Заречье». В стороне от главных дорог, за лесом и обширной болотиной, которая угадывалась по торчащим из снега желтым сиротливым камышинам, раскинулись поля и теплицы бывшего «кремлевского» поставщика свежих овощей, грибов и лекарственных снадобий. Как представителю газеты, Александре показали цветной ролик о самих себе, провели по фермам с голландской и французской компьютерными технологиями, и, слово за слово, признали в ней «своего» человека, а вскоре сделали и доверенным лицом сначала по рекламе, а потом и по другим поручениям. В «Каскад» стали звонить множество людей и спрашивать Александру Никаноровну. Валентина насторожилась. Сгоряча сделала одно замечание, другое, потом, разобравшись и не желая терять сотрудницу и деньги, обложила Шурочку планом по рекламе и данью за «крышу». Все к лучшему. Новые дела у Шурочки пошли так бойко, что бесконечный поиск рекламных клиентов стал ей в тягость, и будь в Тайнинке телефон, она могла бы уже не сидеть в агентстве целыми днями. Но привычка к месту, к людям немало значили для ее кошачьей натуры. Очень скоро владение небольшим собственным «делом» проявилось во всем ее облике, в нем проступила та хватка, тот думающий прямой взгляд, какие раньше восхищали ее у клиентов-директоров. Подобно им, у нее была на счету каждая минута. Шурочка подумывала о машине. А вот какой?.. Мелкие сделки ей уже досаждали, и она передавала их Ладе в счет погашения тою старого долга. В конце концов, в этой гонке ее схватила простуда, голос ее осип, но являться на работу она продолжала ежедневно. Как Валентина. И странная вещь: дела пошли еще лучше.

— Что за чудеса? — удивлялась Шурочка, — я хриплю, а им больше нравится. Агнесса, слышишь?

Агнесса подняла на нее задумчивые глаза.

— Очень точное наблюдение. Всем надоели агрессивные и деловые, душа потянулась к подлинности. Ты не мяукаешь, ты проста и бесхитростна, и они верят.

— Ишь ты.

Весна приближалась медленно, почти неохотно. Морозы не отпускали, снег заносил улицы, ломал ветви деревьев. На югах с беспокойством ждали весеннего паводка. И все же…

— Валечка, — с улыбкой вошла в кабинет Екатерина Дмитриевна, — будем праздновать Восьмое марта? Надо бы расслабиться, оттянуться, как говорят молодые, потанцевать, сдружить новых и старых. А?

— Без проблем, — поддержала Валентина. — Готовьте самодеятельность, талантов у нас хватает. Да позвоните тем, кто работал у нас раньше. Почему не показываются? Как у них дела? Пусть приходят, мы всем рады, тем более обученным и обстрелянным.

И в доме Виктора Селезнева раздался звонок.

— Витенька, а мы вас потеряли, — он узнал Екатерину Дмитриевну. — Соскучились, хотим повидаться. Женщины приглашают вас на вечер накануне нашего праздника. Ждем вас седьмого марта, в пять часов.

Виктор был тронут. Он переживал скверное время, чувствовал, что совсем одичал в своем затворничестве.

— Буду, — сказал он весело, — приду непременно. Благодарю за внимание, дорогая Екатерина Дмитриевна.

Положив трубку, закурил и стал ходить по квартире.

В агентстве было людно и оживленно, как ни на одной из оперативок. Две новейшие группы слушателей, еще не вполне вкусившие от щедрот рекламного бизнеса, были счастливы оказаться на пирушке вместе с легендами «Каскада» — Юрой, Агнессой, Шурочкой, самые простодушные из них лелеяли надежду приобщиться под шумок к «их секретам». В большой комнате были сдвинуты рядами все столы, резались хлеб и угощения, пробовались музыкальные диски, слышались зовущие хлопки открываемых бутылок. В общем, звучала та пленительная увертюра, которая отрывает любое застолье. Как в любом человеческом сообществе, в «Каскаде» уже отстоялись кое-какие обычаи вроде шурочкиных солений и мяса с морковью и черносливом, которых ожидали, глотая слюнки, и как десятка два застольных русских песен, слова которых были отпечатаны на плакатиках. Их также напела Шурочка. В другой комнате еще дозванивались клиентам и, всем на удивленье, договаривались о встрече несколько завзятых трудоголиков, хотя и на том конце провода трезвых давно уже не было.

Виктор, мужественный, прекрасно одетый, вошел с бутылкой виски и букетом цветов. «Старики» встретили его восторженным гулом, на который с почтением оглянулись и стали рассматривать вошедшего советники «помоложе». Виктор польщенно поклонился, подошел к Валентине.

— Вы, как всегда, самая обворожительная, — единым взглядом схватив ее прическу, малиновое бархатное платье, золото на шее и на запястьях, все ее величие, как видимое всем, так и знаемое лишь им одним. С артистизмом первого театрального любовника склонился к ее руке.

Валентина улыбнулась.

— Рада вас видеть, Виктор. Где вы сейчас? На какой сцене, в какой роли пожинаете лавры? Ваши друзья замечательно отзываются о вас.