— Придет время и мир услышит обо мне, — ответил он загадочно.

— Витя! Как приятно! — с подъемом подкатилась Екатерина Дмитриевна. — Что вы, как вы? А мы-то ждем-пождем, когда нас на премьеру пригласят! Не бойтесь, не задаром, мы сами билеты купим, мы богатенькие Буратино.

— Скоро приглашу, — открыто улыбнулся он. — Я сейчас труппу набираю, человек восемь-десять единомышленников. Как откроемся, милости просим.

Это блеснуло как молния, в один миг, и он чуть не упал от такой находки. Вот что надо делать! И вот что такое беседа. Самодвижущаяся коляска, самонаводящееся на открытие действо! Убийственно молчать целыми днями…

— Как интересно! — сказала Агнесса, подходя ближе. — И где он будет, твой театр?

— Поначалу в каком-нибудь подвале, по обыкновению. Но это будет сплав всех сценических жанров, даже архаики, все звонко, взрывно!

— Желаю тебе успеха.

— «Директор театра», — улыбнулась Лада, и тихонько напела моцартовскую тему.

— Благодарю, — Виктор прижал к груди руку. — Ты счастливо преобразилась, Лада, тебя не узнать. Прими мои поздравления.

Оглядываясь, он увидел свою прежнюю подружку. Подошел, чмокнул в щечку. Шурочка пристально посмотрела ему в глаза и отвернулась. Какое ее кошачье дело до его собачьей жизни!

— Господа! — негромко сказала Валентина. — Господа! Мы вновь за праздничным столом. Но пусть сегодня говорят мужчины! Нас хотел поздравить самый молчаливый человек в агентстве. Максим Петрович! Вам слово.

Легкий смех взлетел над столом. Максим Петрович с доброй застенчивой улыбкой на худом некрасивом лице, поднялся из тесного ряда сидящих за столом.

— Бесконечно мое восхищение нашими милыми сотрудницами. В России женщина — больше чем женщина, в России женщина — сама Россия.

Все захлопали, закричали и принялись было выпивать, но Максим Петрович продолжал стоять с тою же смущенной улыбкой.

— Разрешите мне прочитать мои скромные посвящения, навеянные окружающими меня красавицами.

— О-о, Максим Петрович! Талант! Спишите слова! — поднялся гвалт и уже не утихал.

После него две новенькие, еще полные наива и доверия к лучезарному будущему молодые женщины, повязав на головы платочки, и молодой человек в алой рубашке навыпуск, подпоясанной кушаком, притоптывая и поводя плечами, пропели вместе и поочередно, частушки собственного сочинения.

Валентина растрогалась.

— Милые вы мои! Ах, какие молодцы! Премию каждому по десять процентов от всех заключенных вами договоров! Таланты надо поощрять! И вообще, господа, внимание! С пятнадцатого марта все будут получать не двенадцать, а четырнадцать процентов от суммы договора, как было обещано еще в октябре. Вы так замечательно работаете, что мы, наконец-то, можем себе это позволить. Если опять не помешают.

— Ура-а!

Запели «По Дону гуляет…», не допели, потому что плохой конец, запели «Живет моя отрада…», «Лучину», «Пряху», «Рябину», поглядывая на плакатики. И расчувствовались, расплакались, будто и веселье не в радость, если не выбьешь слезу из сердца.

И тут в дверях возник Митяй. В руках его был огромный букет темно-красных роз.

— С праздником, драгоценные! — закричал он. — Каждой женщине по розе за один поцелуй! Подходите. Все честно, ага.

Все были «хороши» и «поддаты» как раз настолько, чтобы принять его условия. Выстроилась очередь. Смеху прибавилось. Митяя целовали в губы и щеки, брали розу, вдыхали аромат.

— Лада! Скромница! Твоя очередь!

Шум затих. Лада, прелестная, в голубом платье, осторожно коснулась губами лица молодого человека. Он пылко прижал ее к себе.

— Бери весь букет! Солнышко ты мое ненаглядное! Еще один поцелуй, настоящий!

Но она высвободилась и отбежала с цветком в руке, а к Митяю приблизилась Агнесса. Ласково причесала пальцами его русые волосы, коснулась губами щеки и взяла свой приз.

Погасили главный свет, в полумраке начались танцы. Виктор пригласил Валентину, Шурочку пригласил Юра. Он теперь нечасто бывал в агентстве, готовясь в МГУ, но забегал, не бросал ни «Каскада», ни старых клиентов, потому что деньги нужны были всегда. А Виктор хотел подузнать у своей дамы о ее спутнике тогда в театре, впечатление от которого так врезалось в память, что мечталось ему, тревожило его и поныне. Была даже ревность к нему, блистательному, и тяга к его личности, широте и размаху. Кто он? Но Виктор не посмел даже слова произнести о той встрече.

— Агнесса, можно с тобой поговорить? — подсела к ней Лада.

Сейчас, когда все казалось легко, ее тянуло признаться в самом нежном и скрытом, и попросить совета. А состояло ее тайное в том, что непривычная к вниманию молодых людей, она, словно дикарка, проигрывала все знакомства с самого начала, с первых же слов. К ней подходили на улице, в метро, на фирмах, но быстрый страх сковывал ее, словно цепями.

— Агнесса…

— Что, Солнышко? — Агнесса угадала ее волнение.

— Я… знаешь…

— Смелее.

— В общем, научи меня общаться с мужчинами.

Конечно, Лада зарделась, как маков цвет, но в полумраке, слава богу, можно было пренебречь этим. Агнесса обняла ее.

— Спроси что-нибудь попроще, подруга. У тебя трудности?

— Ужасные. Я не знаю, что со мной творится, когда на меня смотрят. Никакой смелости. А уж если кто понравится, то я теряю последние крохи. Вот… как быть?

— Рада бы тебе помочь, но… я сама, как та рябина. Чего-то жду, жду… В Москве, я знаю, есть группы общения, там, говорят, многому обучают. Попробуй. А что, в самом деле! Ради красивой тряпки мы готовы ехать на край света, а для главного в твоей жизни, встречи с человеком, пальцем шевельнуть не желаем! Странно, правда?

— Да, — уныло согласилась Лада.

Группа общения… нет, это не для нее, это слишком явно. Все сразу догадаются, почему она пришла.

В это время танцы стали общими, каждый двигался независимо, как ему желалось, под общий настороженно-ритмический бой барабанов.

— Пойдем танцевать, — поднялась Агнесса.

Увидев, что они вошли в круг танцующих, Максим Петрович откачнулся от стенки, которую подпирал, зачерпнул на столе горсть конфет, приблизился и угостил обеих.