Он усмехнулся.

— А я не отпущу. Я коммерсант, — он взял в руки поданный ею бланк. — Где видно, что это со скидкой?

И Лада, увлекшись волнением разговора, протянула ему свой, неофициальный, прайс-лист, где карандашиком, для себя, были указаны допустимые скидки до тридцати пяти процентов. И замерла с протянутой рукой, словно застигнутая на месте преступления. Волна стыда и страха чуть не лишила ее сознания.

Глянув на бумагу, он мгновенно понял все и поморщился.

— Ну и замашки у в… — он запнулся, пожалел ее и добавил, — у вашего агентства…

Размашисто подписал оба экземпляра и бросил ей.

На ватных ногах она спустилась по лестнице, добрела до метро, села в вагон. Хотелось плакать и жалеть себя…

«Но это же случайность, я не виновата! — оправдывалась она и тут же казнила себя. — Обман был с самого начала, а стыд — когда схватили за руку. Вот какая я».

В вагоне начался шум. Подвыпивший бедноватый мужик из простых задирался к молодому человеку с квадратной прической, в богатом кожаном пальто.

— Ворье! Россию продали! Жулики!

Его удерживали, он рвался, а тот стоял у дверей, сдерживаясь, в ожидании станции. Мужик вырвался, схватил парня за «грудки». Тот развернулся и врезал ему в ухо. Мужик отлетел.

— Молокосос! Отца ударил! Седого…

Пожилая женщина встала между ними. Двери раскрылись, молодой человек вышел, пострадавшего усадили на диван.

И никто не догадывался, что виною всему была она, Лада, ее падение. «Подобно несчастному Ионе, бывшему причиной морской бури, — думала она, — ужасно, ужасно».

В начале марта в артистическом кафе неожиданно появился Толик. Он обветрился, стал похож на ядреного краснорожего купчину, в облике и походке появились одновременно быстрота и уверенная в себе осанистость крутого, знающего себе цену предпринимателя.

— Как дела? — хлопнул он Виктора по плечу.

Тот скривился, ответил кисло и нецензурно.

Толик расхохотался. Он заказал графинчик водки, закуски попроще и, почему-то, ломтик ананаса.

— А я, брат, капиталистом заделался. Зора-то как в воду глядела, точно. Слыхал про Каменец под Кандалакшей? У меня там заводик на берегу залива, гравий, щебень, гранитную крошку гоним, конгломераты разные для строителей. Я там и президент, и директор, а попросту хозяин, — он налил в рюмки себе и Виктору.

Тот посмотрел на него с сомнением.

— Это не скучно?

— Хозяином-то быть?

— Гравий какой-то… ты в нем понимаешь?

Толик насмешливо прищурился.

— Поначалу, точно, ни бельмеса не понимал. Приехал туда, смотреть не на что, пьянь, разорение, бабы злые, ух! За пять лет, как в той песне, «по камушку, по кирпичику растащили кирпичный завод». Спасибо, стены под крышей уцелели. Ну, позвал народ, выступил. Думаешь, просто? Вече новгородское, одно слово. Пять часов орали, чуть не подрались, мужики-то здоровые. Насилу утихли, поверили. Выбрали, правда, «совет директоров», приглядывать за мной. Смех! Денег ни у кого нет, по десятке выпрашивают, директора-то мои… Ха! Потом по местному начальству кинулся. Всех подмазал, научился. Заработало. Сейчас ломим, любо-дорого! Ты был на северах? Темно, холодно, а сердце прикипает. Дом достраиваю, своих перевезу, места чистые, ребятне расти — здоровее некуда. У меня третий намечается, знаешь. Бог даст, ждем дочку.

Он наливал и говорил, говорил и наливал безостановочно, видно было, что он, наконец-то, удовлетворен, душевно здоров, доволен жизнью, хотя и соскучился по своему кругу.

— Я как прилетел, сразу на спектакль побежал, Парфения нашего смотреть. Отменно работает, ей-богу! Как на твои глаза?

Виктор пожал плечами. Он ни разу не видел Парфения на сцене, ему достаточно было иметь того собутыльником. С мгновенным острым проникновением Толик вдруг почувствовал его состояние. Увидел тусклые глаза, вялую белую руку и ужаснулся.

— Фух… Ты-то как? Работаешь? Ездил куда-нибудь?

— Был. В Новосибирске.

— Как там ребята?

— Вкалывают, — Виктор скривился. — Все на вторых ролях. Один Парфишка в люди вышел…

Он чуть не добавил смачных ругательств, но удержался. Друзья помолчали. Толику становилось не по себе. За этим приятельским столом, в праздничном, полном друзей зале, по которому он бродил в мечтах темными приполярными вечерами в своем далеке, его стала забирать, волна за волной, тягучая серая тоска, исходившая от Виктора. Если утром, распределяя время, он рассчитывал посидеть здесь на радостях часа три-четыре, то теперь вдруг засобирался домой и заговорил напоследок о том, чего еще не успел, но о чем непременно хотелось похвалиться именно перед Виктором.

— Там, знаешь, по-соседству другой заводик загибается, лесопильный и мебельный сразу. Ходоков прислали, ко мне просятся. К лету присоединю. Эх, Витя, как же вовремя ты подвернулся! Мне эти деньги уже тысячи процентов принесли, все в производство вкладываю. И знаешь, я готов возместить твоей красавице, Валентине-Валькирии. Каково было ей, женщине, в одиночку начинать с нуля?

— Она не одна. За ней такой возвышается, видел его однажды.

— Тем лучше. Теперь-то мне иначе все видится. Я свой грех искуплю.

— Ты серьезно?

— Я теперь все серьезно… А потому серьезно, Victor, что это по роду передается, на детях отражается. Он еще и не родился, кроха, а папашка уж тут такого наворотил, святых выноси! Не веришь? Полюбуйся-ка на дальнее потомство власть имущих. Не дай бог! Верну, верну до копейки, пока Манюська не родилась. Расчетный счет этого «Каскада» где-то записан, примите, мол, с благодарностью за вашу своевременную помощь. Ха-ха! У меня сейчас тридцать два человека работают, да школа со столовой и драмкружком. Вон скольких кормлю с семьями… Эх, Витек! Пока рубль держится, как вкопанный, я тоже на ноги поднялся, в землю врос. Теперь устою, что бы ни случилось. Ей-богу! Вот какой я теперь.

Виктор сидел молча, наливаясь желчной завистливой тоской. Толик кинул на стол деньги, поднялся. Какая-то мысль мелькнула в его лице, рука скользнула карман пиджака. На свет появился паспорт в лиловой обложке.

— Возьми.

— Зачем? — Виктор потемнел.

— Вдруг пригодится. Все, бывай, меня дома ждут.

Виктор посмотрел вслед мутным взглядом. Значит, это Толик был готов, а он, Виктор, ему подвернулся. Вот оно что…

В ту давнюю новогоднюю ночь Викентий Матвеевич пришел домой только днем. Он впервые остался у Анны Стахиевны. И уже третий месяц они жили общим домом. Тихое, закрытое от чужих глаз счастье веяло над ними. Конечно, он не забывал своих обязанностей, дети ни минуты не оставались без присмотра, но Валентине все же пришлось нанять пожилую женщину с верхнего этажа для пригляда и кухни, а та раззвонила новость по всему дому. Их поздравляли. Наконец, они объявили о том, что решили пожениться.

Свадьбу справляли всем домом. Дверь на этаже была открыта, и все три квартиры казались одним помещением. После ремонта новокупленное приобретение обставили уютно и скромно мебелью Анны Стахиевны. Ее ковер украсил спальню, ее холодильник встал на кухне, даже черно-белый телевизор она не разрешили заменить на цветной.

— Яркие искусственные краски цветных экранов вредны для зрения человека, — сказала она с твердостью медика.

— Не может быть. Почему? — удивилась Валентина.

— Потому что снижается чувствительность глаза к слабым оттенкам. Это, увы, доказано. Многие из современных детей не различают красочных переливов на полотнах старых мастеров. От этих красок и громких звуков для людей исчезают самые тонкие и тихие радости жизни.

Но здесь Валентина не согласилась с ней. Она купила японский SONY с пультом переключения программ, и спрятала у себя. И только сегодня утром его установили в квартире.

— Летом будет чемпионат мира по футболу, Анна Стахиевна. Вы же не хотите, чтобы ваш муж смотрел его в другом месте?

Обменом малой квартиры на большую, новокупленную, а проще говоря, еще одной покупкой, Валентине пришлось заниматься с ее сыном, наследником, неуступчивым молодым человеком из современных быстроумных деятелей; за отказ от своих прав он потребовал положить на его счет сумму в долларах, раза в полтора превысившую стоимость квартиры его матери. И ни у кого не повернулся язык осудить его. Что такое цена? Если покупателю позарез нужна именно эта жилплощадь, рынок благословит любую цену. Деньги Валентины продолжали работать на ее род. В будущем ее семья займет всю половину этажа с тремя лоджиями и собственным входом, а уже на днях она установит в холле общий технический холодильник с отделениями для одежды, овощей и прочих необходимостей.