– А как же… где же…

– Рассосалось, – сказала она и захлопнула дверь.

И кто бы не надрался на его месте? Может, и не было никакой беременности. «Черт, как они меня, – думал Марк, – как последнего лоха…»

Вот вам грустная история про доверчивого еврея, который хотел жениться и растить детей вместе с ярославской красавицей, да не тут-то было.

Марку было так стыдно своей очевидной глупости, что он даже тете Рае не рассказал всего. Отредактировал, как мог. И вот теперь он сидит у нее в кухне, пьет кофе и медленно выходит из штопора. Жизнь продолжается, несмотря ни на что. Завтра он пойдет в спортзал, потом в баню и утром в понедельник, как новенький, – на работу.

– Марк, так когда ей зайти?

– Что?

– Ох, боже мой, я говорю, когда принимает тот хороший ортодонт, помнишь, ты рассказывал: милая женщина, у нее мальчик такой послушный…

Ведь у девочки должны быть красивые зубки, а он все не выходит, и так обидно – передний зубик. Если бы где-то сзади, то и ладно…

– Погоди, у кого зубик не выходит? У этой твоей израильской красавицы?

– Как тебе не стыдно! Чем ты вообще слушаешь? И не приходи ко мне больше такой никакой. Обормот.

Тетушка встала. Массивная грудь сердито колыхалась под шелковым халатом. Она отошла к раковине и принялась греметь посудой.

– Ну прости меня, тетя Рая, ладно? Мне было так плохо. А тут я согрелся, успокоился и, видно, задремал. И не прогоняй меня. Куда же я пойду плакаться и утешаться? Придется ехать к Стене Плача.

Раскаивался он искренне, и тетушка, само собой, простила Марка.

– Ох, ладно, что с тебя возьмешь. Слушай внимательно. У соседской девочки не выходит передний зуб. Светланочка, ее мама, юрист. Зарабатывает вроде прилично. И вот она говорит: поведу дочку в частную клинику, а я ей сказала: мой Марк работает в Центральном стоматологическом институте, и лучше, чем посоветует он, не будет нигде. Я хотела, чтобы ты посоветовал им хорошего ортодонта. Конечно, можно просто пойти в платную клинику, но там ведь неизвестно, на кого нарвешься, а у вас все-таки институт, кафедра.

– Ну вот, теперь я понял. Пусть приходит в понедельник твоя девочка, отведу ее к Антонине Ивановне. Только я не помню, в какую она смену. Попроси мамашу мне позвонить, хорошо?

Расстались они с тетушкой тепло, хотя Марк и отклонил предложение взять Анечкин телефон (так звали несостоявшуюся покорительницу Земли обетованной).

Антонина Ивановна – детский ортодонт – милейший человек и очень хороший врач. Она работает в том же институте, что и Марк, – Центральном, а потому блатном и безумно дорогом, – за зарплату. Все назначают сумму, в которую пациентам обойдется лечение по высшему разряду. «Но можно и по госрасценкам, но качество, сами понимаете…» Антонина Ивановна так не умеет. Она все делает так, словно этот сопливый ребенок в кресле ее собственный. А если ей приносят подарки или деньги, она ужасно смущается и долго благодарит. Хорошо, хоть не отказывается. Старожилы говорят, что поначалу пыталась. Но потом жизнь заставила поступиться принципами и идеалами.

Она растила сына одна, и деньги ей были нужны ой как. У мальчика было какое-то хроническое сердечное заболевание. Узнав об этом, папа растворился в голубой дали, даже не забрав сына из роддома. И Антонина Ивановна билась одна. Полторы, а то и две ставки, замены заболевших, – личной жизни у нее, естественно, так и не случилось. Надо сказать, что мальца она вытянула, – угловатый подросток с застенчивой улыбкой учился хорошо, маму не огорчал и вечером после работы встречал ее на автобусной остановке.

Вот к этой-то Антонине Ивановне Марк и решил сосватать дочку тетиной соседки, у которой был, как выяснилось из разговора со Светланой по телефону, банальный сверхкомплект. Сверхкомплект – это когда вместо одного коренного зуба в десне присутствуют зачатки двух. Иногда выходят оба, иногда один. Как правило, лишний убирается, то бишь выдергивается, – и все. У тети-Раиной соседки оказался приятный, чуть хрипловатый голос. Почему-то Марк подумал, что она должна быть высокой… или не очень высокой, но такой… в теле. Такая теплая и уютная мама. Он объяснил, куда и во сколько подойти, какую сумму взять с собой, и они мило распрощались.

В понедельник утром Марк был как огурчик – не в смысле зелененький и в пупырышках, а в смысле бодр, свеж и готов к нелегким своим трудам. Классический завтрак – яйца, тосты и кофе – он поглощал в предвкушении нового, а потому интересного рабочего дня. Место трудов праведных находится в центре Москвы – факт, немало способствовавший престижу заведения в прежнее время. Кроме того, он работал не просто в клинике, а в научном институте, сохранившем – не полностью, но мы об этом никому не скажем – кадры и научный потенциал еще с советских времен, когда, что скрывать, они были самые-самые. Потом появились какие-то хамоватые частники, накупившие кучу оборудования и начавшие лечить зубы в обход системы государственного здравоохранения. И тут выяснилось, что спрос огромен. То есть больных зубов у населения немерено. Институт захирел, не выдерживая конкуренции. Ибо на одних научных достижениях далеко не уедешь. Марк был слишком молод, чтобы претендовать на что-то, степеней не имел, а потому быстренько пристроился в один из таких частных кабинетов, что и позволило ему заработать на приличную двухкомнатную квартиру в новом кирпичном доме и машину – тогда это были «жигули» шестой модели. Кстати, пока на них стоял вазовский движок, о лучшей тачке средний человек и мечтать не мог. Теперь-то, конечно, не то.

Так вот, институт прозябал. Поговаривали, что хирурги докатились окончательно – перед операцией писали список лекарств, которые предлагалось достать самому пациенту, если ему небезразличен результат.

Но потом пришел новый директор, который принес мешок денег, фигурально выражаясь, естественно. Просто часть клиники переоформили в ОАО, и на те деньги, что дали учредители, оборотистый дядька сделал ремонт, закупил оборудование и напечатал новый прейскурант цен. Народ присел. Цены были высокие. И деньги платились в кассу, потому как материалы теперь хозяйские, одноразовые шприцы – тоже, и за что врачу в карман класть? Честно, Марк, да и многие другие поначалу думали, что мужик палку перегнул. Но нет. Народ пошел лечиться. Само собой, не все пациенты были платные, по направлениям со сложными случаями шли те, кому оперативное вмешательство было жизненно необходимо. Но если вы желали получить красоту в чистом виде – вот тут требовалось хорошенько раскошелиться.

А потом… потом в два раза подняли зарплаты, и молодой человек первый раз поехал в Париж. На месяц. Он решил – надо не спешить. Ему хотелось посмотреть все, о чем читал, будучи школьником и студентом. Марк чувствовал, что просто обязан воочию увидеть этот город, эту сокровищницу мировых культурных ценностей, познать хотя бы часть из них… а еще ему очень хотелось познать француженок. Это отдельная история, но парижанки ему не понравились. Хотя, может, просто не повезло… Марк даже не мог сначала толком сообразить, что же его так в них разочаровывает. Но потом понял: качества, свойственные нации в целом и помогавшие этой нации процветать, чрезвычайно раздражали в каждой отдельно взятой представительнице прекрасного пола. Сейчас попробую пояснить свою мысль. Марк всегда старался быть расчетливым и бережливым. В конце концов, именно от этого во многом зависела его жизнь. На маму он не рассчитывал, да и обременять собой дядю Мишу с тетушкой тоже не хотел. А потому деньги считать и беречь умел не хуже какого-нибудь хрестоматийного Шейлока. Но всегда тешил себя мыслью, что никогда не бывал мелочен и скуп. А эти женщины были мелочны – во всем. Сначала он решил, что такой подход – следствие жизни в капиталистическом обществе. Марку даже взгрустнулось; у нас, наверное, тоже скоро так будет, с тоской подумал он, всматриваясь в личики своих недолговременных подруг, видя, как сжимаются в нитку губы, как они быстро подсчитывают в уме франки… Удивляясь ноткам досады в голосе: «Милый, зачем цветы? На эти деньги можно было купить три пары чулок». И это говорила не бедная студентка, а женщина-врач, зарабатывающая очень приличные деньги, имеющая практику в дорогом районе. Вот таким образом он и вернулся домой, очарованный Францией – ее гобеленами, замками, вином, Шарлем Азнавуром и солнечным воспоминанием о том, как, бродя по Парижу, неожиданно попадал в ожившие полотна импрессионистов – его любимых художников. Честно говоря, Марк сначала даже расстроился: город не лучился праздничным весельем и, казалось, обращал не так уж много внимания на туристов. Почему-то ему казалось, что кругом должно быть больше красок, больше радости и шума. Но потом молодой человек понял, что карнавал – это не для Парижа. И тогда ему открылся другой город – старый и вечный. Этакий самодостаточный пространственно-временной континуум (что бы это ни значило в действительности). Вещь в себе. Растиражированный миллионы раз, но не ставший банальным просто потому, что городу и его обитателям – плевать. Нотр-Дам, несмотря на одноименный мюзикл, великолепен. А еще есть набережная, где собираются букинисты и раскладывают на лотках гравюры и старые книги. И пожилые мужчины – почему-то только мужчины – в вязаных кофтах и шейных платках играют в парке в такую странную игру – кидание шариков. И уличные кафе, где народ сидит часами, где тщательно накрашенные старушки, вооружившись чашечкой кофе, безмятежно созерцают жизнь, текущую мимо. Он был очарован городом…