Они прожили вместе всю осень. В октябре Доротея начала ходить по дому в майках без рукавов, а полицейский инспектор Витор Обадия перестал задавать вопросы вслух.

— Завтра у Сони из бухгалтерии день рождения, — говорила Доротея.

«Кто такая Соня из бухгалтерии?» — спрашивал Витор Обадия про себя.

— Купи ей цветов, — говорил он Доротее, доставая бумажник.

Доротея улыбалась рыжими ямочками.

— Я уже купила. Будешь пить чай?

— И ничего не объясняет, — жаловался полицейский инспектор кузине Мафалде. — Никогда ничего не объясняет. Я вечно додумываю все сам.

— Ну и ладно, — басила кузина, прикуривая от ароматической свечки. — Какое тебе вообще дело до Сони из бухгалтерии?

В начале декабря Доротея начала меняться. Вначале понемножку: пропала россыпь мелких веснушек с кончика носа, слегка посмуглели рыжие руки.

«Автозагар?» — подумал полицейский инспектор.

— Может быть, обмен веществ, — сказала кузина Мафалда.

Потом изменения стали заметнее. К Рождеству оказалось, что глаза у Доротеи не зеленые, как привык думать полицейский инспектор, а темные, а на голове целая шапка темных кудрей.

«Линзы? — подумал полицейский инспектор. — Парик?»

— Может, сейчас так модно? — неуверенно сказала кузина Мафалда.

После Рождества Доротея перестала вставать по утрам, чтобы сделать Витору Обадии завтрак. После Нового года стала уходить из дома по ночам. А в феврале пропала.

Полицейский инспектор прождал ее неделю, потом взял выходной и собственноручно сменил все замки на входной двери.

— И куда ты, инспектор, так торопишься? — раздраженно буркнула кузина Мафалда. Ей смертельно надоела эта история, но она считала, что родственники должны поддерживать друг друга. — Может, она еще вернется!

Полицейский инспектор достал рюмку, поглядел сквозь нее на свет.

— Хочешь коньяка? — задумчиво спросил он. — У меня еще есть.

В июле полицейский инспектор Витор Обадия встретил Доротею на пляже. Она положила на песок крошечное оранжевое полотенце и сидела на нем очень прямо, вытянув длинные ноги.

У нее были кудрявые, коротко стриженные волосы, кожа цвета кофе с молоком, высокие скулы и сочный рот мулатки, но это была та же Доротея, которая год назад улыбалась рыжими ямочками на рыжих щеках.

— Тебе ведь, поди, жарко в рубашке, — сказал полицейский инспектор, усаживаясь рядом.

Доротея пожала плечами.

— Как тебя сейчас зовут?

Доротея молча закатала рукав. Чуть повыше локтя черным по кофейной коже было вытатуировано: «Эулалия»..

— Ты со мной не разговариваешь?

Доротея улыбнулась и приложила палец к губам.

Полицейский инспектор Витор Обадия поднялся и отряхнул песок с синих купальных трусов.

— Ну, счастливо, — сказал ои. — Может, еще увидимся.

— Счастливо, — сказала Доротея. Голос ее звучал странно, как будто она давно им не пользовалась. — Приходи через год, ладно? Мне кажется, тебе понравится Фатима.

Сузана была манекеном в магазине пижам и нижнего белья. Она стояла за стеклом в малиновом пеньюаре или в кружевном поясе и чулках, смотрела на улицу и безразлично улыбалась розовыми губами.

— Ты видела? — спросил полицейский инспектор Витор Обадия. — Эта девица в витрине мне подмигнула!

Кузина Мафалда бросила на витрину быстрый взгляд и достала из кошелька двадцатисентимовую монетку.

— Температуру смерь, — сказала она, стирая защитное покрытие с лотерейного билета. — И сходи к врачу.

— К какому? — послушно спросил инспектор. Он был уверен, что ему не показалось, но не любил спорить с кузиной.

— К любому, — кузина Мафалда сдула клочки защитного покрытия прямо на инспектора. — Вот черт, опять ничего не выиграла.

Сузана приходила в магазин за пятнадцать минут до открытия. Она садилась на прилавок, закидывала ногу на ногу и закуривала длинную сигарету с ментолом.

Когда сигарета догорала до середины, появлялись Ритиня и Катиня (по понедельникам это были Роза и Карла, а по субботам — Лурдеш и Паула, но Сузана их не различала и даже не пыталась запомнить). Ритиня приносила Сузане кофе и маленькую жестяную пепельницу из кафе напротив, а Катиня ничего не приносила: она была главнее Ритини, и у нее был ключ от витрины.

Допив свой кофе, Сузана замирала, как будто у нее кончился завод. Иногда она забывала потушить перед этим сигарету, и та тлела у нее между пальцами или падала на пол.

— Вот увидишь, однажды она обязательно устроит пожар, — бубнила Ритиня, тщательно утаптывая в пепельнице Сузанину сигарету. Ритиня смертельно боялась пожаров, но не хотела, чтобы Катиня это заметила.

— Ты не отвлекайся, — отвечала Катиня. — Нам через пять минут открываться.

Магазин пижам и нижнего белья ограбили среди бела дня, как раз когда полицейский инспектор Витор Обадия собирался идти к врачу.

— Ничего, — сказал он. — Я зайду туда по дороге. Все равно в больнице вечно очередь часа на два.

Пока Ритиня уносила пепельницу и чашку из-под кофе обратно в кафе напротив, Катиня переодевала и подкрашивала Сузану. Сузана ей не мешала, но и не помогала, сидела на прилавке в деревянной позе и позволяла делать с собой все что угодно.

— Не понимаю, зачем ее держат, — жаловалась Катиня по вечерам маме, раскладывая пасьянс. — Пластиковые манекены и легче, и красивее, и не курят. И платить им не нужно.

— Может быть, она — внебрачная дочь хозяйки? — предполагала мама. — Может быть, хозяйка ее вначале потеряла, а теперь нашла и хочет, чтобы она теперь всегда была на виду?

— И руки у них отвинчиваются и привинчиваются, — не слушая маму говорила Катиня и смахивала со стола карты. — Как привинтишь, так и держатся, хоть неделю, хоть месяц.

Из магазина вынесли все подчистую. Не осталось ни одной пижамы, ни одной пары трусиков, исчезли даже чудовищные гольфы в оранжевую, зеленую и розовую полоску. Манекен стоял в витрине совершенно голый, прикрывшись бумажным плакатом «Скидки на всё 40 %», и чихал не переставая.

— Будьте здоровы, — сказал полицейский инспектор Витор Обадия. — Хотите платок? Или куртку? У меня в машине куртка.

Манекен открыл рот, чтобы что-то сказать, и чихнул так, что витрина вздрогнула.

— Спасибо, не надо, — проговорил он секунду спустя, утирая слезящиеся глаза. — Не разговаривайте со мной, пожалуйста, у меня еще не кончился рабочий день.

— Я не профессионал, — плакала потом Сузана, сидя на кухне у полицейского инспектора и куря сигарету за сигаретой. Полицейский инспектор принес ей огромный рулон бумажных полотенец, и Сузана время от времени отрывала себе полотенце и громко в него сморкалась, не переставая плакать. — Я не настоящий манекен!

У Сузаны был толстенький блокнот в кожаной обложке, куда она записывала правила поведения настоящего манекена.

— Правило номер восемь, — читала она гнусавым от слез голосом. — Настоящий манекен никогда не забывает, что он манекен, и не ведет себя не как манекен. Скобка открывается. Не двигается, не разговаривает, не почесывается, не чихает и так далее. Скобка закрывается.

— У тебя был форс-мажор, — говорил Витор Обадия. — В такой ситуации даже пластиковые манекены чихают. Сделать тебе чаю с лимоном?

Кузина Мафалда позвонила полицейскому инспектору Витору Обадии на работу.

— Приехал бы ты домой, инспектор, — сказала она. Голос у нее был странный. Если бы это была не кузина, а чужая женщина, Витор Обадия решил бы, что голос у нее растерянный.

— Зачем? — недовольно спросил инспектор. — Я очень занят сейчас. — Была его очередь заказывать пиццу, а он никак не мог выбрать четвертый ингредиент.