– Должен заметить, что вы сделали только хуже, – вмешался старик. – Мы на долгие годы создали возле нее вакуум, делали вид, что она – никто и звать никак. Мы постоянно доказывали ей, что она ничего не значит, ее никто не читает. А во что превратилась эта ваша борьба с экстремизмом? Там же вышли на бюджетный «распил» доморощенные «эксперты», доказывавшие ей в суде, что каждое ее слово взрывается в чужих мозгах и заставляет полностью пересмотреть свою жизнь нежелательным образом. Как бы еще и псевдонаучную базу подводили под эти утверждения. Сами-то они, конечно, утверждали, что на них «не подействовало», но само это дело давало понять, что Каллиопа необычайно важна всем! А этого делать было нельзя! Тем более, что с нее начали с первой перед масштабными общественными провокациями с демонстрациями и митингами. И какой вывод могла сделать Каллиопа, всегда выступавшая против общественных беспорядков?
– Да это он не понимает! – продолжала орать Окипета, хлопая крыльями и наступая на молодого человека, который будто стал ниже ростом. – Там три года планировалась кммпания по закручиванию гаек, а она все сорвала, все! Наездом на нее, открытым выступлением, они ей все карты в руки сдали, она каждого прокачала и все выложила в Интернете. Ведь сейчас ни одного провокационного движения не осталось! От всех «лидеров» тут же стали отшатываться, стоило им сказать что-то против нее! А они долгие годы помогали ее сдерживать! И какие сейчас у нас «лидеры оппозиции»? Они поднимают ее темы бюджетного воровства и коррупции! Никто не может шевельнуться на политической сцене без обязательной критики в адрес «реформы ЖКХ»!
– А разумнее было выступить в старом апробированном русле «пролетарского интернационализма», – повысил голос старик. – А Каллиопа, выступавшая против преступлений на этнической почве, тут же заявила, что у нас – «многонациональная нация», выбивая почву из программной «защиты русского этноса» националистических движений. Уж как она может все смысла лишить, так никто, кроме нее, как говорится, не сделает.
– Интересно, а как раньше-то их приканчивали? Мы что-то новое изобрели? – рявкнул молодой человек.
– Я бы сделал все, чтобы она так и писала свои стайки, реагировала на текучку, но не дал бы ей продолжать писать! – почти заорал на него старик. – В советское время мы всегда могли выставить для общественного признания – достойную замену инициированным музам. Но одновременно могли завалить каждую музу социальным обеспечением так, чтобы разрушить связи со средой, внушить принципы если не партийного, то чистого искусства – «искусства для искусства!» Лева Осинский ведь не зря сразу премию «Апофеоз» организовал, он отлично улавливал тенденции.
– Она – непредсказуемая… нельзя было открыто давать ей понять собственное значение, – зло шипела Окипета. – А ведь это поняла не только она одна. Задача была в том, чтобы от нее отвернулись. А потом пришлось травить всех «оппозиционеров», чтобы привлечь к ним хоть какое-то внимание! У всех пришлось устраивать обыски, на всех пришлось заводить уголовные дела, выгонять с работы, допрашивать в отделах по борьбе с экстремизмом. А она еще нагло интересовалась, почему всех этих уличных бузотеров еще не проверяют в психушке! В результате все, что происходило с ней, – превратилось в общепринятую практику, стало «обычным делом». А все, что раньше высказывала она одна, были вынуждены говорить все, но в более агрессивной и некоструктивной риторике. Ты этого хотел?
– Надо было загрузить ее в университете, надо было позволить ей печататься, но в узком спектре, требовать научной работы, платить, наконец! – продолжал орать старик. – Она же привела свои «расчетки» на заработную плату. Она писало в правоохранительные органы, что ее в университете обворовывают, писала о взятках, помешала вывести огромные деньги с зарплаты преподавателей по мошеннической схеме с недвижимостью университета. При обыске у нее были обнаружены документы, доказывавшие все эти заявления. Но никакого прокурорского реагирования по ним, конечно, не было, зато ей сразу начали за работу платить в девять раз больше, чем она получала раньше! Так неужели она в этом случае не сообразит, что к чему? И на работе в период суда и следствия ее особо нельзя было травить, поскольку какой-то идиот взял показания с ее декана, являвшегося главным свидетелем ее «идейного перерождения», что она постоянно обращалась в правоохранительные органы на его счет. И кто бы в советское время при всей фактуре выпустил этого гаврика на свободе гулять и бороться вместе с прокуратурой с «экстремизмом»? Так раньше мы и с музами не действовали с такой тупой откровенной прямолинейностью. Мы понимали, как бессмысленно ловить музу, в руках окажется только воздух.
– Перестаньте орать! – вдруг резко оборвал их молодой человек. – Вы слышите?
Умолкнувшие гарпия и хозяин квартиры услышали последние отзвуки высокого, почти девичьего смешка, тут же умолкнувшего, как только в кабинете стало тихо.
– Давайте, не будем поддаваться эмоция, иначе окажемся в ее власти, – сумрачно сказал он. – Но вы ведь выходили в ее блог, пытались с ней говорить! Он же не может отступать от основ эпического жанра, предусматривавшего полную искренность!
– Выходил, не отрицаю, – подтвердил старик. Давно имел там аккаунд, еще в старом блоге, который мы уничтожили. Но манипулировать ею невозможно, вы должны понять, что нынче вместо Каллиопы – хитрая изворотливая баба, которая может легко высмеять все, включая собственные благородные порывы. И что она делает с русским языком… это тоже за гранью моего понимания. Она так и пишет, что до нее русский язык умирал. И это соответствовало действительности! Он больше напоминал мертвый язык, зараженный небывалым количеством иностранных заимствований и «новояза».
– А зачем вы за ней следите, – насмешливо поинтересовалась Окипета. – По старой привычке?
– Я и живу по привычке, – проворчал хозяин. – А за ней я слежу, что вся моя предыдущая жизнь не утратила смысл. И мои усилия, наконец-то, начинают ценить, как я вижу. Ждал вас раньше, не тогда, когда вам уж совсем обратиться не к кому.
– Вы мне всегда нравились, – примирительно ответил ему гость. – Раньше партийность в литературе позволяла уничтожить любого и без таких ночных визитов, без «борьбы с экстремизмом». Тихо и надежно. А сейчас сложнее. Надо доказать человеку лично, что все, что он себе насочинял – не имеет смысла.
– И как ты ей это теперь докажешь? – опять начала вскипать Окипета, обращаясь к молодому человеку. – Правильно про нее кто-то на литературном форуме сказал, что она – переформатирует пространство!
– Так, давайте все же сместим акценты немного ближе к цели нашего визита, – остудил ее пыл молодой человек, усаживаясь в кресло хозяина, как на трон. – Изложите, пожалуйста основные идеи, которые она декларирует сейчас.
– Да там, собственно, одна идея – это борьба добра и зла, – пробурчал старик. – Она вообще всегда подчеркивает, что бывает много лишь идеологий, но в основе каждой лежит обоснование нелегитимного способа приобретения собственности, которая тебе принадлежать не может. Музы вдохновляют на творчество. Если есть пример, когда человек ничего не создает, не творит, а всего лишь становится частью «класса эффективных собственников», растлевая всех самой возможностью подобного приобретения, то жизнь всех утрачивает смысл, стремиться больше не к чему.
– Она самая опасная, пожалуй, из всех, – вставила словечко Окипета. – У нее странный талант для музы эпической поэзии, она может все превратить в фарс, легко создает образы, рождает какое-то легкое отношение к жизни.
– В ее блоге я всегда выступал с коммунистических позиций, видя, насколько негативно ее окружение воспринимает происходящие «демократические преобразования», – пояснил старик. – И лучше бы не трогал это вовсе, она начала вводить всякие смешные словечки. Например, «марксизм-ленинизм» назвала «карламунизмом», высмеяла и само учение, и его апологетов. У нее был пост «Немного о моем народе», где в нескольких строчках не оставляла камня на камне от вековой пропаганды. После этого поста рухнуло несколько марксистских форумов, а все вокруг «просто ржали», как мило отметила Окипета.
