К вечеру Пейпер догнал свой авангард и, как обычно, поехал неподалеку от первого танка, который к тому моменту уже поворачивал за большую скалу, за которой находится собственно сам мост.

Пока танк одолевал сложный для такой махины поворот, Пейпер остановился и посмотрел на город. Ставло, со своими домиками из красного кирпича постройки XVIII века и складами, возвышавшимися над рекой, как крепостная стена, показался ему маленькой крепостью. Но колебания были чужды Пейперу. Три танка уже повернули за угол и въехали на мост. Вдруг под первым из них полыхнула фиолетовая вспышка. Танк закачался и остановился. Он наехал на первую из спешно заложенных военными инженерами противотанковых мин. Казалось, это был сигнал — из первого ряда домов на северном берегу начали стрелять снайперские винтовки, а через секунду к ним присоединился пулемет 50-го калибра, осыпая атакующих бело-зелеными в темноте очередями.

Пейпер нахмурился и почесал подбородок. Кажется, американцев в Ставло немало. В прибор ночного видения он мог наблюдать, как через главную площадь движутся грузовики 7-й бронетанковой дивизии, направляющиеся в Сен-Вит. Решение было принято мгновенно. Приказав лейтенанту Штернбеку отводить танки с моста, Пейпер отправил одну танковую роту на разведку дороги, которая вела вдоль реки Амблев южнее, к мосту в Труа-Пон. Если удастся овладеть тем мостом, то можно будет обойтись без захвата моста в Ставло.

Танки отправились на выполнение задачи, а Пейпер посмотрел на своих солдат. Большинство из них спали — им не удавалось этого сделать уже почти три дня, да и поесть за это время толком получилось не у многих. Внезапно усталость накатила и на самого Пейпера. Как и солдатам, ему захотелось только одного — спать. И именно в этот момент он принял решение, которое оказалось фатальным для всей операции. Пейпер решил дождаться сведений о дороге на Труа-Пон и отложить штурм Ставло до утра. Обессиленный, он отдал офицерам приказ об отбое.

Звуки стрельбы с перекрестка в Бонье взволновали подполковника Перегрина, командующего военно-инженерным батальоном, дислоцированным в Мальмеди. Он знал, что туда недавно отправилась батарея 285-го батальона полевой артиллерии, и решил, что артиллеристы попали в беду. Подполковник взял с собой сержанта Билла Крикенбергера с автоматом, и они вдвоем выехали на высотку, чтобы осмотреть оттуда перекресток. Оставив джип возле дороги, офицеры осторожно направились пешком в лес рядом с перекрестком.

Внезапно из кустов навстречу им выскочили три американца. Крикенбергер тут же поднял автомат, но Перегрин мгновенно опознал их.

— Не стрелять! — бросил он. — Свои!

Крикенбергер открыл рот от изумления. Он никогда раньше не видел американских солдат в таком виде. Одежда их висела лохмотьями, и, согласно позднейшим воспоминаниям полковника Перегрина, «они что-то кричали про какое-то избиение». Это были Вирджил Лэри, Хоумер Форд и еще один солдат. Потрясенный полковник бросился вместе с сержантом к этим троим, и их повели в джип, стараясь успокоить на ходу. Джип тут же выехал к медицинскому пункту в Мальмеди.

К тому времени, как они прибыли туда, из расположенного в Спа штаба 1-й армии выехали два корреспондента журнала «Тайм» — Хэл Бойл и Джек Бельден. Эти двое проснулись поздно, потому что всю ночь гуляли на вечеринке. Другие корреспонденты уже давно были «на передовой» — то есть колесили по окрестным дорогам в направлении немецкого прорыва, о котором столько говорилось. Бойл и Бельден не спеша позавтракали и тоже отправились в путь. Бойл был в Северной Африке во время битвы за Кассеринский перевал и кое-что знал о том, с какой скоростью продвигаются немецкие танки. Поэтому несмотря на то, что в штабе ему сказали, будто немцы не могли добраться так далеко, он убедил напарника, что, вероятнее всего, найти какой-нибудь материал удастся на перекрестке в Бонье, и журналисты направились именно туда.

Какими бы закаленными и привычными ни были военные корреспонденты, но и они слушали рассказы троих спасенных — «полузамерзших, окоченевших, рыдающих от бессильной ярости», как описал их Бойл, — в потрясенном молчании. В то время как врачи пытались оказать им посильную помощь, а кто-то поспешил приготовить кофе, молодой лейтенант Лэри вытряс из ботинка пулю вместе с кровавыми ошметками пальцев.

— У нас не было ни единого шанса, — рыдал он, — ни единого!

Вот корреспонденты и получили свой военный репортаж. Записав все, что можно было вытянуть из троих спасенных, они бросились обратно в Спа, чтобы отправить полученные материалы. К 6 часам вечера репортаж попал в руки генерал-инспектору 1-й армии. История о массовом уничтожении привела его в ярость, и он приказал распространить эту информацию как можно шире. Известия дошли и до начальника штаба 1-й армии, генерал-майора Уильяма Кина, который отметил это в своем дневнике: «Никаких сомнений в правдивости этих рассказов нет. Вся история получила немедленную огласку. Генерал Квесада[21] уже рассказал ее всем своим летчикам на сегодняшнем совещании».

В военной газете «Звезды и полосы» пообещали посвятить этому событию всю первую полосу ближайшего номера. Радиостанция «Зольдатензендер Кале», формально — немецкая, а на самом деле — орган беженцев из Германии и бывших военнопленных, руководимый Сефтоном Делмером, пообещала ретранслировать информацию о бойне обратно в Германию. Повсюду начала раскручиваться пропагандистская кампания о жестокости наступающих немцев — произошедшее окрестили «европейским Пёрл-Харбором» с целью укрепить ослабевший боевой дух солдат.

К ночи слухи о том, что эсэсовцы расстреляли американских военнопленных, дошли до передовой. Командиры по всей линии фронта говорили солдатам: «Ребята, пленных мы теперь не берем. Особенно эсэсовцев».

Местами подобные указания получали даже официальную письменную форму, так, например, в 328-м пехотном полку в приказе о наступлении, планируемом на следующий день, содержались такие строки: «Солдат и десантников, принадлежащих к частям СС, в плен не брать, а убивать на месте…»

А в огромном здании Верховного штаба экспедиционных сил союзников в Версале началась работа по сбору имен, дат и прочих данных, относящихся к массовому убийству неизвестного количества американских солдат неизвестно каким подразделением СС.

Именно с этого началось плетение петли, которой предполагалось захлестнуть горло Йохена Пейпера, а вместо этого переживут потрясения сами основы американского военного правосудия, не оставив в стороне и Верховного главнокомандующего, который станет к тому моменту президентом Соединенных Штатов.

А далеко оттуда, на пустынном перекрестке в Бонье, начал падать снег, который вскоре скрыл мертвых солдат под белым покрывалом. К полуночи трупов было уже не видно.

Полковник Монк Диксон без сил рухнул в постель в час ночи 18 декабря. После пророческого прогноза разведки от 15 декабря он только денек успел побыть в Париже. Вчера вечером, когда полковник, к собственному изумлению, узнал о том, что его прогнозы сбываются, ему сообщили, что он должен срочно прибыть в штаб генерала Брэдли в Люксембурге, на встречу с бригадным генералом Эдвином Сибертом. Касательно происходящего информатор сообщил мало толкового, но достаточно, чтобы Монк оценил всю тяжесть положения.

К утру он был уже на месте. Отель, где располагался штаб, находился прямо напротив вокзала. Полковника сразу же проводили к Сиберту и показали ему оперативную карту. Диксон тотчас понял, насколько плохи дела.