Избиение практически завершилось. На перекрестке почти не осталось немецких машин. Стоны затихли. На окровавленной траве и в грязи вокруг кафе лежали сто пятьдесят человек, восемьдесят четыре из них были мертвы, остальные — тяжело ранены.

Вот последний из немцев покинул место бойни, крича своим товарищам, чтобы подождали, и над полем повисла тишина.

Кафе «Бодарве» было объято пламенем, сама мадам Бодарве исчезла, и больше ее никто никогда не видел.[19] Анри Ле Жоли убежал. Он вовремя понял, что очевидцам всего произошедшего жить осталось недолго. Стрельба еще не закончилась, а он уже перебежал через дорогу к себе на ферму.

Но примерно через полчаса после бойни он снова оказался в беде. На дороге из Бюллингена напротив тропинки, ведущей к нему на ферму, остановился немецкий танк. Ле Жоли неуверенно вышел навстречу. Вдруг один из восемнадцатилетних мальчишек, сидевших на башне, достал пистолет и направил на фермера. Тот сразу же вспомнил жест Флепса и закричал:

— Ich bin doch deutsch![20]

Солдат, казалось, вообще не слышал его. Он выстрелил с двадцати метров — и промахнулся. Ле Жоли развернулся и бросился бежать в дом. Там он слетел вниз по каменной лестнице в подвал, где уже сидели старик немец, ветеран Первой мировой войны — беженец из Кельна и какой-то незнакомый восемнадцатилетний юноша бельгиец.

Знакомиться было некогда. Только захлопнулась дверь подвала, раздался рев, а за ним — чудовищный взрыв. Подвал заходил ходуном. На троих укрывшихся в нем посыпалась пыль и штукатурка. Снаряд, выпущенный из танка, разрушил кухню над подвалом.

— Почему они стреляют?! — закричал старик. — Мы же немцы! — Он повернулся к Ле Жоли: — Скажи им, что мы немцы и они еще в Германии!

Анри послушно сделал то, что ему сказали. Он взобрался по лестнице и выбрался из развалин своей бывшей кухни. Теперь на башне танка стоял сержант и смотрел прямо на развалины. Увидев Ле Жоли, он пальцем поманил его к себе. Тот отрицательно помотал головой и сам поманил к себе солдата. Сержант спустился с танка и осторожно пошел по тропинке в сопровождении двух солдат.

— Почему вы стреляете в нас? — набросился на него Анри, когда те подошли ближе. — Мы такие же немцы, как и вы! Мой отец сражался в Первую мировую, а мой дед — в войну семидесятых!

За спиной фермера выбрался наверх и беженец из Кельна и подтвердил:

— Так и есть. Я немец. Я воевал в Первую мировую, — и протянул свою учетную книжку, где перечислялись битвы, в которых он участвовал.

Унтер-офицер СС бегло просмотрел ее и вернул владельцу.

— Мы видели, как кто-то бежит через поле в дом. Мы решили, что это или янки, или партизан.

Анри понял, что речь идет о том самом незнакомом парне в подвале. Он никак не отреагировал на замечание, но быстро сменил тему. Указав на горящее кафе, он спросил:

— Почему вы не тушите огонь?

— Некогда, — помотал головой сержант. — Нам надо воевать.

Молодые солдаты начали вести себя угрожающе. Один из них крикнул:

— Я тебя сейчас выведу в поле и пристрелю!

— Но я такой же немец, как и ты!.. — начал было Ле Жоли.

Но солдат оборвал его:

— Вы все здесь на границе шпионы и предатели!

Сержант быстро встал между бельгийцем и своими подчиненными.

— Быстро обратно в подвал, — прошипел он Ле Жоли, — я их долго не продержу!

Анри тут же исчез.

Кен Эренс получил две пули в спину, но был еще жив. От долгого неподвижного ожидания, пока немцы уйдут, он промерз с головы до пят. Но боль в раненой спине чувствовал.

Лэри тоже остался жив. Пуля раздробила ему пальцы ноги, и боль была адской, но по крайней мере он выжил. Вокруг раздавался шепот: «Они ушли?» — «Что делать?» — «Можно бежать?» — «А тяжелораненые?» — «Увы. Сейчас — каждый за себя». — «ВПЕРЕД! ПОШЛИ!»

Пятнадцать-двадцать человек поднялись на ноги. Кажется, немцев уже нет. Раненые побежали, и вдруг раздалась ружейная пальба. Вставшие опять падали. Несколько человек бросились к дому, где их накрыла пулеметная очередь.

Лэри перелез через забор и бежал по грязной дороге, пока не добрался до какого-то полуразвалившегося сарая. Он распахнул дверь и стал всматриваться в темноту в поисках укрытия. В углу валялась куча кольев — Лэри торопливо зарылся в них и затаился.

Эренс бежал в лес, до которого было метров двести. Сердце вылетало у него из груди, а дыхание сделалось судорожным, пока он добрался до опушки. На секунду беглец задержался, прислонившись к дереву и стараясь отдышаться. Но было понятно, что останавливаться нельзя. Немцы наверняка найдут его здесь. Поэтому Эренс собрал остаток сил и стал продираться через мокрые кусты, оставляя за собой кровавый след, к городу, имя которого вскоре станет для всего западного мира символом бойни, — к Мальмеди.

Весь день бесконечные танки и грузовики шли бампер к бамперу по мощеным улочкам средневекового города Ставло, полные канистр, запасных траков для гусениц, оружия, солдатских скаток и самих спящих солдат. Это была 7-я бронетанковая дивизия США, и направлялась она в небольшой бельгийский городок Сен-Вит.

Стоило колонне остановиться в ожидании, пока какой-нибудь из «Шерманов» пытается повернуть под достаточно острым углом, как на солдат набрасывались толпы встревоженных местных с расспросами, но они неизменно получали один и тот же ответ: «Не волнуйтесь, мы просто передислоцируемся».

К полудню по Би-би-си и по брюссельскому радио передали информацию о том, что немцами осуществлен прорыв у Эхтернаха в Люксембурге и что этот прорыв успешно сдерживается американскими войсками. Но эта информация не могла успокоить горожан, с тревогой наблюдавших за установкой американскими военными инженерами пулеметной точки напротив узкого каменного моста через реку Амблев.

Тревога возросла, когда группа молодежи, отправившаяся на восточные холмы, чтобы осмотреть дорогу из Линьевиля, около 3:30 прибежала обратно с известием о том, что они видели густые клубы черного дыма над деревней Вэм, что под Линьевилем. Полчаса спустя по городу прошел слух, что в Мальмеди начинается плановая эвакуация.

В сентябре, когда немцы бежали через город от наступающих американцев, один из бошей крикнул ухмыляющимся местным:

— Через пару месяцев мы вернемся, вот увидите!

Похоже, что немцы взялись за выполнение своей угрозы.

Бывшие бойцы Сопротивления собирались на своих душных кухнях и обсуждали, что теперь делать. В сентябре они изо всех сил помогали американцам, сновали по немецким позициям и передавали наступающим всевозможную информацию. Теперь же, благодаря шпионам и сочувствующим, немцы будут знать их всех поименно — может, лучше бежать отсюда, пока есть такая возможность? Анри Дэзомен, в сентябре активно помогавший американцам, категорично заявил:

— Если мне суждено умереть, я умру здесь. Я не хочу пережить еще один май 1940-го.

Вскоре его расстреляют вместе с женой и двумя дочерьми.

В 4:30, вместе с вечерними сумерками, в городе появились и первые беженцы из Линьевиля. В 5 часов к ним присоединились и беженцы из Мальмеди. Слухи подтвердились. В Мальмеди шла эвакуация. В 6 часов все уже знали, что сюда идут немцы — третий раз за столетие, и бургомистр приказал звонарям подать сигнал о затемнении. С первыми ударами колоколов перепуганные горожане в темноте заторопились по домам, запирая за собой двери и окна. Пищу и воду перетаскивали в глубокие, сохранившиеся со Средневековья, подвалы, вырубленные в скале западного берега реки. И вот, при дрожащем пламени свечей, отбрасывавшем огромные тени на стены, по которым сочилась вода, перепуганные жители Ставло ждали дальнейшего развития событий. А по пустым улицам продолжали катиться танки 7-й дивизии.

Ставло расположен в долине реки Амблев и окружен высокими, поросшими редколесьем горами. В то время основная часть города находилась на северном берегу реки, на склоне горы. На южном стоял только один ряд домов. Как и большинство других рек этой части Арденн, Амблев не представлял собой особой преграды для пехоты, если не считать того, что вода зимой была ледяной. Но вот для танков, особенно для 60-тонных монстров, которых у Пейпера было немало, Амблев становился труднопреодолимым препятствием, учитывая глубину долины и неудобный подход — вниз по крутой дороге с резким поворотом в конце. Однако, несмотря на трудности ландшафта, Ставло со всем своим населением в пять тысяч человек и стратегическим мостом, который Пейперу необходимо было захватить, чтобы двигаться дальше на Маас, с наступлением ночи 17 декабря был практически беззащитен. Весь гарнизон его составляло одно отделение 291-го саперного батальона. За один вечер Ставло мог оказаться в руках Пейпера.