Жили в окопах, в подвалах, разбитых хатах, мерзли, ели тошнотики и крапиву, солили суперфосфатом, и все равно — жили, упорно и цепко, и не только жили, но и веселились, шутили и любили, даже больше, чем до войны.

Казалось, что в это тяжелое время любовь должна была бы подождать, отступить на задний план, сосредоточиться на воспоминаниях о далеких любимых, но это только так казалось — любовь не хотела ждать!

На практике под гром войны любилось особенно легко. В промежутках между налетами «русского Ивана» и перепалкой карательного отряда с группой партизан, по городам и деревням справлялись многочисленные свадьбы: тихие — в голодных и выгоревших местах и шумные, с гульбой и самогонкой — там, где война пощадила хлебные запасы.

Люди жили по принципу: хоть час, да мой! У большинства женихов и невест были где-то далеко «родные» мужья и жены, а здесь, куда их привела извилистая дорога войны — «неродные», военного времени…

На прошлогодних пожарищах, поднимая выше обгорелых печных труб яркие кисти сиренево-розовых цветов, возвышаясь над лопухами, крапивой и конским щавелем, буйно цвел король всего бурьяна — иван-чай!

И так же пышно цвела со смертью рядом не требовательная, не ревнивая, не спрашивающая национальности, имени и звания, полузаконная любовь военных дней.

Из всех многочисленных свадеб в Липне особенно всем запомнились две.

Первая из них была в жаркий летний день.

В Городское Управление явилась чрезвычайно торжественная пара.

Это были: Василий Данилович Лисенков, в новом с иголочки костюме из перекрашенного в темно-синий цвет офицерского сукна, со сверкающим в петличке немецким орденом на зеленой ленточке, который был ему недавно пожалован за активную помощь в борьбе с партизанами, и — Фруза Катковская, в пышном ярко-розовом платье из парашютного шелка, также перекрашенного. На груди ее красовалась позолоченная брошка диаметром около вершка, со множеством красных и зеленых стеклышек, изображающих рубины и изумруды.

— Здравствуйте, кого не видал! — громко возгласил входя начальник полиции и, когда глаза всех присутствующих обратились к нему, развязно продолжал:

— Просим, значит, нас с Фрузой Константиновной проздравить с производством, так сказать, законного брака!.. И документики просим обтяпать!

— И всех к нам в гости просим, на свадьбу! — добавила с любезной улыбкой Фруза.

— Ну, самый главный черт сотню немецких сапогов с подковками стоптал, пока эту пару подобрал!

Это сказала Маруся, как всегда оказавшаяся там, где происходило что-либо интересное; сказано это было шепотом, но этот шепот несомненно долетел до чутких ушей новобрачных.

Бургомистр молча выписал брачное свидетельство, не вспоминая ни «родного» мужа невесты невесты Петра Кузьмича Катковского, который когда-то работал под его начальством, а в настоящее время находился в красной армии, ни «родную» жену жениха, которая осталась в деревне Завьялово в трех километрах от Липни; если бы он об этом заикнулся, ему тоже могли бы припомнить Валентину… Да и не стоило из-за формальностей связываться с таким человеком как Лисенков.

От любезного приглашения на свадьбу он хотел отказаться под предлогом занятости, но не тут-то было!

— Обидите нас, Сергеич, если не придете! — разливалась с медовой улыбкой Фруза. — У нас сам комендань будет, и переводчик, и хауптман из жандармерии, и все зондерфюреры, а вы вдруг не придете!.. Очень нам будет обидно!

— Некогда мне, Константиновна!

— Да как вам не совестно так говорить — некогда! И слушать не хочу!.. Непременно приходите!..

— А вы, Михайловна! — обратился Лисенков к Лене. — Как вы у нас в церкви видное лицо, попросим вас с попом поговорить насчет, значит, венчанья…

— Что же вы на недельку раньше не собрались? Теперь Успенский пост — венчать не положено…

Жених и невеста были несколько озадачены.

— Не полагается венчать, коли Успенский пост?… А я и не знал, какой еще там Успенский пост бывает… Петровки — это я слыхал от старух… Ну, да черт с ним, с попом!.. Без него свадьбу справим… Самогонки будет у нас!..

Лисенков сделал рукой широкий жест, долженствующий означать: «разливанное море»…

— А если не придете, погребуете, я в большой обиде буду! — скозь любезное приглашение призвучало нечто похожее на угрозу. — И вас прошу, Ивановна, в гости!.. И вас, Владимировна!.. Всех приглашаем!

— Спасибо, я приду обязательно! — сказала Маруся.

— Неужели ты в самом деле собираешься идти на эту свадьбу? — спросила свою подругу Лена, когда за молодоженами закрылась дверь.

— А почему нет? Пойду! Это интересно!.. Случай понаблюдать полицейские нравы и обычаи… А кроме того, теперь не время без надобности злить этих господ… И тебе с Николаем я бы советовала «не гребовать» и почтить шеф-полицайскую свадьбу своим губернаторским присутствием.

Лене и Николаю очень не хотелось идти на Лисенковскую свадьбу, но за ними прибежала сама невеста, ранее никогда у них не бывавшая, и почти насильно потащила к себе обоих.

Лена захватила с собой в качестве подарка коробочку пудры, ту самую, что она год тому назад подобрала в разоренном магазине. К ее удивлению, этот подарок привел Фрузу в неописуемый восторг.

— Пудра! Настоящая! Довоенная!.. Ой, Михайловна, где же ты достала? Вот спасибо!.. А я-то все горюю, что нос блестит… Нигде ведь теперь не достанешь!..

И она поспешно начала пудрить свой нос, чтоб не блестел.

По дороге на пышную свадьбу Венецкий забежал в Крайсландвирт и застал там одного пожилого зондерфюрера Шлиппе, помошника Шеффера. Шлиппе наотрез отказался от приглашения шеф-полицая, и Венецкий договорился с ним, что тот его вызовет с этого пиршества.

Подвыпивший Лисенков начал хвастаться своим многочисленным гостям, что немцы за его заслуги пожаловали ему двадцать гектаров земли и разрешили выбрать любой участок в Липнинском районе.

— Любую землю, говорят, бери!.. Какая на тебя смотрит!.. Потому, значит, я верный и преданный слуга германской власти… Германская власть, кто ей хорошо служит, хорошо награждает!.. Я теперь помещик!.. Я сказал: в Шантарове участок возьму… Там сад фруктовый мировой!.. Будет теперь мой!.. А мужиков оттуда погоню к чертовой матери!..Я помещик!.. Я заслужил!.. И орден выслужил!.. У кого еще в Липне орден есть? Ни у кого!.. Вот мужики говорят: Пылик такой-сякой, а германская власть Пылику орден дала, потому германская власть понимает, кто к ней всей душой, а кто…

Излияния нового помещика были прерваны появлением крайсландвиртовского конюха Мишки Зайцева.

— Сергеич! Вас новый комендант требует!

Венецкий поспешно встал из-за стола.

— Извините, я должен идти!

Фруза повисла на его руке.

— Не ходи, сергеич! Этот шлюп старый сам не пришел и людям не дает повеселиться!.. Мы Шефферу скажем… Он прикажет, чтоб ты никуда не ходил…

— Нет, нет, Константиновна! — бургомистр мягко, но решительно отстранил хозяйку дома. — Я пойду узнаю, что ему надо, а если какой-нибудь пустяк, я вернусь к вам…

Конечно, он не вернулся.

Через полчаса, под предлогом церковной службы, ушла и Лена.

Маруся Макова оставалась довольно долго и занималась наблюдениями за полицейскими нравами.

Другая многим в Липне запомнившаяся свадьба была в начале зимы, когда свежий снег уже плотно укрыл поля и улицы.

К бургомистру явился Виктор Щеминский.

— Ну, Сергеич, давайте мне свидетельство о женитьбе, на этот раз по-настоящему!

Рядом с расфранченным Виктором, смущаясь и краснея, стояла хорошенькая белокурая Зиночка Тимченкова.

Она окончила школу перед самой войной. При немцах она спрева ходила на чистку снега, потом работала на огородах крайсландвиртовского подсобного хозяйства; наконец, недавно, когда в городе появился немецкий магазин Цет-О, Зиночка устроилась туда продавщицей.

Зарегистрировали новобрачных в субботу, а в воскресенье Виктор пришел со своей невестой в церковь и заявил, что хочет венчаться. Отец Макарий исполнил его желание.