* * *
Вернувшись домой, Николай Венецкий застал там управдома, который принес распоряжение немедленно освободить квартиру, в которой они жили более десяти лет; на нее уже был выдан ордер семье какого-то нового начальника.
— Моя мать больна! — доказывал Николай. — Куда же она пойдет, если она не встает с постели?
— Мы ничего не знаем!
Раньше Венецкий всегда смеялся над этой фразой, которую многие не слишком умные люди произносили торжественно, будто гордясь, что они ничего не знают — теперь эта глупая фраза встречала его всюду, куда бы он не обращался, и он ее возненавидел от всей души.
После того, как рухнули надежды на оправдание и освобождение Сергея Александровича, Екатерине Павловне стало еще гораздо хуже, и ее положили в больницу.
Николай поселился зайцем у одного из своих школьных товарищей и навлек на него штраф в тридцать рублей.
В прописке, хотя бы временной, ему отказали, срок его отпуска давно кончился; на письмо, посланное им в Белоярск с сообщением о задержке, не было никакого ответа.
Он хотел взять мать с собой в Белоярск, но пока она в таком тяжелом состоянии, он не мог уехать и жил между небом и землей.
Оштрафованный товарищ сделал прозрачный намек о возможности второго штрафа, и Николай стал ночевать в сарае, где были свалены вещи. Сарай этот тоже уже не раз предлагалось освободить.
Знакомые, которые были такими любезными и гостеприимными до того, как Сергей Александрович был объявлен врагом народа, теперь очень тяготились, если его сын просил приюта хотя бы на одну ночь, и он предпочитал замерзать в сарае, чем просить этого приюта.
Наконец, появилась надежда: больной стало значительно лучше.
Утром следующего дня Николай шел в больницу и строил про себя планы отъезда из опротивевшего ему Сабурова.
Пожилая медсестра, уже знавшая всю их историю, вышла к нему навстречу и знаком отозвала его в сторону; лицо ее было сурово и печально.
— Придется вам прямо всю правду сказать! — проговорила она. — Вы — мужчина, должны держать себя в руках…
— Что случилось? Маме опять хуже стало?
— Она ночью скончалась.
* * *
Наспех хоронил Николай Венецкий свою горячо любимую мать, наспех продал за четверть цены часть вещей; остальное пришлось бросить. С собой он взял только два чемодана, куда уложил вещи и книги, особенно дорогие, как память.
Вскоре он уже сходил с поезда на станции Белоярск. На работе его встретили с удивлением: большинство считало, что он совсем уволился; на его месте работал другой человек.
Директор, узнав, что беглец появился, поспешно вызвал его к себе.
Пожилой полный человек сидел в большом кресле, на самом краешке, нервно шевелил руками, вертел карандаш и, по всей видимости, чувствовал себя очень неловко.
— Вот вы приехали… — начал он нерешительно. — Вам ведь отпуск только на две недели давали… А вы…
— Я знаю!.. Я виноват, Петр Васильевич! — заговорил Венецкий. — Я не мог приехать раньше: я хотел привезти мать, но она заболела, лежала в больнице…
— Вы ее привезли сюда? — в голосе Петра Васильевича прозвучало что-то вроде испуга.
— Она умерла.
Директор вздохнул с облегчением.
— Так вы приехали один?.. Это хорошо… Видите ли, есть обстоятельства… Вам уже у нас не придется работать…
Николай вскочил.
— Но почему же?.. Я не мог приехать раньше!.. Поймите!..
— Я понимаю!.. Ваше положение трудное, но я ничем не могу помочь… Мы, конечно, могли бы придраться к прогулу и уволить вас… Но зачем же так делать? Тем более, что дело-то вовсе не в прогуле… Лучше всего, подавайте заявление по собственному желанию… Я вам советую…
Бесцветные глаза директора смотрели на молодого инженера почти умоляюще; Венецкий начал понимать.
— Значит, вы боитесь?
Но Петр Васильевич поспешно прервал его.
— Я же вам помочь хочу!.. Конечно, дети за родителей не отвечают, и все такое… Но мне дали указание, чтоб вы у нас не работали…
— Вот оно что!..
Ну, и длинные руки у товарища Кирюхина и компании. Венецкий тут же, на директорском столе, написал заявление; кроме заголовка и подписи, в нем было только три слова:
Прибавлять какие-нибудь объяснения он счел излишним. Ему в тот же день выдали полный расчет.
* * *
Получив расчет, Николай пришел в свою казенную квартиру, которую ему уже и здесь предложили освободить, сел и задумался.
Рука его почти бессознательно раскрыла привезенный им с собой том Лермонтова, тот самый, где на полях «Измаил-бея» рукой его матери были написаны слова: «он в тюрьме», немного отступя «Обыск», еще отступя «Ничего не знаю»…
Слова эти почти наползали на лермонтовские строки
«По мне отчизна наша там,
Где любят нас, где верят нам!..»
… На его отчизне ему больше не верят, его больше не любят!..
Когда Николай Венецкий был сыном видного партийного работника, его жизнь шла прямо вперед, без сучка и задоринки, как хорошо налаженный механизм…
Единственные неприятности, которые у него были, происходили от его неудачной женитьбы, а в остальном…
После окончания школы перед ним без скрипа распахнулись двери московского вуза, в который безнадежно мечтали попасть многие его сверстники, но для них места не хватило, хотя они не хуже его сдали экзамены…
Он получал стипендию, хотя особенно в ней не нуждался, его повсюду выбирали и выдвигали, ему предоставили широкий выбор места работы, и в далекий Белоярск он поехал добровольно; на работе его тоже выдвигали, премировали, считали ударником, стахановцем…
И он привык быть в числе первых и лучших и считал, что это в порядке вещей: он способный, дельный и честный человек, хорошо работает, и его за это ценят, любят, хвалят и премируют….
Теперь он тоже может хорошо работать, не хуже, чем в прошлом году, даже лучше, потому что у него больше опыта, но тем не менее ему указали на дверь, в виде особого снисхождения уволив «по собственному желанию».
Он сын врага народа, сын вредителя!..
Раньше в обиходном русском языке и слов-то таких не было! Были просто враги, или лично чьи-нибудь враги, были просто вредные люди…
В новое издание энциклопедического словаря русского языка, вероятно, будут включены эти два новых слова, при звуке которых люди испуганно оглядываются и замолкают…
… «Отчизна наша там,
Где любят нас, где верят нам!»…
Где ты, отчизна? Почему ты перестала любить и верить?!..
* * *
Несколько дней безработный инженер Николай Сергеевич Венецкий занимался в Белоярске, как недавно в Сабурове, распродажей за четверть цены своего имущества.
Однажды, в холодный зимний день, он зашел на вокзал. Он походил по залу, прочел расписание поездов, цены на билеты, правила движения, потом купил в привокзальном киоске газету, сел и развернул ее.
На задней странице оказалось объявление:
Тресту «Днепропромстрой» требуются инженеры и техники-строители для работ на периферии.
Обращаться: город Днепровск, Советская 72, трест Днепропромстрой, отдел кадров.
Венецкий встал, подошел к предварительной кассе и взял билет в город Днепровск, на противоположный конец Советского Союза.
В Днепровске не стали допытываться причины его приезда и сразу предложили работу на начинающемся строительстве льнокомбината в Липне.
Николай согласился сразу: Липня так Липня! — это название не говорило ему ровно ничего, а куда-то надо было деваться.
— Вы едете в Липню? — полюбопытствовал какой-то молодой человек из числа сотрудников треста. — Зачем вы согласились ехать в такую дыру? Можно же устроиться здесь, в Днепровске.
