Софи невольно рассмеялась:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Безусловно, ничего, – ответил Джеймс и тоже рассмеялся, – хотя мне не следовало шутить по этому поводу. Такое случалось.

Софи почувствовала невольное волнение.

– Случалось? Где? – взволнованно спросила она.

– Это было много лет назад. – Джеймс покачал головой, как будто стараясь избавиться от мрачных мыслей.

– И что? Кого-то убили?

– Нет, но вторая герцогиня Уэнтуорт покончила с собой. Она выбросилась из окна.

И тут Софи как будто снова услышала то, что Флоренс говорила ей про отца Джеймса, который погиб от пьянства, и про деда, который убил себя выстрелом в голову. Ей трудно было представить, что жизнь может оказаться настолько ужасной, что человек окончательно теряет всякую надежду; однако когда она вспомнила выражение лиц на портретах предков Джеймса, то невольно вздрогнула.

– Она выбросилась из моего окна? – спросила Софи, чувствуя одновременно и страх, и любопытство.

Герцог скривил рот.

– Мне не следовало говорить тебе об этом. Все это произошло очень давно...

Положив голову на плечо мужа, Софи постаралась забыть обо всем, о чем думала, идя сюда по коридору. Ветер, проникая через трубу, шевелил языки пламени в камине.

Джеймс взял стакан и отпил немного бренди.

– А твоя мать всегда была такой, как сейчас?

– Насколько помню, да.

– Тебе, наверное, приходилось нелегко, когда ты был ребенком. А каким был твой отец?

К неудовольствию Софи, Джеймс, высвободившись из-под нее, поднялся.

– Еще хуже, – помолчав, ответил он.

Ей стало холодно без него, и тут он, улегшись на кровать, негромко произнес:

– Иди сюда, ложись со мной.

Однако в ее голове все еще звучали слова, сказанные им перед отъездом в Лондон: «Ты ведь совсем не знаешь меня». Это было правдой – она совсем ничего не знала о своем муже.

Желание, которое обычно возникало у Софи, когда Джеймс смотрел на нее так, как он смотрел сейчас, куда-то испарилось. Любопытство, стремление лучше узнать его оказались сильнее.

– Он был жесток к тебе?

– Кто?

– Твой отец.

Вероятно, Джеймс понял, что она хочет поговорить с ним, и взгляд его сразу изменился.

– Да, он был невероятно жесток. Я предполагал, что ты слышала сплетни о нем в гостиных Лондона или дома от графини Лансдаун.

Софи вспомнила фразу, произнесенную Флоренс: «Кто знает, сколько секретов хранит этот мрачный замок?.. Уверена, что их немало». Теперь она жалела, что тогда же не расспросила ее о подробностях.

– Нет, я ничего не слышала, но кое-что ты рассказал мне тогда в парке.

По выражению лица Джеймса нельзя было понять, что он чувствовал. Раздражение? Досаду?

– Зато теперь ты знаешь все. Почему бы тебе не забраться в кровать?

– Он был жесток и с твоей матерью тоже?

– Да, он жестоко обращался с ней, и она отвечала ему тем же. Они ненавидели друг друга. Но мой отец давно мертв, и я думаю, что мне удалось избавить дом хотя бы от некоторых демонов.

– Демонов? – Софи почувствовала, как у нее мурашки поползли по коже.

– Ну да, тех, которые не дают мне спать по ночам. Ты долго еще собираешься мучить меня таким образом? Сядь по крайней мере, пока мы разговариваем, чтобы я не мог видеть все, что у тебя под халатом.

Халат Софи не был застегнут, и ее муж, безусловно, мог видеть все детали. Она смущенно потупилась и торопливо запахнула халат.

– Прости.

Покачав головой, Джеймс чуть улыбнулся:

– Тебе не надо извиняться.

Поднявшись с кровати и подойдя к ней, он отвел ее руку, и халат снова раскрылся. Тогда Джеймс коснулся ее груди и горячими руками провел по ее коже.

Выходит, подумала Софи, мужчина, с которым она провела медовый месяц, не был реальным человеком. Реальный, настоящий Джеймс всегда носил маску, но она этого просто не знала.

И вот теперь, наконец, ей это стало известно. Она также многое узнала о семье Джеймса и событиях, которые сформировали его характер. Может быть, у них все же смогут сложиться нормальные отношения? Софи хотелось верить, что человек, в которого она влюбилась, на самом деле и сейчас существует где-то внутри, под холодной маской равнодушия.

– Он тебя бил? – Софи сама удивилась своей настойчивости, однако ей хотелось узнать о муже как можно больше.

– Да. Он бил мать, бил моих нянюшек и гувернанток, и те вымещали свою обиду на мне.

Софи с удивлением слушала его, не в состоянии понять, как он мог говорить таким равнодушным тоном о таких ужасных вещах.

– А Лили? – продолжала она, стараясь унять боль в сердце, возникшую от всего услышанного.

– Может быть, и ее, но я к тому времени уже уехал.

– Куда уехал?

– Учиться. А летом на каникулы я уезжал за границу.

Порывисто взяв мужа за руки, Софи убежденно проговорила:

– Не все семьи такие, уверяю тебя.

– Возможно, ты права. – Джеймс посмотрел ей в глаза. – Но для нас все это было словно заразная болезнь, передававшаяся из поколения в поколение, и с этим следовало, наконец, покончить.

– Покончить? – переспросила Софи.

– Да. – Не отпуская ее рук, Джеймс повел Софи к кровати, через голову снял с нее рубашку, так что она оказалась совершенно обнаженной, и, обхватив ладонями ее лицо, наклонившись, поцеловал, прошептав при этом: – Я должен это сделать.

Джеймс не казался взволнованным, он говорил спокойно и решительно, и Софи было очень интересно узнать, каким образом и что он собирается сделать. Но, очутившись на мягкой кровати, лежа рядом с ним, она не могла долго думать об этом.

Поскольку Джеймс всю сознательную жизнь старался управлять своими эмоциями, он был невероятно смущен и растерян, когда, лаская и целуя молодую жену, осознал, что теперь эмоции управляют им. Впрочем, ему казалось, что он понимает, почему это произошло.

Она попыталась проникнуть в его душу.

Вряд ли ему следовало говорить ей так много, подумал Джеймс, ощущая тепло и нежность ее кожи, вдыхая возбуждающий аромат, когда он целовал ее плоский живот. Его очаровательная американская жена пересекла океан и попыталась внедриться в его жизнь, и он позволил ей это сделать. Он ответил на все ее вопросы, и теперь мрачная сторона его жизни оказалась выставленной напоказ.

Однако, как ни странно, он чувствовал себя на верху блаженства, когда проникал в нее. Он получал удовольствие от их физической близости, и к тому же у него появилась потребность погрузиться в более глубокие отношения с женой, как в молодости он погружался в сухое и мягкое сено, прыгая с крыши конюшни. Какое это было удовольствие!

Удастся ли ему мягко и спокойно приземлиться в обычную, простую и хотя бы временами счастливую жизнь с его молодой женой?.. Пока еще Джеймс в этом сомневался.

Вздохнув, он перевернулся на спину и задумался о своем отце, который стал настоящим монстром из-за того, что он не мог быть с женщиной своей мечты, а женщина, на которой он женился, оказалась холодной, сухой и жестокой. Деда Джеймса, когда его жена сбежала из дома с любовником, ревность довела почти до сумасшествия, и в результате оба они погибли. Конечно, никто не мог доказать, что их убили не бандиты, но слухи ведь тоже не возникают на пустом месте...

Софи не была ни сухой, ни холодной, ни жестокой, она не давала ему никаких поводов сомневаться в своей верности и хотела только любви, его любви. Во всяком случае, так она говорила.

Негромко застонав, Софи прижалась к нему, и Джеймс крепко обнял ее и нежно поцеловал в лоб. Оставшуюся часть ночи он проведет с ней, это решено.

Джеймс снова подумал о своем отце. Испытывал ли отец когда-нибудь такую нежность, которую он чувствовал в этот момент? Неужели это и есть любовь... или только начало любви? Сомнения мучили его. Кто знает, возможно, и он тоже способен полюбить...

В эту ночь Марион сидела одна в своей комнате у стола и при свете свечей рассматривала изумительное ожерелье, сделанное из опалов и бриллиантов. Затем, положив его в коробку, она завернула коробку в бумагу и вдруг заплакала, всхлипывая и давясь, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить горничную. Ожерелье являлось фамильной драгоценностью, но теперь она должна была отправить его в Париж, чтобы никогда больше не увидеть; это разрывало ей сердце, но у нее не было выбора.