На самом же деле контрразведка сама «просочила» в прессу все эти «абсолютно достоверные сведения».
Все было иначе. Я без помех проработал в Англии шесть лет. Хваленая английская контрразведка так ничего и не знала бы обо мне. Все сведения она получила от предателя. Никакой «блестящей работы» не было и в помине.
В тюрьмах Ее Величества я сделал для себя одно странное открытие: время идет тем быстрее, чем однообразнее, похожее дни, составляющие его. Каждый тюремный день тянулся бесконечно долго, но все они были настолько одинаковы, столь мало разнились друг от друга, что я всегда удивлялся, когда внезапно оказывалось, что уже воскресенье. Дни еле тащились, недели шли быстро, месяцы — те просто летели — парадокс, видимо, имеет какое-то психологическое объяснение.
Самым ярким, самым сильным в этой однообразной череде был, конечно, час прогулки.
Прогулку заключенные ждут с нетерпением. Прогулка — это все. Это возможность получить информацию, без чего человек двадцатого века существовать не может. Это добрый и точный совет, который тебе дадут весьма компетентные лица. Это, наконец, встречи со знакомыми: «Как дела, Билл?» — «Ничего. Вчера получил от старухи письмо. Пишет, что готовит мне к Рождеству подарок».
В хорошую погоду гуляют во дворе. По овальной асфальтированной дорожке неторопливо вышагивают пары. «Пары» можно менять — поговорил с одним, с другим... Постепенно складывается свой ритуал прогулок, выявляются симпатии и антипатии.
Ко мне заключенные относились дружелюбно. Старались пристроиться в «пару» рядом со мной, чтобы посоветоваться — среди них я завоевал прочную славу знатока законов. На прогулке можно было курить — нечего и говорить, что заядлые курильщики с нетерпением ожидали этих тридцати минут, которые «дарило» им тюремное начальство дважды в день. И уже с утра многие выясняли, какая погода стоит на дворе: если ненастье, то придется вышагивать внутри тюрьмы, что обычно не очень нравилось.
В Бирмингемской тюрьме заключенные, находившиеся на особом режиме, гуляли вместе с остальными — это позволяло мне общаться с теми, с кем хотел. Обычно я шел в паре с Доналом Мэрфи, членом Ирландской республиканской армии. Мэрфи приговорили к пожизненному заключению за участие в налете на военный арсенал в районе Лондона.
В свое время это было нашумевшее дело. Командование Ирландской республиканской армии (ИРА) внедрило в охрану арсенала своего человека. Группа захвата прибыла в арсенал в форме английских солдат и сержантов. С помощью своего человека они легко обезвредили часового, а затем, под видом проверки караула, и все остальные посты. Ирландцы ворвались в караульное помещение и связали два десятка солдат охраны. Обрезали телефонные провода, загрузили два грузовика оружием, взрывчаткой и другим военным снаряжением. Но по неопытности — перестарались. Груза было столько, что у машины Мэрфи сели рессоры и они могли ехать лишь на небольшой скорости.
Дело было на рассвете. Такая перегрузка показалась подозрительной дежурному полицейскому патрулю, он догнал машину и остановил ее. У Мэрфи было указание командования не применять огнестрельное оружие. Как только полицейские заглянули в крытый кузов автомашины, все было кончено.
При налете на арсенал никто не был ни убит, ни ранен. Почему Мэрфи и двух его друзей приговорили к пожизненному заключению — остается непостижимой тайной британского правосудия.
Английские власти уверяют, что в их тюрьмах нет политических заключенных. Я не мог не заметить, что английский суд всегда выносит чрезмерно строгие наказания по делам, которые в других странах мира назывались бы политическими.
Как и всех ирландцев, а их в тюрьме было очень много, Донала Мэрфи все звали Пэдди. В заключении он находился уже седьмой год. Ему едва исполнилось тридцать, но волосы у него поседели. Он потерял все зубы и успел нажить язву желудка, но держался молодцом, его уважали все заключенные и тюремщики.
Когда Пэдди отбыл три года, ему разрешили, в соответствии с тюремными правилами, приобрести батарейный радиоприемник. (Мне в этом, конечно же, отказали). Во время прогулок мы обычно обсуждали радиопередачи, которые Пэдди слышал накануне, обменивались книгами, журналами, газетами. Ирландца не ограничивали, как меня, одной газетой в день.
Мимо меня в тюрьме прошло много интересных людей. Среди них были и известные всей Англии профессиональные преступники. Одно время моим соседом по тюремному коридору был Чарльз Вильсон, один из руководителей знаменитого ограбления почтового поезда в августе 1963 года. Процесс над участниками ограбления, или, вернее, над теми из них, кого удалось поймать полиции, закончился лишь в апреле 1964 года. Судили их не за вооруженное ограбление, за которое законом предусмотрено максимальное наказание в 14 лет тюремного заключения. Власти решили воспользоваться прецедентом по делу Лонсдейла и обвинили участников налета на поезд в тайном сговоре совершить вооруженное ограбление.
Казалось бы, о каком сговоре могла идти речь, когда уже было совершено само ограбление? Но, используя это юридическое шулерство, суд приговорил большинство участников ограбления к 30 годам тюрьмы.
Вильсону сразу же установили особый режим. Даже прогулки он совершал отдельно от других. Держался он исключительно мужественно, был не похожим на своих собратьев по профессии — многие уголовники теряли человеческий облик, едва их приговаривали к нескольким годам тюрьмы. Узнав его, я подумал, что Вильсон мог бы добиться многого, избери он иной жизненный путь.
Изучив хорошо тюремные порядки, я знал, что пройдет несколько дней, пока «новичку» принесут газеты. Поэтому я собирал для него газеты с откликами на приговор суда по их делу. Мне удалось передать их Вильсону. Тот уже успел откуда-то узнать, кто такой Гордон Лонсдейл.
— Слушай, — спросил он, — тяжело отбывать такой безумный срок, как 25 лет?
— Ты в тюрьме не первый раз, — ответил я, — и прекрасно знаешь, как здесь гнусно! Однако терпеть можно. А о сроке я стараюсь не думать... К тому же — ведь всякое может случиться!..
Вильсон согласился. На другой день меня повезли в Западный Берлин, а в начале августа того же года из тюрьмы исчез Вильсон. Он был обнаружен лишь в 1968 году, арестован в Канаде, а затем возвращен в Англию. Да, в тюрьме случалось всякое...
Пожалуй, самым удивительным заключенным из всех, кого я встретил в английских тюрьмах, был некто Гордон Макриди. Его арестовали за попытку организовать побег из тюрьмы Рэмптон, где он служил надзирателем. Дело получило широкую огласку в прессе, что в общем-то было неудивительно: Рэмптон — особая тюрьма для психически неполноценных заключенных, которых, однако, экспертиза душевнобольными не признала (это, впрочем, не мешает не выпускать отсюда на свободу многих заключенных, даже если они отбыли свой срок. Окончательное слово принадлежит медицинской экспертизе).
Работая надзирателем, Макриди близко познакомился с одним молодым парнем, которого осудили по настоянию родителей в 14 лет за кражу мелочи у матери. Прошло десять лет, а экспертиза все не признавала его годным для освобождения.
Макриди убедился, что это совершенно нормальный человек, хотя десять лет в тюрьме среди психически неполноценных людей, естественно, оставили на нем след. И вот надзиратель, человек весьма неуравновешенный и импульсивный, решает помочь ему бежать и доказать на воле, что тот совершенно нормален. (К этому времени молодой человек уже научился делать отмычки и несколько раз пытался бежать. Однако всякий раз его быстро ловили и возвращали в тюрьму).
Побег состоялся, когда Макриди находился дома. В определенный час он должен был приехать на автомашине к стогу сена, расположенному недалеко от тюрьмы, подобрать своего друга и спрятать его в багажнике. Однако в последнюю минуту Макриди не смог завести автомобиль и вывезти в безопасное место приятеля.
К несчастью для надзирателя, парень вдруг поделился планами побега с другим заключенным. Макриди был сразу же арестован.