— Меня зовут Лонсдейл. Гордон Лонсдейл. Я приеду минут через двадцать, — предупредил я и услышал в ответ традиционное «о'кей».

Я пошел в камеру хранения за своими чемоданами, испытывая некоторое облегчение оттого, что, видимо, уже нашел себе квартиру. Все пока складывалось удачно.

Комната оказалась именно такой, какой ожидал ее увидеть: минимум мебели, микроскопическая кухня с несколькими тарелками и треснутыми чашками на полке. На плитке — помятый чайник, пара кастрюлек и сковородка. Тут же погнутые вилки и нож с обломанным концом. Помещение нуждалось в ремонте, но было чистым, мебель перед моим приходом явно протерли тряпкой.

В подобных апартаментах человеку, назвавшемуся Гордоном Лонсдейлом, приходилось останавливаться не в первый и, к сожалению, не в последний раз. Но на лучшее я и не рассчитывал.

Иное дело — хозяин, высокий аккуратненько застегнутый на все пуговки старик с округлым картофельным носом и маленькими выцветшими глазками, которыми он с любопытством ощупал меня. Хозяин не понравился мне.

— Откуда приехали? — поинтересовался старик, извлекая из кармана ключ от комнаты.

Я ответил.

— А зачем?

И, снова получив ответ, задал третий вопрос:

— Надолго в наш город?

— Нет, ненадолго... Разрешите взглянуть на комнату? — не очень дружелюбно попросил я.

— Конечно, конечно... Но вы знаете, я должен иметь представление о своем госте, — заговорил торопливо старик, готовясь огласить очередной пункт своей домовой анкеты. Он так и сказал «гость», хотя собирался получить с меня вполне приличную сумму.

— И еще я бы не хотел, чтобы мой гость... («Опять этот «гость», старикашка явно лицемерит») злоупотреблял моей добротой...

— Хорошо. Согласен, — сказал я. — Я не стану оставлять газ включенным на весь день и не буду устраивать в комнате праздничную иллюминацию... Будьте добры ключ. Я иду за чемоданами.

Остановлюсь на неделю, и если будет приставать с расспросами, переберусь в другое место, думал я, спускаясь по лестнице к такси.

Так и получилось. Хозяин оказался пенсионером и от нечего делать часто приставал ко мне с бесконечными разговорами о своей жизни, и, конечно же, неизбежно выплывали какие-то вопросы. Пришлось попрощаться с ним.

Но тогда, в свой первый ванкуверский день, отразив натиск его любознательности, я вынул вещи из чемоданов и, сориентировавшись по плану города, зашагал в сторону Гранвилл — центральной улицы Ванкувера.

Я никогда прежде не был в этом тихом и провинциально уютном городе, но профессия начисто лишала меня скромных радостей узнавания. Все, что меня сейчас окружало: мощенные брусчаткой старые улицы, мокрые черные зонтики на набережной, неоновые витрины баров, скучноватый дождик, столь мелкий и тихий, что казалось, сочился не сверху, а откуда-то сбоку, — все было знакомо и хранилось где-то в глубинах моей тренированной памяти. На улицах было пустовато и по-провинциальному тихо. И я знал, что именно такими и будут улицы Ванкувера. С лениво сонным ритмом жизни, почти полным отсутствием высотных зданий (сейчас их там уже предостаточно) и обилием свежего воздуха. Часа два бродил я по центру — не очень обширной территории, примыкающей к порту, стараясь запомнить названия баров, кафе, гостиниц, магазинов, кинотеатров и прочих примечательных мест. Для этого у меня были веские основания — Ванкуверу полагалось вскоре стать моим «родным городом».

На автобусе (красный с желтым, пестро украшенный рекламой «бас» — точно такой, как на фотографиях, которые я просмотрел, готовясь к поездке) я проехал в жилую часть города, в его, как это принято называть, «спальню» — застроенный коттеджами район, начисто лишенный каких-либо предприятий. Даже магазинов и то тут почти не было, лишь стоял особняком торговый центр. «Похоже на города тихоокеанского побережья, — отметил я. — Тот же традиционный газон, сзади — гараж и никаких заборов. Однако пора обедать... Поищем китайский квартал».

Китайский квартал — «чайна-таун» — был точно таким же, как в любом мало-мальски крупном городе Штатов и имел точно такой же американизированный вид, то есть сиял неоновыми надписями на английском и китайском языках, продавал в киосках «свою» газету. Свернув с главной улицы «чайна-тауна», я легко нашел то, что искал, — маленький ресторанчик без единой вывески на английском языке. Это означало, что заведение обслуживает почти исключительно китайцев и, следовательно, кормят в нем значительно лучше и дешевле. Я не то чтобы уж очень любил китайскую кухню, но, если приходилось выбирать между стандартным обедом, запакованным в жесть и целлофан, и китайским меню, делал выбор в пользу последнего.

После обеда я вернулся в центр города и старательно обошел несколько фотомагазинов. Я мысленно составил список аппаратуры, которую предстояло купить, и нашел, что здесь явно переплачу по сравнению с Москвой. Я зашел в большой универсальный магазин «Итонс» — там тоже цены были достаточно высокие. Торговали здесь с американским размахом и таким же безошибочным расчетом. К «Итонсу» было пристроено пятиэтажное здание гаража. Объявление сообщало, что это — для покупателей. Гараж был набит машинами — стоянка в течение часа тут не стоила ничего — при условии, конечно, что владелец машины сделает покупку в магазине.

Я приглядел себе несколько вещей, которые следовало купить, — они должны были придать мне истинно канадский вид: теплое пальто, свитер, перчатки. Вещи были чисто канадские. Но, подумав, отложил покупки — не стоило вызывать излишнее любопытство у хозяина. Ну, каким образом простой рабочий парень мог вот так, с маху, накупить такую уйму разных великолепных вещей!

На одной из улочек рядом с магазином я разыскал газетную лавку, в которой среди великого множества других изданий нашел «Нью-Йорк таймс». Я предпочитал эту газету по двум соображениям. Прежде всего потому, что в определенный день каждой недели в «Нью-Йорк таймс» могло появиться небольшое объявление известного мне содержания, которое бы имело для меня важное значение.

Ну и, кроме всего прочего, я был просто регулярным читателем «Нью-Йорк таймс», привык к ней и испытывал естественную потребность в газете, которая по объему информации, пожалуй, превосходит все подобные издания мира. Часто я находил в ней крайне важные для моей работы сообщения, которых не мог встретить ни в одной другой газете Америки. Нужно было только уметь правильно читать и понимать эту ловко препарированную информацию.

Я просмотрел несколько номеров «Нью-Йорк таймс» и, предупредив хозяина лавочки, чтобы мне оставляли эту газету, двинулся дальше.

Как разведчику, мне полагалось знать все стороны уклада канадской жизни так же хорошо, как их знает студент-этнограф за минуту до экзамена. Показать свою неосведомленность было непростительно. При всей «американизации» канадцев у них были свои особенности, которые определялись не только присутствием могущественного южного соседа, но и национальным характером, впитавшим в себя и английские, и французские традиции. Эти особенности я должен был вобрать в себя. Не сразу, естественно. Тут важнее был конечный результат, чем темпы.

«Что ж, на сегодня хватит. Пора возвращаться домой», — сказал я себе.

Но стоило мне открыть дверь, как на пороге появился изголодавшийся по собеседнику пенсионер.

— Как идут дела, мистер Лонсдейл? Понравился ли наш город? — заговорил он дребезжащим старческим голосом, бесцеремонно разглядывал мои пожитки и не обращая внимания на сдержанный тон моих ответов. — Вы знаете, когда мы с Лилли впервые приехали сюда, здесь ничего не было. Ровно ничего, кроме сосен. А пыль была — я никогда не забуду какая. Уж, поверьте, мистер Лонсдейл, наглотался я тут пыли, пока все это построили... А как у вас там, в Кобальте? Наверное, тишина, свежий воздух...

«Уйду, завтра же уйду от этого старикашки, — твердо решил я. — Замучит расспросами...»

Я так и сделал. Нашел в той же «Ванкувер сан» объявление о меблированной комнате с отдельным входом, отправился туда — и комната, и хозяин, молчаливо улыбавшийся голубоглазый парень с тяжелыми руками, сразу приглянулись мне. Подыскав первый же благовидный предлог, я рассчитался с пенсионером, оставив его в ненавистно молчаливом одиночестве.