Мне была несколько неприятна ее жадность, но в том мире, где я действовал, это свойство не относилось к недостаткам. Скорее наоборот: щедрый, расточительный человек вызвал бы пренебрежение.

Работая с Хаутоном, я пытался хоть в какой-то мере повлиять на него. Обычно Хаутон весьма внимательно выслушивал мои доводы, поддакивал, благодарил за советы и... нередко поступал по-своему. Это было опасно, так как могло привлечь внимание полиции. Дело в том, что Хаутон явно жил не по средствам. Он зарабатывал в неделю около четырнадцати фунтов (вместе с флотской пенсией), а только в соседней винной лавке тратил не меньше двадцати! Джин, бутылка которого стоит около двух фунтов, у него не переводился. Хаутон имел обыкновение не реже двух раз в неделю посещать вместе с Джи «свою» пивную, где регулярно оставлял несколько фунтов. Рано или поздно это обязательно должно было привлечь внимание.

Когда Хаутон попал под подозрение и за ним было установлено наблюдение, полиция обнаружила, что отставной моряк имел привычку время от времени наведываться в Лондон вместе со своими подругами. В столице Британии отставной моряк располагался с удобствами: останавливался в лучших гостиницах, выдавая очередную «подругу» за жену.

Все это вместе составляло то, что разведчики обычно называют «неконспиративностью». Но о похождениях Хаутона я узнал, к сожалению, слишком поздно. Естественно, я подозревал, что Хаутон ведет далеко не целомудренный образ жизни, и не раз пытался повлиять на него. Лучшим методом в данном случае было обращаться к здравому смыслу.

— Дорогой Хаутон, — говорил я, — вы, проживший такую бурную жизнь, должны лучше других понимать, что злоупотребление спиртным может привести к печальным последствиям. Я знаю случай, когда очень способный разведчик провалился из-за того, что хватил лишнего и попал в автомобильную катастрофу. Его машину обыскали и нашли компрометирующие материалы.

Хаутон, соглашаясь, кивал головой:

— Вы, безусловно, правы. Спиртное еще никому не приносило пользы. Но ведь я и не пью. Так, рюмку другую для настроения. Кстати, не зайти ли нам в этот паб? Здесь подают прекрасное баварское пиво...

Я забеспокоился всерьез, когда однажды Хаутон, подвыпив, перепутал условия встречи, и она была сорвана.

— Не скажу, что я больше в рот не возьму спиртного, — оправдывался тот, — но подобное никогда не повторится.

Приходилось верить. Я решил подступиться к нему с другого конца:

— Почему бы вам не жениться на Банти? — спросил я однажды полушутя, полусерьезно. — Она вас любит. В вашем возрасте уже пора распроститься с холостяцкими привычками и перестать гоняться за каждой юбкой, которая попадает в поле вашего зрения.

И я привел несколько примеров того, как жены или любовницы шли в полицию и из ревности доносили на своих неверных возлюбленных. Кстати, именно такой случай произошел тогда в Западном Берлине. Пресса много об этом писала, и я показал газетные заметки Хаутону. Моряк их прочитал, в глазах мелькнула тревога.

— Нет! — решительно воскликнул он. — Моя Банти не такая!

Я тоже был убежден в порядочности Банти, но тем не менее настаивал:

— Вот и прекрасно! Значит, вы сами видите, что Этель — превосходная женщина. Вот и решайтесь — женитесь на ней!

— Понимаете, — начинал мямлить Хаутон. — Я не убежден, что Банти согласится. Она хочет прожить с дядей до его смерти, чтобы стать основной наследницей.

Я знал о намерениях Банти и привык к тому, что на Западе это норма поведения: племянница приносит себя в жертву, оставаясь старой девой и ухаживая за почтенным родственником, а взамен лелеет надежду получить богатое наследство.

Увы, сват из меня не получился. И мои предположения, что Хаутон изменится к лучшему, были развеяны непривлекательными подробностями, всплывшими на поверхность во время процесса, широко освещавшегося в прессе. Вынужден был признаться самому себе, что все усилия оказались недостаточными. На Западе в моде термин «распад личности». Может быть, за время сотрудничества мне удалось в какой-то мере оттянуть распад личности Хаутона, но остановить этот процесс я не смог. Для этого нужно было и больше усилий, и больше времени.

Но зато учеником Хаутон оказался неплохим. Всякий раз, даже за несколько минут до встречи, он успевал схватить необходимые азы своей новой «профессии». Он научился пользоваться фотоаппаратом, и это значительно облегчило ряд заданий. Ко мне стали поступать копии тех материалов, которые Хаутон или Джи получали только на короткое время и не могли мне показать «в оригинале». Правда, качество съемки документов меня обычно приводило в уныние.

Чтобы облегчить вынос материалов с полигона, Хаутон приобрел малолитражный автомобиль. Деньги на эту покупку он, естественно, получил от меня. Чуть позже бывший унтер-офицер расстался со своим «караваном» и приобрел небольшой домик, который (не без помощи Джи) был обставлен уютно и комфортабельно. Я помог ему и в этом. Одним словом, у Хаутона не было оснований для обид и претензий. Как и обещал ему при первом знакомстве «помощник военно-морского атташе Алек Джонсон», его труды щедро вознаграждались.

ГЛАВА XX

День начался трудно. Я вернулся на рассвете, когда город уже гасил огни, и, припарковав машину в переулке неподалеку от «Белого дома», устало зашагал к себе, думая лишь о том, что до начала занятий мне уже не выспаться.

Я надел на руку часы - будильник, завел их и, поставив стрелки на семь, повернулся лицом к стене, стараясь побыстрее заснуть.

Но, как это часто бывает после долгой езды за рулем, дорога тут же побежала мне навстречу, мигая фарами встречных машин.

До этого была многочасовая гонка на одном из шоссе Северной Англии, гонка, которую я старался выиграть у времени, ибо утром во что бы то ни стало должен был явиться на занятия.

В тот день намечался семинар, а пропускать его и особенно традиционный «круг» в силу известных причин не хотелось.

Накануне вечером в маленьком городке, старинный замок и парк которого обожают иностранные туристы, я встретился с одним из своих помощников и тот передал мне пухлый пакет с документами.

— Утром я должен вернуть все это на место, — предупредил помощник.

Мы договорились встретиться через час.

За час я снял небольшой номер в первой попавшейся гостинице — в городке их было предостаточно — и, плотно закрыв дверь ванной комнаты, перефотографировал один за другим все документы.

Они действительно стоили такой гонки — чрезвычайно важны, актуальны, и их надлежало немедленно переправить в Центр.

Закончив съемку, я вернул пакет и отправился в Лондон, обдумывая по дороге, как переправить кассеты с пленкой по назначению.

Четкой связи с Центром в то время у меня еще не было, и оставался только один путь — самому вылететь в маленькую западноевропейскую страну, где я мог передать кассету своему коллеге, обладавшему исключительно хорошей связью с Центром. Пожалуй, так и надо было сделать.

Я притормозил у первой попавшейся бензоколонки и, пока парень в белом комбинезоне ловко промывал губкой ветровое стекло машины и заливал в ее бак «супер», успел просмотреть лежавший на столике в соседнем баре рекламный проспект БЕА, где было помещено расписание вылетов из лондонского аэропорта.

Ближайший рейс приходится на субботу — через день.

«Вот и отлично, — решил я. — Субботу и воскресенье в дороге. Понедельник — на занятия. Если только погода не подведет...»

Но погода была преотличная, ни дождей, ни туманов. Так что все складывалось как будто бы удачно.

Я гнал машину в сухую, теплую ночь, ощущая подъем, вызванный сознанием только что перенесенной опасности, и легкую усталость.

С каждым часом дорога становилась все пустыннее. Теперь можно было сбавить скорость и позволить себе немного отдохнуть. Но тут же увидел свет нагонявшей меня машины и снова дал полный газ. Ее водитель тоже «прибавил». Я погнал машину еще быстрее, стрелка спидометра давно уже перешагнула цифру 80 миль, а человек, который шел за мной, вовсе не собирался отставать, сидел «на хвосте», заливая ослепительным светом мою кабину.