В это время Гумилева все активнее увлекает литературная деятельность. В Париже он издает журнал «Сириус», в котором активно сотрудничает его будущая жена Анна Горенко, позже прославившая русскую поэзию под именем Анны Ахматовой. Правда, удалось выпустить лишь три тоненьких номера журнала.

Парижский период отмечен еще несколькими обстоятельствами. Здесь в 1908 г. была издана вторая книга стихов Гумилева — «Романтические цветы». Это была уже более зрелая, но все же пока еще ученическая книга. Но в Гумилеве окрепла уверенность в своем даровании. Он почувствовал себя пусть и начинающим, но мэтром.

Еще одним странным и малообъяснимым событием отмечено пребывание Гумилева в Париже — он пытался покончить жизнь самоубийством. Особенно показательно в этом отношении поведение Гумилева на дуэли с его бывшим другом, тоже известным поэтом Максимилианом Волошиным — спустя всего год после попытки самоубийства.

Ссора произошла из-за ложного обвинения Николая Степановича, которое он из гордости не стал отрицать, и последовавшего затем оскорбительного выпада М. Волошина, поддавшегося мистификации. В многолюдной художественной мастерской Мариинского театра, в присутствии ряда знаменитостей, среди которых были Ф. И. Шаляпин, А. А. Блок, А. Н. Толстой, И. Ф. Анненский, Волошин подошел к Гумилеву и дал ему пощечину, и тот вызвал его на дуэль.

Дуэль состоялась возле печально знаменитой Черной речки. Уже первое желание Гумилева — стреляться в пяти шагах до смерти одного из противников было невероятно рискованным. С большим трудом секундантам удалось уговорить его стреляться на пятнадцати шагах. И когда после промаха Гумилева (не попал или не хотел попасть?), у Волошина случилась осечка, Гумилев настоял на втором выстреле противника. И после новой осечки Волошина потребовал третьего выстрела. Лишь отказ секундантов, возможно, спас поэта от рокового исхода.

Особенно проявился характер Гумилева в период мировой войны. В первый же месяц начала боевых действий он добровольцем поступает в уланский полк (хотя прежде по состоянию здоровья был освобожден от службы даже в мирное время!), избрав одну из самых рискованных воинских профессий — конного разведчика.

Принимал непосредственное участие в боевых действиях на территории Беларуси. И, наверное, не было ни одного опасного поиска, в который он бы не вызвался пойти. За личное мужество и боевое отличие Гумилева вскоре награждают сначала одним, а спустя некоторое время — вторым Георгиевским крестом.

Неуемная натура Гумилева сказывалась во всем: в творчестве, в личной жизни, во взаимоотношениях с друзьями и знакомыми. И во все он стремился привнести что-то новое, необычное, увлекаясь сам и увлекая окружающих. А в трудные, порой опасные минуты, когда требовалось проявить выдержку и мужество, Гумилев, сохраняя самообладание, помогал и другим не поддаться отчаянию и выстоять.

«В Гумилеве жил редкий дар восторга и пафоса, — писал Немирович-Данченко. — Он не только читателя, но и слушателя в длинные и скучные сумерки петербургской зимы уносил в головокружительную высь чарующей сказки».

Многие отмечают необычайно уютную, радушную атмосферу, в которой жили Гумилевы в предвоенные годы. Душой большой семьи была мать поэта — Анна Ивановна. Вместе с ней жили Николай Степанович с женой Анной Андреевной (Ахматовой) и маленьким сыном Львом, старший брат Дмитрий с женой, падчерица с сыном.

Дом охотно посещали и известные литераторы (Блок, Городецкий, Анненский, Вяч, Иванов), и молодые поэты, и просто знакомые. Хозяева были рады гостям. Нередко по инициативе Николая Степановича устраивались литературные вечера.

Однако неугомонность Гумилева не дает ему покоя. Он едет сначала в Италию, затем, дважды, в Африку, где забирается в самые труднодоступные места, охотится вместе с туземцами на слонов, на леопардов. А в одну поездку берет с собой семнадцатилетнего племянника, чем доставляет много волнений близким.

Некоторым знакомым вступление Гумилева в армию и поведение его на фронте казалось ребячеством, своего рода игрой, которая была присуща ему во всем. Отсюда, дескать, та легкость, с какой он переносит испытания, опасность быть раненным или убитым.

Но это только внешне выглядело непринужденно, даже иногда по-ребячески шаловливо. Вот, например, отрывок из фронтового письма Гумилева: «Мы на новом фронте. Были в резерве, но дня четыре тому назад перед нами потеснили армейскую дивизию, и мы пошли поправлять дело. Вчера с этим покончили, кое-где выбили неприятеля и теперь опять отошли валяться на сене и есть вишни…».

И в самом деле, как вроде бы просто. Если не вдуматься в эти только с виду незатейливые выражения: «пошли поправлять дело», «вчера с этим покончили», «кое-где выбили неприятеля». И при этом еще вспоминать, что Гумилев в атаках непременно шел впереди.

Послевоенный период творчества Гумилева, вплоть до гибели, специалисты единодушно характеризуют как время наивысшего расцвета его литературного таланта.

Вслед за «Колчаном» выходят сборники «Костер», «Шатер», подготовлен сборник «Огненный столп», выпуск которого совпал с гибелью поэта. Гумилев в эти годы, поправив и дополнив, переиздает ранние книги своих стихов «Романтические цветы» и «Жемчуга», много публикуется в периодической печати, работает в издательстве «Всемирная литература», читает лекции, руководит воссозданным «Цехом поэтов», переводческой студией, занимается с молодыми поэтами из студии «Звучащая раковина». В феврале 1921 г. его избирают руководителем Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов.

Надо сказать, что в послевоенное время произошли серьезные изменения в его личной жизни. В 1918 г. Гумилев развелся с Анной Андреевной Ахматовой и через год женился на Анне Николаевне Энгельгард, дочери литератора. От этого брака в 1920 г. родилась дочь Елена.

3 августа 1921 г. Гумилев был арестован сотрудниками ЧК, а 25 августа (по мнению некоторых мемуаристов — 29 августа) расстрелян. Точная дата смерти неизвестна, но по постановлению Петроградской Губчека о расстреле 61 человека за участие в так называемом «Таганцевском заговоре» датировано 24 августа 1921 г. По словам А. А. Ахматовой, записанным Л. К. Чуковской, казнь произошла близ Бернгардовки под Петроградом.

1 сентября 1921 г. в газете «Петроградская правда» был опубликован поименный перечень расстрелянных с указанием вины каждого. Тридцатым в списке значился: «Гумилев Николай Степанович, 33 года (на самом деле ему было в то время 35 лет), бывший дворянин, филолог, поэт, член коллегии «Издательства Всемирной литературы», беспартийный, бывший офицер. Участник Петроградской боевой организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, которая активно примет участие в восстании, получал от организации деньги на технические надобности».

С тех пор много сказано и написано о том, был ли Гумилев на самом деле заговорщиком. Да и был ли вообще какой-либо заговор?

Вся вина Гумилева сводится к тому, что он не донес о существовании контрреволюционной организации, в которую не вступил. Таким образом, как следует из материала пересмотра дела, «Гумилев не может признаваться виновным в преступлении, которое не было подтверждено материалами того уголовного дела, по которому он был осужден».

Существует версия, что Г. Зиновьев сыграл роковую роль в судьбе Гумилева, даже вопреки защитительному воздействию Ленина, к которому с ходатайством о помиловании Гумилева обратился А. М. Горький.

Зададимся вопросом: нуждается ли Гумилев в том, чтобы ему возвращали «честное» имя?

А теперь взглянем с той же меркой на тех, с кем вместе принял смерть поэт в тот трагический день августа 1921 г.

Список расстрелянных возглавил молодой профессор-географ В. Н. Таганцев. Среди казненных 16 женщин в возрасте от двадцати до шестидесяти лет (две сестры милосердия, две студентки, четыре проходили как сообщницы в делах мужей), группа моряков, бывших офицеров, интеллигентов как, например, профессор-юрист, проректор Петроградского университета И. М. Лазаревский; крупный химик-технолог, сделавший значительное открытие, имевший заслуги перед русским революционным движением (входил в группу «Освобождение труда»), профессор М. М. Тихвинский — друг академика В. И. Вернадского, который пытался защитить ученого в высоких инстанциях, но тщетно.