— У меня не хватает больше сил. Сколько так можно? Из-за вас я страхом мучился.

— Давай будем справедливыми, — возразил Рейнхельт. — В карательную сотню, как мне известно, ты добровольно вступил, силком не тянули.

— То не отрицаю. Мы в гражданскую войну своего добивались. Потому как люто большевиков ненавидели.

— А жить-то с ними пришлось, с коммунистами? — добродушно рассмеялся Рейнхельт.

— Нас тогда союзники предали. Сами из Новороссийска на пароходах смылись, а расплачиваться таким, как я, пришлось.

— Упрек опять несправедливый, — осадил Рейнхельт. — Ты сам, по доброй воле, в России остался и обязательство подписал.

— Так золотые горы обещали!

— Твой сотник — человек слова. По его ходатайству в Швейцарском банке счет на твое имя открыт. Вклад твой растет. Мне стало известно, что бывший твой сотник скоро прибудет в здешние места, он назначен начальником заповедника. И вообще хватит волынку тянуть. Ты, собственно, чего, Шмель, добиваешься?

Ружа не отрывала уха от замочной скважины. Звякнул стакан. Что-то забулькало. Рейнхельт вкрадчиво спросил:

— Говоришь, золотые горы обещали? Будут… Тебя ценят и щедро награждают. Не далее, как нынешней осенью, за сведения о партизанах получишь в Сочи усадьбу: на выбор любой санаторий!

Обладатель голоса с хрипотцой возразил:

— В Сочах не хочу, невыносимы эти… соотечественники. Отправляйте в Швейцарию.

Рейнхельт сдержанно рассмеялся:

— Губа не дура. Можно и в Швейцарию, после того…

Опять Ружа не расслышала конца фразы. Дальше Рейнхельт хвастливо произнес:

— Я о тебе генералу докладывал, он торопит. Нам медлить дальше нельзя. Альпийские стрелки наготове. Попав в тыл Красной Армии, они остальное довершат сами… Или боишься в родных горах заблудиться? Один уже разыграл Сусанина: до сих пор на суку вялится. Тебе я верю. Поведешь отборные части, цвет эсэсовских богатырей.

— Поискали бы кого другого. Узнают… Не сносить мне головы.

— Больше некому.

«Вот оно что, — замерла Ружа, — он его в проводники завербовал».

Тут же ее догадка подтвердилась.

— Ну что ж, я согласен. Мне подвластны волчьи тропы, — расхвастался Шмель, — без единого выстрела Закавказье захватим.

— Вот это — голос мужа! — подхвалил Рейнхельт. — Близится конец твоей двойной жизни. Сделку коньяком спрыснем.

«Сволочь! Шкура!» — кипела Ружа. Она слышала, как они пили, развлекая друг друга анекдотами. Потом Шмель ушел.

Ружа укрылась одеялом, притворилась спящей…

Никогда в прошлом Ружа не поверила бы, что способна делать то, что делает, выносить то, что выносит.

Вынудила обстановка. Немцы погубили ее близких, и она сделалась мстительницей. Убедившись, что Сергей Владимирович не сложил оружия, согласилась помогать ему. После встречи и бесед с Ириной, Метелиным, а затем с Максимом Максимовичем на многое стала смотреть по-другому. Восхищаясь их подвигами, пыталась подражать им.

«Любовь» Рейнхельта она терпела из-за ненависти к нему. Сейчас он, выбривая щеки, без причины улыбался. Это не ускользнуло от наблюдательной Ружи. Косо поглядывая на него, она притворно пожаловалась на головную боль. Рейнхельт, не поворачиваясь к ней, посоветовал развеяться, больше гулять на свежем воздухе.

Именно этого разрешения и добивалась Ружа. Как только скрылась его машина, она тут же покинула гостиницу.

К Каштановому озеру пробиралась через валежник, узкой тропкой.

Юрий опередил, уже ждал в условленном месте. Взволнованная Ружа, забыв поздороваться, тотчас принялась сообщать о своем открытии. Шмель находится здесь, встречается с Рейнхельтом, поведет фашистов через горы. Необходимо помешать ему. Но как?

Маслов понял: она принесла сведения чрезвычайной важности. Но как угадать, кто из местных жителей предатель? В их распоряжении оставалось несколько часов: или они обезвредят его, или он нанесет Красной Армии непоправимый вред.

Юрий попросил Ружу успокоиться, еще раз со всеми подробностями рассказать, что ей удалось подслушать. После этого он прибег к логическим размышлениям. «Да, Шмель — шпион со стажем, матерый враг Советской власти. Выдав партизанский отряд, теперь занес руку над Южным фронтом, Закавказьем. Успеем ли найти и помешать? Ведь Рейнхельт Шмеля торопит, у него альпийские стрелки готовы к штурму горных высот. Но кто он, этот Шмель?.. В лицо его Ружа не видела, а лишь слышала. Особая примета — хриплый голос. От холодной воды и у Айтека Давлетхана горло простужено. Здесь такое у многих.

Думай, Юрий, думай! Но одними размышлениями тоже не отделаешься…»

Маслов ухватился за единственную пока возможность. Сегодня утром дядя неожиданно пригласил его пойти в полдень на охоту. Свежий трофей, как обещал, предназначался, конечно, в подарок его матери. «Значит, торопит меня с отъездом. Почему?.. Говорил, живи сколько хочешь и — на тебе! Не потому ли, что я связываю ему руки, мешаю беспрепятственно уйти проводником в горы. Да-а, поспешность непонятна. Нужно уточнить».

Ружа не мешала ему предаваться раздумью. Ей было обидно, что сама она существенного ничего предложить не может.

— Дядя мой тоже с хрипотцой, — сказал Маслов.

— Юра, послушай, он говорит вот так… — и Ружа попыталась воспроизвести гортанный голос Шмеля.

— Конечно, не так, а все же что-то такое вроде бы…

Обхватив голову руками, Маслов долго сидел без движения. Потом решительно произнес:

— Мы сейчас же проверим Айтека. А сделаем это вот так…

Им прежде всего требовалось найти укромный уголок, спрятать Ружу: Айтек не должен знать о присутствии девушки.

Продвигаясь по берегу озера, окаймленного лесистыми горами, Юрий и Ружа осматривали местность. Одна из тропок им приглянулась. На помятой тропе виднелись следы каких-то животных. Здесь же росло семейство кавказских пальм с подлеском лавра, лавровишни, понтийского рододендрона. Деревья до самых верхушек обвивали лианы. С ветвей до земли темно-зелеными бородами свисал мох.

— Для стана место подходящее, — определила Ружа.

Кивком головы Маслов дал понять, что согласен. Собрав листья и мох, Юрий под деревом устроил для нее нечто вроде постели. Когда собрался уходить, девушка высказала сомнение:

— А если Айтек потянет в другую сторону?.. Мы не знаем, что у него на примете.

— От кордона к озеру — одна дорога, — успокоил ее Юрий. — Скажу, что именно здесь видел оленей. Прислушивайся. Я буду говорить громко. Жди…

Ружа не тяготилась одиночеством. Вспомнила, что не завтракала. Благо, под каждым фруктовым деревом россыпи плодов. Без особого труда набрала груш, яблок, орехов. Утолив голод, растянулась на листьях, закрыла глаза.

Земля дышала жаром. В непродуваемых ветром кустах пахло распаренными вениками, ноздри улавливали присутствие мяты, шалфея, белладонны. Снова в ушах прозвучала фраза: «Мне подвластны волчьи тропы». Гортанный, хрипловатый голос Шмеля она узнает из тысячи других. Нет, не ошибется, пусть Юра положится на нее!

Ружа терпеливо ждала. Наконец услышала громкие мужские голоса. «Оповещает», — подумала о Юрии.

Голоса приближались. Маслов что-то громко рассказывал. Давлетхан попробовал унять его:

— Потише ты, зверей распугаешь.

Вскоре они показались на поляне. Айтек опоясан патронташем, на плече, в такт шагам, раскачивалась двустволка.

Приблизившись к Руже, скрытой зарослями, Маслов, отдуваясь, громко взмолился:

— Дядя, за вами не угонишься, взмок я. Давайте сделаем привал!

— Эх, молодежь, хлипкостью вас разбавили, — С добродушной ухмылкой проговорил Айтек, усаживаясь на камень. — А я привык. В иной день пятьдесят километров отмахаю — и хоть бы что! Встряхнусь — и снова в путь. Отдыхай, идти больше некуда. Они сами к нам припожалуют, к приманкам, мною разбросанным. Хорошо в лесу. Ты молодец, что пораньше из душной квартиры вытянул. Я тебе уже говорил, что сам собирался сегодня поохотиться, больше времени не будет. Вот подвалю оленя вам в подарок, спокойно в горы подамся.