— Ну что вы! Я не хотел вас обидеть, — стушевался Ивлев. — Извините, если сказал что не так. — И, пятясь, покинул кабинет врача.
Ирина облегченно вздохнула: «Пронесло». А вечером она вспомнила об этом случае с улыбкой. Вряд ли шпик так глупо мог себя вести. Скорее, это был какой-нибудь любитель приключений.
Вероятно, Ирина быстро бы забыла этот случай, но через несколько дней, возвращаясь с работы, она встретила Ивлева на трамвайной остановке. Он издали приветствовал ее.
Трамваи ходили нерегулярно, люди на остановке нервничали, ругались. Ивлев подошел к Ирине. Посетовал на плохую работу городского транспорта, поблагодарил за чудодейственное лекарство. Трамвай не показывался. Ждать надоело. Ирина пошла пешком. Ивлев навязался в спутники. «Держись — приказала она себе, — не подавай виду!»
По дороге Ивлев много и охотно болтал. Ирина узнала, что он снял комнату возле Приморского бульвара. Про себя она отметила: совсем недалеко от их дома.
Ивлев держался корректно. Читал стихи. Сказал, что неравнодушен к Есенину, Маяковскому. Мечтал он стать поэтом, да не доучился. Надо было ставить на ноги младших сестренок и братишку. Семья эвакуировалась, он же с эшелоном заводского оборудования попал в окружение. В свой город не возвратился, потому что был стахановцем, его портрет печатали в местной газете. Сейчас нашел работу в торговой организации. Посмеялся над своим новым занятием, не преминув, впрочем, отметить, что оно по теперешнему времени не такое уж плохое. Предложил, при надобности, захватить и ее вещи для обмена: услуга не велика, хлопот не составит, а муки или картофеля раздобудет. Говорил он просто, непринужденно. У калитки Трубниковых тотчас распрощался, что понравилось Ирине.
И все же тревога ее не покидала.
Выслушав сестру, Костя посоветовал:
— Похоже, что тебе надо скрываться.
— А мать? А вы?
— Ну что ж, повременим, пока не придумаем чего-нибудь получше… А сейчас самое главное — не подавать виду, что ты не доверяешь этому типу.
Через несколько дней — снова случайная встреча с Ивлевым.
У калитки попросил напиться. Ирина бросилась за кружкой, он сделал вид, что не понял ее намерений, прошел следом за ней в дом. Познакомился с Надеждой Илларионовной, с Костей. Пригласил Ирину вечером прогуляться или сходить в кино. Она отказалась. Ивлев не настаивал. Молча подал руку и ушел.
— Ну как он вам показался? — спросила Ирина.
— А что — скромный, обходительный, — неуверенно проговорила Надежда Илларионовна. — Может, тебе от страха почудилось?
— А ты что думаешь, Костя?
— Подожди немного, что-нибудь сообразим.
Как-то Ивлев принес билеты на молодежный концерт. Ирина вопрошающе взглянула на мать, та кивком головы дала понять: соглашайся.
— Что ж, развлекусь, — ответила девушка. — Только пойду платье выглажу.
На кухне Костя успокоил сестру:
— Не робей, там и мои хлопцы будут.
Это был вечер пропаганды немецкого образа жизни. Гитлеровцы завлекали русских парней и девушек добровольно отправиться на немецкие заводы, фабрики, рудники. В концерте приняли участие артисты, прибывшие из Берлина.
С концерта Ирина вернулась раньше времени, взволнованная. О событиях в театре рассказала матери сбивчиво.
От Ирины не ускользнуло, что Ивлев все время за ней наблюдает. Однако она намеренно никого из знакомых не замечала. Исключение сделала для Клавы Луниной, которая была с Рейнхельтом. Но та, вскинув голову, прошла мимо.
Первое отделение закончилось спокойно. А в начале второго, едва хор затянул фашистский гимн, с балкона в партер посыпались листовки. Белыми птицами они порхали над головами. За ними тянулись сотни рук.
Кто-то радостно крикнул:
— Товарищи! Под Москвой немцам пришел капут!
С балкона поддержали:
— Убито восемьдесят пять тысяч оккупантов!
— Уничтожено более тысячи танков!
Вспыхнули люстры. У распахнутых дверей встали автоматчики.
В зал ворвались молодчики в штатском, гоняясь за листовками, опрокидывали кресла, награждали тумаками людей.
Ивлев сунул Ирине одну из листовок:
— Спрячь!
Девушка отдернула руку:
— Зачем? Меня она не интересует.
Ирине и без этого было известно содержание листовки. Сведения о разгроме немцев под Москвой принял Сергей Владимирович, через Ружу передал Ирине, а она — Метелину, который и напечатал прокламацию. Таким образом, сообщение Советского информбюро стало достоянием жителей Приазовска. Ирина была счастлива. Завтра же о скандале в театре будут говорить в каждом доме, в каждой семье, во всем городе. И все будут знать содержание листовки. А в ней говорилось:
«С 16 ноября 1941 года германские войска, развернув против Западного фронта 13 танковых, 33 пехотные и 5 мотопехотных дивизий, начали второе генеральное наступление на Москву.
До 6 декабря наши войска вели ожесточенные оборонительные бои, сдерживая наступление ударных фланговых группировок противника и отражая его вспомогательные удары на Истринском, Звенигородском и Наро-Фоминском направлениях.
6 декабря войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок.
В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери.
В итоге за время с 16 ноября по 10 декабря захвачено и уничтожено без учета действий авиации: танков — 1434, автомашин — 5416, орудий — 575, минометов — 339, пулеметов — 870. Убито 85 тысяч немцев.
Немецкое информационное бюро писало в начале декабря, что германское наступление на столицу большевиков продвинулось так далеко, что уже можно рассмотреть внутреннюю часть города Москвы через хороший бинокль.
Теперь уже несомненно, что этот хвастливый план окружения и взятия Москвы провалился с треском».
Всех, кто был в театре, стали тщательно проверять. Документы у Ирины были в порядке. Ивлева тоже отпустили. На улице он сказал:
— Напрасно не захватили листовку.
— А что в ней интересного? — удивилась Ирина. — Меня это не касается.
— Ну как же. Ведь это наши действуют…
— «Наши»! Кого вы имеете в виду?
— Патриотов. В городе их много…
— Ну, что вы? Откуда? — пожала плечами Ирина.
На следующий день неожиданно в медпункт пришел Ивлев: весь в синяках, глаз затек, левое ухо надорвано — кровоточило.
Пока над ним хлопотала медсестра, Петр храбрился:
— Напоролся на бандюг. Хотели пальто и часы снять. Но я им наподдавал! Несколько приемчиков провернул — и пятеро не устояли.
— Вы к тому же боксер? — поинтересовалась Ирина.
— Есть немножко. В кружке занимался. Пусть благодарят бога, что ноги унесли.
Медсестра съехидничала:
— Мой знакомый хвастался: «Вот дал я им, чуть живым выбрался».
Ивлев не уловил иронии:
— Я все равно найду их. Поодиночке… мокрого места от них не останется. Не с тем связались…
— Заприметили? — поинтересовалась медсестра.
— Где там, темнища! Да уж найду!
Дома Ирина рассказала о ночном происшествии с Ивлевым.
Когда мать и Сашко ушли в свою комнату, Костя признался Ирине, что ее «ухажера» припугнули ребята из его боевой группы: не ходи, мол, где не положено, иначе ноги обломаем!
□
Безвозвратно уходили наполненные горечью и тревогами дни, недели. У Надежды Илларионовны ныли руки, ноги, ломило в позвоночнике. Днем крепилась, а ночью не спала и, чтобы обмануть боль, думала о детях.
Замутнело окошко, на потолке обозначилась трещина. Надо бы замазать, да мела нет. Другие заботы изнуряют. Базар, как кость обглодали — никакого привоза. В магазинах мыши от голода дохнут. В доме холодно, топка на исходе.
Осторожно, чтобы не скрипнула обвисшая сетка кровати, она встала. Холодно на кухне. Измельчила потрепанный учебник: на подтопку хватит. Нет, видно, без угля не обойтись, а ведь в сарае его осталось не более двух ведер. Накинула фуфайку.
