Посильно, но — взаимный!

Уверен, что мировой социализм Берии выстраивался бы именно так.

Это было бы тем более возможно, что Берия был кавказцем, а именно развитой кавказец способен стать подлинным интернационалистом, оставаясь патриотом своей нации. Более того, кавказец, не исповедующий интернационализм, в то же время осознавая ведущую роль русского народа, не может считаться подлинно развитым в интеллектуальном и нравственном отношении человеком.

Яркий пример такого социального уродства — «грузин» Саакашвили и все, ему подобные.

Берия же, воспитанный на Кавказе, в среде, повседневно образованной добрым десятком народов, был воспитан доброкачественно.

Он умел видеть и значение каждого национального «дерева», и за этими «деревьями» — «смешанный» многонациональный «лес».

В начале книги я приводил отрывки из лживой «фантасмагории» Леонида Млечина, описавшего такой виртуальный XX съезд КПСС, на котором с заключительным словом выступал не Хрущёв, а Берия.

В инсинуациях Млечина Советский Союз под рукой Берии был бы к 1956 году одним тотальным ГУЛАГом. Что ж, надеюсь, что уже почти прочитанная читателем книга доказывает обратное.

Но каким же мог быть XX съезд КПСС, если бы с его трибуны в числе других выступал тов. Л. П. Берия? И что мог бы сказать Берия с трибуны партийного съезда в виртуальном 1956 году?

Прежде чем размышлять об этом, сделаю одно предварительное замечание. В «фантасмагории» Млечина есть некая показательная и принципиальная неточность. По версии Млечина Берия выступал на виртуальном XX съезде не только с заключительным словом, но и с Отчётным докладом ЦК КПСС. Однако Берия, произведённый Млечиным в Председатели Совета Министров СССР, не стал бы делать на съезде отчётный доклад от имени ЦК КПСС, как это сказано у Млечина.

Ошибка Леонида Млечина равнозначна для него саморазоблачению!

С одной стороны, он хотел показать, что и при виртуальном Берии, как и при реальном Хрущёве, ведущую роль в политической властной системе СССР играла бы партия. Мол, один «партократ» стоил другого.

С другой стороны, Млечин знал — как-никак — о реальном Берии немало. И поэтому не мог не знать, что Берия отдавал приоритет Советской власти, то есть — Совмину СССР как высшему исполнительному органу этой власти. Соответственно, Млечин сделал Берию не Генеральным секретарём ЦК, а Предсовмина СССР, но при этом ничтоже сумняшеся всучил своему виртуальному Берии отчётный доклад ЦК.

Так не сходятся концы с концами у всех фальсификаторов истории.

Что касается Сергея Кремлёва, то я не сомневаюсь, что при разумном развитии событий, то есть при государственном подходе сталинской «команды» без Сталина, Берия на очередной сессии Верховного Совета СССР где-нибудь осенью 1953 года или весной 1954 года мог быть избран Председателем Совета Министров СССР — вместо Маленкова. И тогда выступал бы на XX съезде как Предсовмина.

При этом его доклад, не нося характера отчётного доклада ЦК партии, мог бы, тем не менее, быть основным как отчёт коммуниста Берии не только перед партией, но и перед всей страной о том, что было сделано Советским правительством и какие планы оно для страны намечает.

Именно Советское правительство, а не Центральный Комитет КПСС.

Бывший предсовмина Маленков мог бы занять пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, обеспечивая этому посту уже не только формально, но и по факту высший приоритет в государстве.

Такое распределение обязанностей в «тандеме» «Берия — Маленков» было бы оптимальным и для них, и для страны, и для формирующейся мировой социалистической системы.

Думаю, что в Президиуме бериевского XX съезда уже не сидел бы Никита Хрущёв. Он, скорее всего, был бы пенсионером союзного значения. В 1954 году ему исполнилось 60 лет, и он вполне мог уйти на заслуженный отдых. А, может быть, он бы всё ещё подвизался в ЦК КПСС на посту одного из секретарей, но сама КПСС к моменту XX съезда имела бы при живом Берии уже иной, чем ранее, смысл.

Не в ЦК на Старой площади, а в Кремле в Совете Министров СССР и в Президиуме Верховного Совета СССР решались бы перспективные и текущие вопросы государственной и общественной жизни страны.

ЦК занимался бы вопросами идеологии, агитации и пропаганды, политического и нравственного воспитания масс. И тон в ЦК задавали бы уже не фигуры типа Хрущёва, а учёные, философы, обществоведы…

Непростым оказывался бы вопрос о приоритетах власти на местах. Если в республиках «первую скрипку» естественным образом могли бы играть республиканские совмины, то в областях передать власть из обкомов партии в областные исполнительные комитеты было бы сложнее. Но и тут переходный период мог пройти успешно, если бы сильные первые секретари обкомов перешли на руководство областными Советами депутатов трудящихся.

Ранее была повсеместной следующая практика… Хозяйственных и прочих руководителей и назначали, и снимали фактически партийные органы. Исключение из партии практически означало и снятие с работы, но и назначение помимо партийного комитета состояться не могло.

В новых условиях было бы более разумно, если бы партийные комитеты — обкомы, райкомы, горкомы, сохраняя функции подбора и контроля кадров, имели право лишь ставить вопрос о снятии недостойных руководителей безотносительно, членов партии или беспартийных, а при несогласии советских или хозяйственных структур выносить вопрос на обсуждение трудовых коллективов с обязательной процедурой закрытого голосования полноправных членов коллектива по обсуждаемому руководителю.

К 1956 году структурная перестройка власти вряд ли была бы завершена, однако она успешно продвигалась бы — у Берии иначе не бывало.

Так что же мог бы сказать Берия такому съезду и такой стране в заключительном слове, которое ему съезд вполне мог предоставить?

Возможно, вот что:

— Товарищи!

Прежде всего я хотел бы всех нас поздравить с этим съездом. Это был съезд обновления и устремления вперёд…

Времена, когда страна находилась под тяжёлым впечатлением от смерти нашего великого вождя товарища Сталина, отошли в прошлое. Мы сохранили единство наших рядов и очистили их от тех вельмож, которых так не терпел товарищ Сталин.

Товарищ Сталин умер накануне задуманных партией решительных перемен в советском обществе, однако мы, советские коммунисты, верные заветам нашего вождя, совершили эти перемены.

Прежде всего мы укрепили авторитет Верховного Совета СССР и Советского правительства. Наша Коммунистическая партия была, остаётся и будет руководящей и направляющей силой советского общества, однако в новых условиях изменяется сам смысл партийного руководства. И мы это вовремя поняли и учли. Теперь партия должна быть прежде всего нравственным ориентиром в жизни общества. Не каждый руководитель обязан быть коммунистом, но каждый коммунист обязан быть политическим и моральным руководителем беспартийных.

В первые годы Советской власти, в годы социалистической реконструкции России деятельность и руководство партии пронизывали все стороны жизни в стране, и это было понятно — именно коммунисты и партийные органы были носителями и выразителями нового, именно в партийных органах были сосредоточены наиболее политически зрелые и наиболее преданные социализму силы.

Теперь же, благодаря неустанной работе нашей Коммунистической партии по воспитанию и политическому развитию советских людей, мы имеем уже миллионы политически зрелых и преданных социализму, воспитанных социализмом, советских граждан.

В наших министерствах и ведомствах, в руководстве заводов, фабрик, шахт, совхозов и колхозов, в научных институтах и конструкторских бюро тоже сосредоточены такие кадры, которыми партия может гордиться, как мать гордится достойно воспитанными и выросшими сыновьями.

Теперь партия может отдать в их надёжные руки задачи по решению конкретных насущных вопросов жизни Советского Союза и оставить за собой важнейшую задачу воспитания народных масс и руководящих кадров в духе преданности своей Родине и делу коммунистического строительства.