Но самое умелое применение репрессий может быть лишь оперативной мерой, снимающей остроту ситуации, но не ликвидирующей саму ситуацию. Это Берия понимал отлично не только как чекист, но и как политик, как государственный деятель социализма.
Он понимал ещё по работе на Кавказе, что национализм нельзя эффективно подавить, его можно эффективно лишь ослабить, затем лишить его привлекательности в глазах национальной народной массы и только после этого — изжить.
Такой подход требовал умения, такта, знаний…
Времени, наконец!
Но лишь такой подход был по-настоящему успешным.
Берия понимал суть проблемы именно так. И поэтому в СССР Берии были бы невозможны те центробежные тенденции, которые постепенно, под здравицы «союзу нерушимому республик свободных», развились в СССР Брежнева и разрушили СССР Горбачёва.
Глава 11
Берия и международная политика как гарант мощи России
Какой могла бы стать международная политика Берии?
На этот вопрос тоже можно дать вполне определённый ответ. Эта политика укрепляла бы и возвышала Советский Союз, Россию, но укрепляла бы не за счёт неравноправных отношений с внешним миром — как это имеет место быть в случае США и Запада вообще, а за счет как раз межгосударственных отношений нового типа, когда великая держава относится к малым странам подчёркнуто равноправно.
Уже те немногие месяцы, которые Россия прожила без Сталина, показали, что Берия был вполне талантлив и во внешнеполитической сфере и имел в этой сфере вполне самостоятельные и перспективные взгляды.
Пока Сталин был жив, Берия мало привлекался им для решения внешнеполитических проблем, тем более — дипломатическими методами. Эпизоды типа устранения Троцкого, конечно же, не в счёт. Собственно, в Берии как в дипломате у Сталина особой нужды и не было — Сталин сам был выдающимся дипломатом, что блестяще доказал в ходе международных конференций с его участием и в ряде переговоров довоенного, военного и послевоенного времени.
Для помощи в этой сфере Сталину вполне хватало Молотова. К тому же Молотов был внешне невозмутим, а Берия был человеком нередко импульсивным, открытым. К психологическому «имиджу» внешней политики невозмутимого Сталина Молотов подходил больше.
Вот что написал Берия в том месте письма Маленкову «из бункера», где адресовался к Молотову:
«… В аша исключительная роль в области внешней политики, Ваше прекрасное отношение ко мне, в бытность на конференциях (я об этом многим товарищам рассказывал) в Тегеране, Ялте и Подсдаме (так в письме. — С. К.), где, как знаете, я и не был делегатом, а был по роду своей работы, хотя Вы и настаивали…»
Похоже, Молотов умел скрывать свои чувства не только на внешнеполитической арене, но и в кругу коллег, потому что на самом деле Берия не мог Вячеслава Михайловича не раздражать уже по причине несходства натур. Да и не завидовать более талантливому Берии Молотов не мог. Но вот же — Берия был, как видим, уверен в прекрасном отношении Молотова к нему.
На международных конференциях в Тегеране (28.11.—1.12.43), в Ялте (4–11.02.45) и в Берлине (17.07.—02.08.45) Берия отвечал за охрану советской делегации (в Крыму и за охрану других делегаций), хотя к началу 1945 года был наряду с Молотовым заместителем Председателя ГКО Сталина.
В 40-е годы и в начале 50-х годов Сталин подключал Берию к контактам с руководством иностранных государств, но — лишь стран народной демократии. В целом же Сталин и тогда опирался на Молотова, а также на Жданова и Маленкова, иногда — на Микояна. Вполне значимую роль играл позднее Андрей Януарьевич Вышинский, с 1949 года заменивший Молотова на посту министра иностранных дел СССР.
Но это не значило, что после смерти Сталина Берия не мог проявить себя выдающимся образом и в такой специфической деятельности, как внешнеполитическая…
После войны Советский Союз стал мировой державой первой величины. Европейская часть страны лежала в развалинах, жизненный уровень населения был кое-где ниже минимального уровня выживания, и в ряде регионов люди не просто голодали, но умирали от голода. Однако Россия всё же имела такой мировой вес, с которым не мог сравниваться даже вес Британской империи, над которой пока всё ещё «не заходило солнце».
Никогда до этого роль России в мире не была такой мощной и первостепенной — впервые Россия рассматривалась всеми не просто как великая держава, а как вторая держава мира, как сверхдержава, имеющая шанс стать единоличным лидером мира.
При всём при том международное положение СССР было очень непростым, и не только потому, что надо было восстанавливать экономику и социальную сферу в условиях жёсткой необходимости в кратчайшие сроки ликвидировать атомную монополию США.
Дополнительные проблемы возникали именно в силу нового международного статуса России. Теперь она, тоже впервые, между прочим, в своей истории, оказалась лидером нового международного сообщества — мирового социалистического лагеря.
У нас были ещё плохо разработаны теоретические и системные вопросы внутреннего социалистического строительства, а теперь приходилось заниматься теорией и практикой международного социалистического строительства. И всё это, напоминаю, впервые в мировой истории — заимствовать опыт было не у кого и негде. Причём внешняя политика СССР со Сталиным и внешняя политика СССР без Сталина — это были, как говорят в Одессе, две большие разницы.
После смерти Сталина внешнюю политику СССР вновь возглавил — если иметь в виду кресло министра иностранных дел — Молотов. Но Вячеслав Михайлович с любой точки зрения и в любом отношении был не Иосифом Виссарионовичем, и на единоличное мудрое руководство претендовать не мог. Особо самобытным видением проблем государственного бытия он не обладал, поэтому не было ничего удивительного в том, что Берия начал то и дело «высовываться» и тут…
Задним числом, уже после ареста, он каялся в письме Маленкову:
«…при обсуждении по германскому вопросу, конечно, я здесь безусловно виноват и заслуживаю всякого осуждения….
… П оступок мой при приёме венгерских товарищей, ничем не оправданный. Предложение о Надь Имре должен был не я или кто иной вносить, а тебе надо было сделать, а тут я выскочил идиотски, кроме того, наряду с правильными замечаниями я допустил вольность и развязность, за что, конечно, меня следует крепко взгреть…»
О германском вопросе надо будет сказать отдельно, а что касается «приёма венгерских товарищей», то тут дело было вот в чём…
12 июня 1953 года в Москве проходили переговоры с делегацией Венгерской Народной Республики в составе М. Ракоши, И. Надя, Э. Гере, А. Хегедюша и др. От СССР во встрече участвовали Маленков, Хрущёв, Берия, Молотов, Микоян, Каганович и посол СССР в Венгрии Е. Киселёв. В ходе бесед был поднят вопрос о разделении высших партийных и государственных постов в ВНР так, чтобы Ракоши, возглавлявший и Венгерскую партию трудящихся, и Совмин Венгрии, оставил за собой ЦК, а премьером стал Надь.
Ракоши был против разделения и поинтересовался — а как распределяются обязанности между ЦК и Совмином в СССР? Берия — по словам Хрущёва — заявил тогда: «Что ЦК, пусть Совмин решает, ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой».
Хрущёвским «воспоминаниям» верить надо с большой осторожностью, но тут он коллизию передал явно правдиво. К 1953 году воззрения Берии были именно такими и полностью совпадали с позицией самого Сталина.
В этой вроде бы капельке истории отразилось на самом деле многое…
И готовность Берии взять ситуацию «на себя», и его прямота в отношениях с соратниками по социалистическому лагерю, и стремление строить межгосударственные отношения прежде всего по линии межправительственной, то есть через практическое разностороннее сотрудничество с упором на экономику.
Но, что важно, Берия не смотрел на наши внешнеэкономические связи как на способ «подкармливать» страны народной демократии и превращать их тем самым в нахлебников Советского Союза. При Хрущёве и далее Брежневе эта порочная практика укреплялась и укреплялась, не усиливая СССР, а ослабляя его. При Берии всё было бы иначе.
