Иными словами, сам Берия хотел видеть себя по-прежнему в рабочем строю — пусть и не во главе его, но, во всяком случае, не вне строя.
Далее он писал:
«Говорю от всего сердца, это неверно, что раз я занимал большой пост, я не буду годен для другой маленькой работы, это ведь очень легко проверить в любом крае и области, совхозе, колхозе, стройке, и умоляю Вас: не лишайте меня [возможности] быть активным строителем [на] любом маленьком участке нашей Родины, и вы убедитесь, что через 2–3 года я крепко исправлюсь и буду Вам ещё полезен…»
Воля ваша, уважаемые читатели, но я вижу за этими строками человека хотя и со смятёнными, однако не ничтожными чувствами. Причём человека без намёка на некую «элитарность», человека, хотя и занимавшего на протяжении десятилетий важнейшие посты в государстве, но так и не научившегося отделять себя от народа и готового к рядовой работе.
А для того же Хрущёва предложить себя в качестве председателя колхоза или совхоза было невозможным делом! Для Хрущёва — хотя он на вершинах власти и не чурался напрямую «общаться» с простыми людьми — нужды народа были чем-то достаточно абстрактным.
За державой Хрущёв не умел видеть человека.
А Берия — умел!
Он даже положенный наркому внутренних дел отрез на шинель не «зажиливал» полностью себе, а отдавал «на круг».
И если провести мысленный эксперимент: оставить Берию после его снятия с высших постов в живых, на свободе и направить его, скажем, в какой-нибудь Новохопёрск директором райпромкомбината, или в кубанский совхоз, то он и там остался бы менеджером высокого класса.
В том числе и поэтому Берию хрущёвцам никак нельзя было оставлять в живых и при деле — хотя бы маленьком. Очень уж быстро стала бы выпирать наружу вся несправедливость его отставки.
А уж если бы Берия работал для страны не директором совхоза, а «директором» всего советского общества, то…
То — что?
Что ж, если бы Берия остался жив и при высшей власти, то его руководство страной обеспечило бы развитие очень сильной социальной политики в советском обществе. По мере развития экономики советское общество становилось бы всё более изобильным, образованным, свободным и радостным.
На антибериевском Пленуме ЦК КПСС в июле 1953 года во время выступления Авраамия Завенягина — тогда начальника Первого Главного управления (ПГУ) при СМ СССР, произошёл знаменательный казус. Читатель уже знает, что Завенягин обливал Берию грязью и упрекал его в «игре в экономию» в деле финансирования «атомных» работ. Далее — по неправленой стенограмме:
«Маленков. Это дело контролировать придется, потому что там деньги расходовали без всякого контроля.
Завенягин. Это безусловно.
Каганович. Строили не города, а курорты.
Завенягин. То, что строили курорты, — не могу сказать, строили города».
Каганович никогда — ни до июля 1953 года, ни после — ни в одном закрытом «атомном» городе не был, так что говорил с чужих слов. Но реплика Кагановича показывает, что такая молва — «Берия атомщикам курорты строит», в среде советского руководства ходила.
Зная не понаслышке, что представляют собой эти города, могу подтвердить, что в «бериевские» сороковые и начальные пятидесятые годы в системе ПГУ курортов не строили, а строили города. Однако планировка и архитектура «атомных» городов были прекрасно продуманы, и заслуга Берии в этом была несомненной и огромной.
Сам по образованию архитектор, строитель, он сумел с самого начала «атомных» работ собрать в системе ПГУ толковые архитектурнопланировочные силы. Он хотел, чтобы люди новой советской отрасли жили в условиях, достойных того будущего, которое они создавали и защищали.
Думаю, в связи с вышеописанной антибериевской коллизией читателю будет интересно узнать вот что…
До конца жизни к Берии глубоко уважительно относился, по свидетельству ряда людей, его знавших, Борис Глебович Музруков.
Музруков, дважды Герой Социалистического Труда, фигура в атомной отрасли легендарная. Свою первую Золотую Звезду он получил 20 января 1943 года за руководство «Уралмашем», производившим танки Т-34. Второй Звезды он был удостоен 29 октября 1949 года, после успешного испытания первой советской атомной бомбы РДС-1, — за производство первого советского плутония на Комбинате № 817, дислоцированном в закрытом городе «Челябинск-40». Музруков был в первой в СССР группе дважды Героев Социалистического Труда.
С 1955-го по 1974 год Борис Глебович руководил крупнейшим и старейшим ядерным оружейным центром СССР в «Арзамасе-16».
В книге о Музрукове (Богуненко H.H. «Музруков», М.: Молодая гвардия, 2005, стр. 259) сообщается, что директор Комбината № 817 хотел сделать новый город, «атомный» «Челябинск-40», красивым, а быт его жителей — более приятным. Для этого Музруков «иной раз включал в титул строительства некоторые архитектурные сооружения, необязательные на придирчивый взгляд суровых ревизоров».
Далее — прямая цитата:
«Впоследствии Б. Г. Музруков рассказывал, что таким образом была построена хорошая бетонная дорога к озеру, берег которого украсила набережная с балюстрадой (гордость «Сороковки» по сей день. — С. К.). К этому времени вышло постановление правительства, ограничивающее излишества при строительстве. Берия с целью проверки выполнения этого постановления (им же и инициированного. — С. К.) предпринял несколько ревизионных поездок по закрытым городам и наказывал (всего лишь выговорами, а не пулями. — С. К.) тех руководителей, кто, по его мнению, излишне роскошествовал. Должен он был посетить и «Челябинск-40»…»
Как видим, деньги в атомной отрасли расходовались после первого «атомного» успеха не «без всякого контроля», как заявлялось на Пленуме ЦК, а как раз при строгом контроле самого Берии. Но вот что было дальше:
«В некоторых воспоминаниях содержится очевидный намёк на то, что о перерасходе государственных средств на дорогу и набережную в этом городе всесильный куратор был предварительно осведомлён. Наверняка и Борис Глебович знал, какие обвинения может ему предъявить Берия. Но не в его характере было уходить от ответственности. Он встретил приехавшего Берию сам, повёз его по новой дороге к озеру, к балюстраде. Она прекрасно смотрелась вечером, на фоне солнечного заката.
— Молодец, Борис! Очень красиво! — таким было заключение Берии по поводу строительных нововведений в «Челябинске-40»…»
Мог ли реагировать иначе архитектор Берия? Причём архитектор не одного здания и даже не города, а целого общества!
В атомной отрасли строили не курорты, а города. Но строили красиво, умно, бережно относясь к природе и не забывая о том, что человеку надо не только работать, но и жить обычной житейской жизнью, отдыхать, развиваться.
Поэтому, если бы во главе СССР оказался Берия, если бы его не убили, именно социально богатая жизнь всё более обретала бы права гражданства по всему Советскому Союзу.
Обратимся к такой важнейшей стороне жизни любого человека и любой семьи, как жильё. Вопреки устоявшемуся заблуждению идейные, материальные и технологические основы массового жилищного строительства в СССР были заложены не при Хрущёве, а ещё при Сталине. Крупноблочные и крупнопанельные дома — это ещё сталинская наработка, их начинали строить при Сталине, и при Сталине был запланирован тот строительный бум, который стал приметой уже СССР Хрущёва.
В советское время бытовало дожившее до наших дней слово «хрущёвки», которое злоязычные интеллигентствующие либералы позже дополнили словом «хрущобы». Но в те годы, когда даже в небольших городах начинали быстро вырастать целые кварталы новостроек, миллионы людей были счастливы получить и такие отдельные квартиры. И от тех же лет осталось светлое, радостное, тёплое слово «Черёмушки» — от нового микрорайона Москвы.
Говорят, личным вкладом Хрущёва в планировку новых квартир стал пресловутый совмещённый санузел. Вряд ли это было так на самом деле, хотя то, что это приписывают именно Хрущёву, тоже кое-что о нём говорит. Но вот уж в чём, если не Хрущёв, так хрущёвцы повинны точно, так это в искажении идеи микрорайона.
