Людская душа, что почва, принимает в себя любое семя, независимо от того, хорошее оно или плохое. Поле, засеянное зернами вражды и злобы, никак не может дать урожай доброты и дружбы, человечности и взаимопонимания. Чеченцы и ингуши, как в свое время и казаки, еще долго будут помнить о той несправедливости, которой они были подвергнуты в феврале 1944 года со стороны властей.
На сей раз — молокане
Пока шла война, руководителям страны было не до Чечни. Но после того как с Гитлером покончили, вспомнили о пустующих горских селениях, земле, которая раньше давала неплохие урожаи, а теперь поросла бурьяном. Не долго думая, решили прибегнуть к старой, испытанной схеме: отправили в Чечню переселенцев из других краев и областей. Как сейчас бы сказали — сделали ротацию кадров. Так в 1948 году в Предгорном районе этой республики появилась семья Коноваловых, уроженцев Ростовской области.
— Тогда в Предгорный район, — вспоминает Николай Тимофеевич Коновалов, — входили селения Атаги, Чишки, Дачу-Бор-зой, который был переименован в Двуречье, поскольку там соединялись две реки, Аргун и Шароаргун, а на правом берегу Аргуна стоял Дуба-Юрт — его назвали Родниковое. У местной власти купили за 2200 рублей чеченский дом. Наша семья была из молокан — тех русских, которые во времена Екатерины II были сосланы на периферию России, на границу с Турцией. Наши предки построили там села, назвав их Михайловками, Ивановками, Саратовками. Эти деревни с русскими названиями до сих пор стоят в тех местах. В Армении, например, под Севаном, есть село Михайловка, на границе Армении с Азербайджаном — тоже Михайловка, в Грузии — свои Михайловки, Богдановки и Саратовки. Кто такие молокане? Русские люди, которые не признавали икону, не хотели креститься, считая превыше всего духовный мир, не курили, не пьянствовали. В церковь не ходили, а строили молельные дома и ходили туда по субботам. Наши предки уважали землю, были трудолюбивы и миролюбивы.
Молокане, приехавшие в горную Чечню из Ростовской области, прожили там с 1949 до 1957 года. Наладили быт, дома не закрывались, никаких заборов, о воровстве никто и не помышлял. Если в поле или лесу кто-то находил утерянную вещь, нес ее в дом, который был отведен в селе для этих целей. Тот, кто опознавал свою вещь, забирал ее.
— Вот в каких замечательных местах проходила моя юность, — продолжал Николай Тимофеевич. — Автобусов тогда не было, и мы пешком ходили к своим родственникам в Шатой. Внизу, за Дачу-Борзой, был карьер. Когда в 1957 году вернулись чеченцы, мой отец, кузнец, вместе с ними строил через Аргун автомобильный мост, затем пробивал дорогу вверх, к Дуба-Юрту.
В 1957 году в свои селения из депортации вернулись чеченцы. И если молодежь с любопытством посматривала на незнакомых русских, даже начинали заводить дружбу, то старики резали бычков и кровью мазали лоб детей: вот, мол, вернулись домой, а тут опять русские... Единственный район, который их не пустил, был Красноармейский, ныне Урус-Мартановский. Казаки вышли и сказали: хотите жить нормально — стройте село рядом. Дом через дом — жизни не будет, будет воровство, грабеж и разбой. И казаки, к сожалению, оказались правы. В течение 1957 года в селах, куда вернулись из Казахстана чеченцы, начали пропадать овцы, бычки. И пошло-поехало...
Трагедия 1958 года
Теперь мало кто знает о событиях 1958 года, когда в Грозном вспыхнул русский бунт, и возмущенные толпы захватили здание областного комитета партии, телеграф, другие важные объекты жизнеобеспечения республики. В ту пору Григорий Сергеевич Парсаданов работал заведующим отделом в местном обкоме партии и, сам того не ожидая, оказался в гуще событий.
А все началось с убийства русского парня, как говорится, на бытовой почве. Молодой морячок, приехавший в Грозный на побывку, пошел с девушкой на танцы в Дом культуры химиков в районе Черноречья. Вдруг к девушке подошел чеченец и, взяв ее за руку, потащил за собой. Моряк остановил его, сказав: «Она со мной». Тогда чеченец, не долго думая, пырнул его ножом и затем скрылся.
Похороны моряка вылились в настоящий бунт русского населения Грозного. Гроб с телом покойного принесли к обкому партии на руках: там начался стихийный митинг, во время которого послышались призывы «разобраться» с чеченцами — руководителями республики.
— Когда толпа ворвалась в здание обкома партии, — вспоминает Григорий Сергеевич Парсаданов, — и начала все подряд громить, ко мне в кабинет забежали председатель Совета Министров республики Муслим Гаирбеков и несколько ответственных работников обкома партии, все бледные, не знают, что делать.
Парсадонов распорядился: «Следуйте за мной, быстро!» По служебному ходу он вывел руководителей республики в бомбоубежище, находившееся во дворе, и закрыл их там на замок. Два дня они просидели в бомбоубежище, пока здание обкома находилось в руках бесчинствующей толпы. А в это время старики, представители интеллигенции — драматург Идрис Базоркин, поэт Шайхи Арсанукаев, прозаик Магомед Мамакаев и другие — уговаривали чеченскую молодежь не ввязываться в конфликт, и слова уважаемых людей республики дошли до сознания молодых чеченцев.
Как тут не вспомнить август 1991 года и призывы другого представителя интеллигенции — поэта Зелимхана Яндарбиева к «священной войне» против «неверных» до победного конца. Вот что он пишет в своей книге:
«Вечером 21 августа 1991 года с ГКЧП было практически покончено. Ночь на 22 августа члены ОКЧН провели на площади Шейха Мансура — праздновали победу танцами и готовились к бессрочному митингу. До глубокой ночи разрабатывали план действий. Сутра открыли митинг. В 12 часов выступил Джохар... Представители ВС ЧИР тоже выступали, но в качестве оправдывающихся...
Митинг решил, что Дудаев должен выступить по телевидению. Группа участников, человек сто, направились к телецентру. Через некоторое время прибежал гонец с сообщением, что у телецентра идет драка с милицией, требуется помощь. Этого было достаточно. Несколько сот человек устремились на помощь товарищам. Когда я прибыл туда, телевидение было в руках повстанцев... Там же крутились люди из ВС и Совмина. Они попросили успокоить людей. Я предъявил наши требования: немедленно предоставить Дудаеву возможность выступить по телевидению, сместить с поста председателя Гостелерадио Ма-реченкова и т.д. Руководители ЧИР, в частности Г. Эльмурзаев, пытались внести коррективы в наши требования: пусть с Джохаром вместе выступят и представители ВС ЧИР. Но это был вчерашний день, сегодня мы не могли пойти на такие уступки. Я категорически отверг такую возможность, сказав, что Джохар выступит один и столько, сколько ему нужно будет, и непременно сегодня... Телеэфир состоялся с20 часов до 21 часа 05 минут. Народ увидел своего лидера воочию и принял его... Это была победа, которая окрылила повстанцев».
«В 1958 году я жил в центре Грозного, на улице Бородинской, сразу за кинотеатром Челюскинцев, и вся трагедия происходила у меня на глазах. Когда убили матроса, то гроб с его телом принесли к обкому партии. В тот момент со стадиона «Динамо», где шел футбольный матч, вывалил народ, и завязалась потасовка между чеченцами и русскими, было убито более 50 человек не чеченцев. Видя это, разъяренные женщины стали требовать у охраны здания пропустить их внутрь, чтобы по телефону правительственной связи позвонить в Москву. Почему власть не принимает меры, чтобы прекратить безобразия? Почему безработных чеченцев не трудоустраивают, не дают им ссуды на строительство домов? Пусть в конце концов они начинают нормально жить. Тут надо сказать, что в Грозном летом 1958 года вечерами действительно было небезопасно выходить на улицу: могли раздеть, ограбить. Однажды в районе парка культуры, что сразу за нефтяным институтом, меня самого чуть не ограбили. Иду с работы, смотрю, навстречу трое молодых чеченцев, окружили, заставили снять пиджак, потребовали отдать часы, но ограбить им меня не удалось — дал сдачи и был таков.
