Пролетая над лесом вокруг Самашек, транспортный вертолет попал под плотный огонь боевиков. Командиру экипажа подполковнику Николаю Лескову перебило осколками левую руку и ногу. Бортовому технику старшему лейтенанту Сергею Девят-кову оторвало левую ногу. Летчику-штурману капитану Олегу Шаплыгину, к счастью, повезло — ни царапины. Осколками был поврежден двигатель и система управления вертолета, который, завалившись на бок, стал падать на землю. Но экипажу все же удалось посадить его на асфальтированную дорогу, пролегающую через лес.

Шаплыгин, вытащив командира из кабины, перетянул жгутом его раненую ногу. Девятков, потеряв сознание, лежал в салоне. И тут послышались выстрелы. Летчики, заняв круговую оборону, стали отбиваться, но силы были слишком неравными.

— Где же Лактионов? — недоуменно смотрел в небо Лесков.

Тем временем экипажи двух боевых вертолетов Ми-24, в распоряжении которых были пулеметы, неуправляемые ракеты и прочее вооружение, поспешно развернулись и ушли в сторону Беслана, бросив товарищей в беде.

— Они продержались минут пятнадцать, — позже вспоминал их сослуживец подполковник Сергей Заикин. — Шаплыгину снайпер попал в правый глаз, а раненого Лескова боевики добили. После этого Лактионова сразу куда-то перевели, видно, побоялись, что офицеры устроят над ним самосуд.

Ф. Ницше

Все, что происходило в то время в войсках, для журналистов оставалось тайной за семью печатями. Мы сидели сложа руки в Моздоке, «питаясь» в основном дезинформацией и еще чем «бог» пошлет. А в роли «бога» выступала Елена Агапова, пресс-секретарь министра обороны России.

Это была еще та лиса. Из различных источников до нас доходили сведения, что войска несут потери, убитых и раненых отправляют самолетами и вертолетами во Владикавказ, Росгов-на-Дону, другие города, где имелись военные госпитали, а Агапова с улыбкой отвечала: да нет же, все идет нормально. Откровенно говоря, в нарушение Конституции Российской Федерации, она просто-напросто ввела цензуру: временный пресс-центр отсеивал информацию и передавал только то, что было выгодно властям.

Среди пишущей братии за Агаповой прочно закрепилось прозвище «генерал в юбке». В военной иерархии она занимала одно из самых высоких положений. Ее побаивались даже генерал-полковники. Как же ей, обыкновенному литературному сотруднику отдела культуры «Красной звезды», удалось подняться на столь головокружительную высоту? Элементарно. Как говорят, на одной из пресс-конференций она, смазливая журналистка, задала несколько интересных вопросов министру обороны, Павел Сергеевич, что называется, положил на нее глаз и... без колебаний пригласил на должность пресс-секретаря. Так и стало «богом» лицо гражданское и несведущее в военной науке и практике.

Став помощником министра обороны по связям с прессой, Агапова сразу же начала деятельно работать над имиджем Грачева. Люди, близкие к окружению Елены Александровны, рассказывали, что у них была выработана целая система символов, своего рода «азбука», как у глухонемых, с помощью которой Агапова частенько «корректировала» выступления Павла Сергеевича перед военными. Я сам однажды стал свидетелем этого.

Помню, как в 1993 году министр обороны прибыл в СевероКавказский военный округ с инспекционной поездкой. В окружном Доме офицеров собрался весь руководящий состав соединений и частей округа. Когда Грачев вышел на трибуну, я заметил, что Елена Агапова, находясь напротив него в первом ряду, внимательно следила за каждым его словом, и стоило Павлу Сергеевичу отвлечься, как она тотчас бралась за мочку своего уха. Грачев, увидев этот жест, прерывал речь, сразу же возвращаясь к теме выступления. Так что не напрасно острословы прозвали Павла Сергеевича «дрессированным медведем».

Однако вернемся к ситуации в Моздоке. Хорошо помню те очень трудные для поиска информации декабрьские дни 1994 года. Журналисты центральных газет сплачивались в небольшие, но мобильные группки, и если кто-то узнавал что-нибудь интересное, то, сообщив остальным, увлекал за собой всю компанию.

В те дни я работал рука об руку с военным корреспондентом «Известий» Николаем Бурбыгой. Подружился с тогдашним заместителем начальника Центра общественных связей ФСК Александром Здановичем. Именно он помог нам встретиться с захваченным контрразведчиками наемником из Иордании, снабжал необходимыми сведениями о характере действий боевиков и т.д. Но это была лишь эпизодическая «подпитка». А журналистам требовалась постоянная: они без информации, как без воздуха. Не получая ее от командования федеральных войск и пресс-службы Министерства обороны России, многие из пишущей и снимающей братии отправлялись в Грозный и оттуда вещали на российское информационное поле, создавая благостный имидж как Дудаеву, так и незаконным вооруженным формированиям.

Уже тогда, в декабре 1994 года, было ясно, что мы проигрываем информационную войну чеченцам, которой у них талантливо руководил Мовлади Удугов. У нас же безмерно раздутая, неуклюжая, вечно чего-то боявшаяся пресс-служба Министерства обороны России оказалась совершенно не готова противостоять поистине выдержанным в лучших традициях геббельсовского информационного аппарата формам пропаганды, которые использовали в оболванивании российских граждан Удугов и его команда. Ведь информационная война — это прежде всего общественное мнение, складывающееся из мнения каждого обывателя, солдата, политика, государственного мужа. Но, повторяю, прежде всего обывателя, отсюда и то сопротивление, которое испытывало государство в начальный период первой чеченской кампании. Вспомните хотя бы бедственное положение наших войск при переходе через Ингушетию.

В Грозном и российским, и иностранным журналистам Удугов предоставлял полную свободу действий. Вооруженные боевики сопровождали их на любые объекты, куда бы только они ни пожелали, «организовывали» встречи с населением, которое «проклинало российских агрессоров». В результате подавляющее большинство средств массовой информации, включая электронные, развернули невиданную по масштабам травлю собственных Вооруженных Сил, получивших задачу восстановить в Чечне конституционный порядок. Увы, как ни печально и ни парадоксально, но многие отечественные журналисты, не заметив хитрой уловки «чеченского Геббельса», оказались на стороне воюющего противника. Впрочем, многие, видимо, и не хотели замечать, выполняя определенный политический заказ.

В результате вся критика была направлена против того, кто восстанавливает Закон, обезоруживает бандита и оттаскивает насильника, а не против того, кто продолжает насиловать. Масштабы тотальной контрпропаганды, развернутой СМИ, подтверждали запланированный характер этой беспрецедентной информационной акции. Что греха таить, с легкой руки Удугова вокруг криминального режима Дудаева создавался некий ореол возвышенности, чистоты и благородства.

Кто же он такой, этот главный идеолог сепаратистов?

Мовлади Удугов родился 9 февраля 1962 года в Грозном. Удугов он по матери, по отцу—Темишев. Молод, энергичен. В 1988 году, окончив экономический факультет государственного университета Чечено-Ингушетии, стал главным редактором газеты «Ориентир», которая в 1989 году была запрещена обкомом КПСС.

В 1990—1991 годах Удугов организовал военно-патриотический союз «Мансур». Участвовал в организации и проведении Съезда чеченского народа в 1990 году. Был секретарем всех сессий Чеченского национального съезда. Возглавлял информационный комитет Общенационального конгресса чеченского народа.

С ноября 1991 года — ближайший соратник Джохара Дудаева, исполнял обязанности его пресс-секретаря. С декабря 1991 года — министр информации и печати Чеченской Республики. В качестве государственной идеологии отстаивает идею исламского фундаментализма. Его позиция пользовалась поддержкой со стороны влиятельных старейшин и руководства Национальной гвардии, которые еще 28 апреля 1993 года предложили Дудаеву объявить Чечню Исламской республикой, заменив Конституцию законами шариата.