Нашего случайного «гостя» мы вскоре передали подполковнику Чепурному, в штаб бригады.
Сославшись на приказ комбрига, я попросил лейтенанта Захарова помочь отыскать места переправ. Тот дал добро, и мы подошли к берегам Аксая. Русло здесь почти сливалось с плоской степью, и лишь невысокие всхолмленные берега говорили о том, что между ними под ледяным панцирем течет вода.
Отходя, немцы предусмотрительно сожгли мосты, заминировали броды и переправы. На левом берегу сосредоточилось значительное количество танков, орудий, пехоты... Обо всем этом мы доложили в штаб бригады по танковой рации.
Отыскав удобное место для переправы, мы вместе с танкистами устремились вперед. И лишь только выбрались из лощины на бугор, словно огнем дохнуло в лицо. Все вокруг засверкало, заухало, ударили густые пулеметные очереди.
Быстро спешились, упали на землю и притаились. Головной танк резко дал задний ход, скатился в укрытие. Почувствовав недоброе, я по-лисьи пополз к танку — срочно вызвать подкрепление, без него нас перебьют на этом поле, как куропаток. А пока надо держаться...
Ощущение близкой опасности порождает какое-то ни с чем не сравнимое душевное состояние. Тут и нетерпеливое желание поскорей увидеть врага, сразиться с ним, и суеверный страх — хоть бы смерть пронесло мимо.
— Командир, танки! — Захаров, оторвавшись от земли, расстегнул ворот гимнастерки: под ней виднелись полоски матросской тельняшки.
Действительно, со стороны Шестаково доносился нарастающий гул моторов. Вскоре на выбеленном пространстве степи показались вражеские машины. Одна, две, три... За ними рассыпались автоматчики. Шли в рост, как на параде.
— Ну-ка, расстрой это торжественное шествие, — крикнул я Петрову. Тот из «дегтяря» дал длинную очередь, затем стал стрелять короткими. По гитлеровцам секанули «пэпэша».
Огонь, по-видимому, достиг цели: несколько автоматчиков споткнулись. Упал и офицер, размахивавший пистолетом...
А сзади уже появились наши. «Теперь дело пойдет веселей»,— подумал я. Подходили танки, подтягивалась артиллерия, рядом залегли автоматчики лейтенанта Аплачко.
Две крестатые машины задымились. Это постарались артиллеристы старшего лейтенанта Антошкевича. Но один танк упрямо полз на нас: приземистый, заляпанный маскировочными пятнами. Он лопатил землю отполированными траками, подминая ее под низкое днище.
— Эх, яблочко, куда катишься...— крикнул Захаров и швырнул гранату прямо под днище Т-IV. Из-под гусениц танка вырвалось черно-смородиновое пламя.
Поредевшая цепь отхлынула. Остальные танки поползли назад...
Буквально на плечах противника автоматчики ворвались на окраину Шестаково. Одновременно с этим танкисты капитана Городецкого с десантом зашли в тыл противника и ударили по хутору Антоновка.
Такого оборота немцы уж никак не ожидали. Так и не удалось им спокойно дожрать краденых гусей и допить свой «кюммель»*, отмечая рождество. Уцелевшим пришлось бросить оружие и раздетыми бежать прямо в степь.
* Тминная водка (нем.)
В боях за хутор Шестаково геройски дрались гвардейцы, среди них — комсорг первого мотострелкового батальона лейтенант Степин. Когда выбыл из строя командир, он поднял подразделение и повел его в бой. Степин вместе с агитатором политотдела бригады старшим лейтенантом Беляковым отразили атаку семи танков...
Сломив сопротивление гитлеровцев под Шестаково, бригада получила задачу совершить марш к Дону, форсировать реку и с юго-восточной стороны ворваться в город Тормосин, имевший важное стратегическое значение. Там располагалась база снабжения, питавшая не только местную группировку противника, но и нижнечирскую.
В районе станиц Новоаксайская, Генераловская, использовав короткую паузу, наши подразделения дозаправили технику горючим, пополнили боезапас, провели короткие партийные и комсомольские собрания.
Совершив переход, вышли к Дону. Форсирование этой серьезной водной преграды для пехоты, артиллерии и легких машин не составляло особого труда — толщина льда на реке достигала сорока сантиметров. Но как переправить тяжелые «тридцатьчетверки»? Лесоматериалы для наводки мостов отсутствовали. Командование приняло решение: инженерным подразделениям заняться искусственным наращиванием льда. Затея эта, однако, ничего не принесла — первая же машина оказалась в воде.
Переправой руководил лично генерал Я. Г. Крейзер, возглавлявший специально созданную оперативную группу для ликвидации гитлеровцев в Тормосине. Он приказал не теряя времени перебросить на противоположный берег мотопехоту, бронемашины и легкие танки. Тяжело пришлось тогда саперам майора Гуревича!
Мы знали, насколько остро в данной ситуации командование нуждалось в сведениях о противнике, и буквально рыскали на бронеавтомобиле по завьюженной степи. И вот удача — подловили гитлеровца. Расспрашивать его не было времени, спешили к своим. Ехали с настроением — кум королю, брат министру. И здесь начались злоключения. Залетным осколком продырявило радиатор. Пока ремонтировались, добирались до своих, прошло время...
Я представил пленного генералам Крейзеру и Свиридову. И вновь неудача: «язык» при допросе сообщил сведения, давно известные нашему командованию...
Я смотрел на каменеющее лицо командира корпуса, перекатывающиеся тугие желваки и с трепетом думал: разноса не миновать. Выручил генерал Крейзер. Он хитровато прищурился, прошел несколько раз перед нами, заложив руки за спину. Потом сказал:
— Карп Васильевич, а ведь дело-то можно поправить. Пускай твои молодцы этого немца обменяют на другого, который расскажет нам что-нибудь поинтереснее...
Ночью мы прошли боевые порядки 33-й стрелковой дивизии, переправились через Дон и сравнительно легко «взяли» четырех немцев, среди которых оказался офицер. Правда, и на сей раз не обошлось без инцидента: пытаясь утихомирить довольно буйного офицера, который, как заводной, орал «хайль Гитлер», я сунул ему в рот кляп, а он при этом хватанул меня зубами за палец. Разумеется, это «ранение» сразу же стало предметом всяческих подначек среди местных острословов.
Возвращаясь из поиска, мы встретились с корпусными разведчиками. Группу вел сержант Юрий Титов. Даже мешковатый маскхалат не мог скрыть ладную фигуру бывшего моряка-подводника. Юрий рассказал, что со своими ребятами ночью, миновав «нейтралку», устроил засаду у шоссе. А утром увидели необычную картину: немцы вели наших военнопленных. Колонну пропустили, а фрицев уложили, «пощадив» одного офицера. Тот дал стрекача. Юрий за ним. Немец был одет легко, чувствовалось — уйдет. Не помогли и предупредительные выстрелы. Тогда Юрий снял валенки и «налегке» догнал и обезоружил офицера...
События торопили. Переправившись через Дон, мы готовились как можно быстрее добить гитлеровцев в Тормосине. Перед наступлением к личному составу обратился полковой комиссар Сигунов:
— До Нового года,— сказал он,— осталось два дня.
По традиции, праздники принято встречать добрыми делами и подарками. Не изменим этой традиции и мы, гвардейцы. Освобождение Термосина явится лучшим подарком Родине.
Первые опорные пункты в районе Березки подразделения корпуса взяли с ходу и устремились в сторону поселка Балабановский. Немецкое командование, ошарашенное стремительным наступлением из-за Дона, неправильно информировало свою авиацию, и та добросовестно «обработала» Балабановский вместе с его гарнизоном. Такая помощь оказалась для нас весьма своевременной... Балабановский был освобожден без потерь.
Взять Тормосин командир корпуса решит путем охвата с востока и юго-запада. С этой целью из района Балабановского выступили две группы: одна устремилась на опорный пункт Морской, другая — на Степано-Разинский.
Наша разведывательная группа в составе двух бронеавтомобилей БА-64 и одной полуторки с автоматчиками все время следила за противником, который создал сильные опорные пункты в Степано-Разинском.
