К разведчикам подошел дед. По морщинистому лицу текли слезы. В руках — картуз с яблоками.
— Немного сберег,— как бы извиняясь, произнес старик.— Больше угостить нечем. Вот она какая, война-то. Я их три видел, эта горше всех... Видите, что от села осталось — пепел да угли, горе да сироты...
Младшему лейтенанту Алексееву я доложил, где можно расквартировать разведроту, а сам пошел искать полевую кухню. Находясь в поиске, мы трое суток не ели горячей пищи. Нашел ее на краю села. Сытый запах распирал котел, даже слюнки потекли. Собрал людей. Каша была с дымком, с горьковатым запахом, из тертой пшеницы, но до чего вкусная! А соленые огурцы, добытые где-то Ситниковым, показались настоящим деликатесом...
В жарко натопленной хате наконец-то разделись, развесили мокрое обмундирование, портянки. Блаженство! Ситников с головой укрылся телогрейкой, тихо похрапывал. Рядом Брусков ремонтировал брюки масккостюма. Паргалава правил на ремешке бритву. Багаев нещадно дымил...
В хату вошли два танкиста. Мы их пригласили к огоньку, угостили кое-чем из «НЗ». Молоденький сержант с обмороженной скулой и слезящимися глазами всхлипнул, опустил голову на кулаки с въевшимся мазутом.
— У нас, ребята, горе,— пояснил второй танкист со старшинскими погонами.— Командира потеряли. И какого командира!..
Речь шла о комбриге полковнике Корбуте.
...Когда танкисты уже добивали гитлеровцев, рушили их укрепления у степной могилы с отметкой 80,4, подорвалась на мине машина Корбута. Полковника контузило, все члены экипажа погибли. Комбриг отказался оставить поле боя, решительно приказал:
— В атаку! Пехота ждет нашей поддержки.
И пересел на другую машину. Она помчалась в боевом порядке наступающих.
Около высоты 93,7 «тридцатьчетверка» Корбут;а снова угодила под огонь. Снаряды ложились рядом, в разные стороны разлетались осколки с комьями вырвонной земли, стучали по броне. Механик-водитель круто развернул танк, повел его наискось к стреляющим. Раздавили один расчет, другой... Полковник Корбут внимательно наблюдал за происходящим на поле боя. Увидел справа вытянутую колонну: «тигры» рванулись в контратаку, сзади с автомашин спрыгивала пехота.
— Первый батальон. Второй...— отдал команду Корбут и сразу отметил, как его танкисты развернулись
в лоб гитлеровцам.
В головном танке запахло горелым. В шлемофоне раздался тревожный голос:
— У вас позади дым. Горите!
Полковник продолжал подавать команды до тех пор, пока пламя не проникло внутрь машины. Густые струи дыма валили из всех щелей...
А танкисты гусеницами впечатывали в землю орудия, пулеметным огнем полосовали бегущих пушкарей, жгли автомашины, добивали «тигров», которые с опозданием бросились назад. Но этого комбриг уже не видел....
После мы узнали, что гвардии полковник Корбут Петр Юлианович посмертно награжден Золотой Звездой Героя Советского Союза. 37-я гвардейская танковая бригада получила наименование «Никопольская». Наша 6-я гвардейская мехбригада стала Краснознаменной.
Радуясь успехам, с горечью подсчитывали и свюи потери — как в личном составе, так и в технике. Они были немалыми — шутка ли, корпус только в феврале с боями прошел около четырехсот километров. Но несмотря на это, а также на тяжелые условия распутицы, войска начали готовиться к наступлению. Нам противостояли довольно внушительные силы противника на правом берегу Днепра — части 304, 79-й пехотных дивизий и 660-й полк 370-й пехотной дивизии, которые заняли заранее подготовленный оборонительный рубеж.
Фашистское командование рассматривало этот участок как крайний предел допустимого отступления. Естественные преграды, какими являлся Днепр и почти непроходимые болотистые протоки, а также развитая система траншей и околов позволили гитлеровцам создать надежную оборону с хорошо организованной системой огня и инженерными заграждениями.
Почти все населенные пункты, особенно Берислав — важный узел шоссейных и грунтовых дорог,— были использованы для создания насыщенных очагов сопротивления. Прочные здания в селах немцы превратили в долговременные точки и пулеметные гнезда. От самого уреза воды шли минные поля, дальше — проволочные заграждения, за ними тянулся глубокий противотанковый ров. Переправочные средства, включая и рыбацкие лодки местных жителей, враг предусмотрительно уничтожил.
Соприкасаясь по долгу службы с жизнью штаба корпуса, я знал, как много работал генерал Свиридов. Он тщательно изучал и анализировал боевые донесения, одновременно контролировал занятия, которые не прекращались ни днем, ни ночью. Бойцы учились подгонять и приторачивать оружие, шанцевый инструмент так, чтобы они не издавали ни звука, проделывать проходы в минных полях и проволочных заграждениях, блокировать дзоты и блиндажи, драться в окопах и траншеях, владеть штыком и ножом.
С полным напряжением трудились начальник штаба корпуса полковник Мазур, начальник оперативного отдела майор Иванов, его помощник капитан Глебов, офицер разведотдела капитан Скоропис.
Вот и на сей раз, просматривая донесения и сводки, комкор делал пометки на документах и в своем блокноте. Это занятие было прервано вызовом в аппаратную для разговора с командующим 28-й армии генералом Гречкиным. Командарм информировал: соседние части преодолели Днепр южнее Большой Лепетихи. В связи с этим необходимо поддерживать постоянную готовность к форсированию реки на широком фронте и преследованию противника. После разговора генерал Свиридов сразу же отдал распоряжение — нашей бригаде форсировать Днепр на участке Саблуковка, Качкаровка, захватить плацдарм и наступать по правому берегу в направлении Берислава. Такую же конечную задачу получили бригады подполковника Лященко и полковника Сафронова.
В те дни работы для нас хватало: каждую ночь в поиски уходили разведгруппы, выявляли наиболее уязвимые места обороны, огневые точки, инженерные заграждения. Часто нашему брату не везло. Вместо «языка» разведчики приносили на плащ-палатках тела товарищей. Та сторона не собиралась так просто дарить свои секреты.
Как уже было сказано выше, гитлеровцы, отступая, уничтожили переправочные средства. Приходилось доставлять плоты и легкие паромы в разобранном виде за несколько километров непосредственно к участкам форсирования. Здесь же, в плавнях, конопатили и смолили рыбацкие лодки, сбивали плоты, деревянные щиты, связывали бочки из-под горючего, набивали соломой плащ-палатки...
Противник осторожничал. Ночами над правым берегом извивались ракеты. Методично — хоть часы сверяй — гитлеровцы обрушивали огонь на различные участки нашей обороны. Малейшее движение вызывало шквал огня из всех видов оружия: тяжелых минометов, гаубиц, шестиствольных «скрипух». Ночные бомбардировщики вешали «паникадила», освещали, местность....
В один из дней полковник Рослов, заменивший комбрига полковника Артеменко, обходил подразделения с начальником оперативного отдела штаба корпуса майором Абросимовым. В роте разведчиков Александр Петрович задержался подольше. Знакомясь с командирами взводов, остановил взгляд на мне.
— А-а, слышал, слышал о вас, товарищ профессор разведки! Какой сюрприз на сей раз приготовите немцам?
Мне стало как-то неловко от слова «профессор», да и хвалиться разведчикам было пока нечем: неудачно провел поиск Михаил Григорьев. Накануне ночью он пытался на двух лодках преодолеть реку. Немцы молчали, пока лодки не достигли середины Днепра, а потом такой тарарам подняли! Темноту вспороли пулеметные трассы, сосредоточенно ударили минометы. Обе лодки затонули. Разведчикам пришлось вплавь добираться до своего берега. Не увенчалась успехом и следующая попытка: два человека утонуло, третий — Меркулов — попал в стремнину и, как позже узнали, контуженный, попал в лапы гитлеровцев.
— Товарищ полковник! — набравшись смелости, обратился я к Рослову.— Мы тут кое-что придумали, разрешите через два дня доложить...
— Жду!
Комбриг попрощался, приложил руку к фуражке с твердым, как жесть, козырьком.
