Большая часть того, что в то время писала об этой катастрофе, обширная пресса, и то малое, что было добавлено с тех пор, было вариациями на эту тему. Самолет сошел с курса непреднамеренно, потому что в инерционную навигационную систему были введены неверные координаты. Или он сошел с курса потому, что пилот непреднамеренно оставил автопилот спаренным с магнитным компасом. И так далее, и тому подобное. Публике предлагался целый "шведский стол" теорий о мелочах в пределах того же самого фальшивого каркаса. Даже предположительно революционная теория о том, что Советы приняли КАL 007 за RC-135 и сбили его над Сахалином по ошибке, не выходила за рамки этой фундаментальной ортодоксии.
Моя идея заключалась в том, чтобы посмотреть на факты. Когда вы находите нечто, противоречащее ортодоксальной версии событий, это, конечно, важно. Но еще важнее видеть, какие были сделаны выводы, так, чтобы вы могли посмотреть на другие свидетельства, чтобы ниспровергнуть или подтвердить их. Ко времени начала заседания Ассоциации факты уже сказали о многом. Оставалось много вопросов. Но из имеющихся свидетельств следовали два пункта. Во-первых, КАL 007 не был сбит над Сахалином, а разбился в Японском море в нескольких сотнях миль к югу от официальной зоны поисков. Это доказано тем фактом, что течение идет на север и обломки авиалайнера не были обнаружены в официальной зоне поисков в течение недели. Во-вторых, обломки, найденные в день катастрофы в нескольких различных ареалах у Монерона показали, что здесь были сбиты несколько военных самолетов, из которых по крайней мере один был американским.
Ассоциация заранее разослала пресс-релиз всем токийским газетам и телестанциям. Рано утром после моего возвращения из северной Японии я получил сообщение от Кенжи Мацумото, репортера "Асахи Симбун", одного из самых больших ежедневных газет мира с 6-ти миллионным тиражом. Он получил пресс-релиз и просил меня увидеться с ним как можно скорее. Мы договорились встретиться в 9 часов утра в вестибюле отеля JAL в Кавасаки, в котором я снимал номер. Мацумото прибыл вовремя. Он был ниже меня ростом и довольно плотным, с пытливым выражением на лице. Он напомнил мне вымышленный персонаж - французского детектива Рулетабля. Он говорил быстро, часто проглатывая слова, и я с трудом понимал его. Заседание должно было состояться еще через неделю, но Мацумото хотел знать как можно больше деталей для статьи, которую он готовил. Его больше всего впечатлил тот факт, что большая часть того, о чем я ему говорил, была доступна в газетных архивах и в библиотеке Японского национального собрания.
В силу своей убежденности, что был сбит один-единственный самолет, он никогда не придавал особого значения противоречиям и непоследовательности официальной истории. Что касается различий между японской и американской версиями событий, он приписывал их политической позе обоих правительств. Но сейчас я придал массе фактов взаимосвязи и привлек его внимание к свидетельствам о количестве сбитых самолетов.
Он понял, что я могу оказаться прав. Я пригласил его к себе, чтобы он мог взглянуть на документы, которые я собрал, и осмотреть фрагменты, найденные на берегах у Сай и на острове Окушири. Мацумото стал чрезвычайно озабоченным. Он был молодым, начинающим репортером и все еще находился под влиянием жесткой дисциплины японской школьной системы, в которой уважение к власти и повиновение старшим является первостепенным. Вот почему он был не способен, по крайней мере поначалу, признать, что документы JASDF могли умышленно утверждать, что эти фрагменты являлись остатками самолетов-мишеней, хотя в действительности принадлежали корейскому авиалайнеру. Его первая реакция заключалась в том, чтобы принять, не задавая вопросов, тот факт, что обломки являются остатками мишеней только потому, что так утверждала JASDF. Вопрос о том, чтобы поставить под сомнение заявление властей имел для него буквально сакральное значение. И идея проведения расследования, чтобы доказать их ошибочность, была, для Мацумото призывом к совершению преступления против государства.
Но мне удалось посеять сомнения, и как репортер Мацумото знал, что должен делать. Его главный редактор поручил ему встретиться со мной, чтобы он смог получить для газеты как можно больше информации и он не мог отказаться от этого задания. Он должен был стать свидетелем моих усилий определить, правду ли говорили представители JASDF, заявляя что обломки принадлежат самолетам-мишеням. Я буквально ощущал конфликт между его уважением к властям и его обязанностями как репортера. Последние победили. На следующий день он отправился со мной в штаб-квартиру японских воздушных сил самообороны, где связался с офицером штаба.
Капитан М уже ждал нас. Он был пилотом, временно прикрепленным к штабу. Мацумото уже объяснил ему по телефону о цели нашего визита. Но, к сожалению, у него не было документов о так усиленно обсуждаемых самолетах-мишенях. "Ну, мы на самом деле не так часто их используем", сказал он нам. Я показал ему один из фрагментов с ячеистой структурой, который принес с собой и спросил, что он о нем думает.
"Может ли это быть обломком от одной из ваших мишеней?"
Капитан М. внимательно рассмотрел фрагмент.
"Я не инженер. Я пилот и видел мишени только на расстоянии. Но одно я вам могу сказать, наши мишени никогда не красятся, а здесь я вижу следы краски. Кроме того, наши мишени используют металлическую арматуру. И учитывая размеры вашего фрагмента, я сомневаюсь, что это часть самолета-мишени. Мы используем их для тренировок в стрельбе из пулеметов, которые обычно оставляют множество отверстий. Мы никогда не используем мишени для тренировок в стрельбе ракетами, потому что это было бы слишком опасно для самолета-буксировщика. Поэтому наши мишени не рассыпаются в воздухе, они сохраняют свою обычную форму, даже если под конец они выглядят как сита. Я не могу быть абсолютно уверенным, но я не думаю, что этот фрагмент является частью нашей мишени. Для того, чтобы быть в этом совершенно точно уверенными, вам нужно, чтобы его изучил производитель".
Затем капитан взял лист бумаги и, сделав набросок самолета-мишени, протянул его мне. Мы поблагодарили его и вышли.
Мацумото выглядел обескураженным. У нас все еще не было никаких доказательств того, что обломки принадлежали корейскому лайнеру, но мы были совершенно точно уверены, что они не могли принадлежать самолету-мишени. Зачем же тогда лгать и говорить, что это часть самолета-мишени, если не собираешься скрыть какой-то важный факт? Логика ситуации указывала на корейский лайнер.
Первоначально Мацумото пришел ко мне с намерением написать о моем расследовании одну или две колонки. Неожиданно он увидел все в ином свете. Учитывая усиливающийся интерес к теме, он сейчас думал о глубокой статье на одном или двух листах, или даже о серии статей. За два дня он настолько погрузился в эту историю, что в дополнение к своей первоначальной статье он сейчас собирался начать собственное расследование.
Предупрежденные объявлением ассоциации, и другие журналисты стали просить о предварительных интервью. Среди них были два советских репортера, Сергей Агафонов, токийский корреспондент "Известий" и Сергей Выхухолев из Агентства печати "Новости". Я решил организовать пресс-конференцию 15 декабря, за два дня до ассамблеи, на которую я пригласил несколько журналистов, включая двух советских репортеров, представителей "Франс Пресс", "Киодо", "Йомиури Симбун" и Мацумото от "Аасахи Симбун".
На пресс конференции пятнадцатого числа Агафонов и Выхухолев вели себя хорошо и были настроены дружелюбно. Оба отлично говорили по-японски, что сильно упрощало дело, поскольку все другие участники были японцами. Они задали ряд вопросов и, казалось, с трудом могли согласиться с тем, что советские перехватчики сбили над Сахалином несколько самолетов. Я показал им отчет ИКАО, в котором советские представители заявили, что пленки с записями голосов пилотов были сфабрикованы ЦРУ.
